Сад ужаса - Говард Роберт Ирвин - Страница 3
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
Я никогда не видел таких цветов. Они росли тесно, почти касаясь друг друга, каждое фута четыре высотой, с одним цветком размером в человеческую голову на каждом стебле, с широкими сочными лепестками, прижатыми друг к другу. Синевато-багровый цвет лепестков напоминал цвет открытой раны. Стебли, толщиной с запястье человека, казались бесцветными, почти прозрачными. Длинные и шаткие, они были укутаны ядовито-зелеными листьями странной формы – вроде наконечника копья. Зрелище было устрашающим, и мне очень захотелось узнать, что скрывается за этими зарослями.
Во мне сразу же пробудились мои дикие инстинкты. Я почувствовал скрытую опасность, как часто чувствовал сидящего в засаде льва прежде, чем мои органы чувств давали мне знать о нем. Пристально разглядывая густые заросли, я задавался вопросом, не свилась ли там клубком какая-нибудь огромная змея. Раздувая ноздри, я принюхивался, но ветер дул мне в спину. Во всем этом огромном саду было что-то неестественное. Несмотря на довольно сильный северный ветер, ни один листок не шевелился, ни один лепесток не шелестел – цветы стояли недвижимо, зловещие, словно мертвые птицы со свисающими головами. У меня вдруг возникло странное чувство, что они наблюдают за мной, что они живые...
Все это казалось фантастическим сном: по обеим сторонам голубые утесы, чернеющие на фоне закрытого облаками неба; вдалеке спящее озеро; в середине синего с багрянцем поля эта непонятная башня...
Одно обстоятельство насторожило меня: хотя ветер дул мне в спину, я совершенно явственно почуял запах цветов – затхлый запах смерти, разложения и гниения, как будто исходящий из склепа.
Вдруг я уловил в башне какое-то движение и плотнее припал к земле, скрывшись в траве. Там явно кто-то был. Подтверждая мои предчувствия, из двери верхней башенки вышло странное существо, приблизилось к парапету, оперлось на него и стало смотреть вдаль. Это был человек, но такой, который не мог бы мне присниться даже в страшном сне!
Он был высоким, могучим, с кожей цвета полированного черного дерева; но ужаснее всего были крылья, сложенные у него за спиной. Я знал, что это крылья – это было очевидно и неоспоримо.
Я, Джеймс Эллисон, много размышлял о феномене, который увидел глазами Ханвульфа. Был ли этот крылатый человек просто уродом, единичным капризом природы, с незапамятных времен живущим в одиночестве? Или же он был представителем забытой расы, появившейся, правившей и исчезнувшей до того, как пришел человек, такой, каким мы его знаем? Маленькие смуглые люди с холмов, должно быть, пытались рассказать мне об этом, но я их не понял. И все же я, Джеймс Эллисон, склонен верить последней теории. Крылатые люди часто встречаются в мифологии и в фольклоре многих наций и рас. Читая мифы, хроники и легенды, всегда находишь в них упоминание о гарпиях и крылатых богах, ангелах и демонах, а ведь легенды представляют собой искаженные тени доисторических реалий. Я верю, что когда-то раса черных крылатых людей правила в доадамовом мире, и что я, Ханвульф, встретил последнего, оставшегося в живых из этой расы, в долине багровых цветов.
Этим мыслям я предаюсь как Джеймс Эллисон, с высоты моих новых знаний, которые столь же ничтожны, сколь велико мое невежество.
Я, Ханвульф, не тратил время на размышления. Современный скептицизм не был частью моей натуры, и я не пытался рационально объяснить то, что казалось мне странным. Я не признавал никаких богов, кроме Аймира и его дочерей, но не сомневался в существовании – только как демонов – других божеств, коим поклонялись другие расы. Сверхъестественные создания органично вмещались в мои представления о жизни и вселенной. В существовании драконов, призраков, демонов и дьяволов я сомневался не более, чем в существовании львов, буйволов и мамонтов. Я воспринимал этого урода как демона и не утруждал себя мыслями о его происхождении. Меня не охватила паника, не сковал суеверный страх. Я был сыном Эзира, который не боялся ни человека, ни дьявола, и больше верил в сокрушительную силу своего топора, нежели в заклинания жрецов и чары колдуний.
Однако нападать на открытую всем ветрам башню я не стал. Осторожный, как и все дикари, я предпочел не покидать своего укрытия до тех пор, пока не нашел способа попасть внутрь. Сам крылатый человек не нуждался в дверях в нижней части башни, потому что он, очевидно, входил в нее с верхней галереи. Гладкая вертикальная поверхность стен вряд ли была доступна даже для самого искусного скалолаза. Правда, кое-какие идеи у меня появились, но природная осторожность заставила подождать: я должен был убедиться, что там нет еще одного демона, хотя мною и владело необъяснимое чувство, что он единственный в своем роде в долине, а может быть, и во всем мире. Припав к земле в зарослях суховатой травы, я увидел, как он поднял с парапета локти, гибко потянулся, словно огромный кот, широкими шагами прошел по круглой галерее и вошел в башню. В воздухе вдруг раздался сдавленный крик, от которого я окаменел, хотя и понял, что кричала не женщина. Наконец черный хозяин башни появился вновь, таща за собой маленького, упирающегося, жалобно плачущего человечка. Мне показалось, родом он был из того самого племени, что мы с Гудрун повстречали в горной деревушке. "Попал в рабство, – подумал я, – как и Гудрун!"
Человечек был похож на ребенка, попавшего в лапы огромного зверя. Черный расправил широкие крылья и поднялся над парапетом, неся своего пленника, как кондор воробышка. Он парил над цветочным полем, а я, скрытый деревьями, удивленно следил за его полетом.
Вот крылатый человек, повиснув в воздухе, издал странный, жутковатый свист, и получил столь же ужасающий ответ. Багровое поле под ним внезапно всколыхнулось. Огромные сине-красные цветы затрепетали, раскрыв сочные лепестки словно змеи свои мерзкие пасти. Их стебли, казалось, удлинились, жадно вытянувшись вверх. Широкие листья поднялись и мелко задрожали. Слабое, леденящее кровь змеиное шипение понеслось по всей долине. Цветы вздохнули. Крылатый черный человек, разразившись демоническим смехом, выронил своего корчащегося пленника.
С пронзительным криком несчастный полетел вниз и упал прямо в цветы. Они с тем же шуршащим сладострастным шипением склонились над ним. Их толстые гибкие стебли согнулись будто змеи, и лепестки плотно укутали его. Сотни цветов нависли над человеком, душа и давя его. Его мучительные крики стали сдавленными; шипящие, молотящие листья скрыли его полностью. Те цветы, что находились в отдалении, неистово качались и корчились, словно горя желанием оторваться от корней и присоединиться к своим собратьям. По всему полю огромные багровые головы тянулись к месту, где продолжалась ужасающая неравная битва. Крики становились все тише и тише, пока не прекратились совсем. Над долиной воцарилась жуткая тишина. Черный человек лениво прошел по галерее и исчез в башне.
Наконец цветы отступили от своей жертвы, которая лежала на земле, совершенно белая и неподвижная. Да, эта белизна была белее, чем белизна смерти; несчастный напоминал восковой портрет пугающее изображение, из коего кровь высосана до последней капли. Зато цветы, что стояли прямо над ним, совершенно преобразились. Стебли больше не были бесцветными; они налились и стали темно-красными, как прозрачные трубки, до краев наполненные свежей кровью.
Движимый неудержимым любопытством, я вышел из-за деревьев и проскользнул к самому краю сине-красного поля. Цветы зашипели и потянулись ко мне раскрытыми лепестками. Не обращая на них внимания, я выбрал самый дальний цветок, ударом топора перерубил стебель, и он упал на землю словно обезглавленная змея.
Я склонился над ним, рассматривая его внимательно и с удивлением. Странно, но стебель не был полым, как, например, у сухого бамбука. Он весь был заполнен нитевидными жилами, некоторые из которых были сухими, а из других сочилась какая-то бесцветная жидкость. Места соединений листьев со стеблями были удивительно крепкими и гибкими, а сами листья по окаему были усеяны изогнутыми шипами, похожими на острые крюки.
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
