Бремя прошлого - Адлер Элизабет - Страница 54

• Предыдущая
• 54/111
• Следующая

«Я прожил достойную жизнь, – говорил он, – и решил сегодня покончить со всем этим и вернуться к своей семье в Чикаго. Но сначала я должен продать три сотни пар красных подтяжек, которые, к моему великому сожалению, правда, дешево, всего по двадцать пять центов, купил у одного еврея в Нью-Йорк-Сити».

Мы выпили еще, и коробейник показал мне свой товар. «Я возьму их у тебя по цене, которую ты уплатил, – выпалил я, – и тогда ты сможешь завтра же отправиться к своей семье. Я просто не могу видеть, как такой старик, как ты, ищет ночлега в стоге сена, когда дома его ждут постель и жена».

«Согласен!» – воскликнул старик еще проворнее, чем я. Мы ударили по рукам, и я отсчитал ему семьдесят пять долларов наличными за все Мы вместе покончили с бутылкой с рассветом, пожелав друг другу удачи, отправились каждый своей дорогой.

Дэн лучезарно улыбался Финну, заложив большие пальцы за лямки своих алых подтяжек.

– И разве теперь двести девяносто девять парней в Америке не щеголяют парой превосходных, сияющих золотыми пряжками подтяжек, сверх широких, наивысшего качества? И разве в эту вот самую минуту у меня в кармане не лежат их девяносто девять центов, отданные за каждую пару?

Его громкий смех разносился по всему дому, и спускавшиеся по лестнице к ужину квартиранты задерживались, чтобы посмотреть на рыжеволосого бродягу в алых подтяжках, разговаривавшего с Финном О'Киффи.

– Господин О'Киффи! – воскликнула Эйлин Мэлони, торопясь избавиться от этого расхристанного незнакомца, буквально загромоздившего собою ее коридор.

– Я и есть О'Киффи, мэм, – объявил Дэн, склоняясь в учтивом поклоне.

Эйлин с сомнением взглянула на Финна, и тот в своей вновь приобретенной манере проговорил:

– Позвольте мне представить вам моего брата, миссис Мэлони. Дэниел О'Киффи. Он приехал из Бостона навестить меня. Ему нужна комната на ночь и ванна, если бы вы соблаговолили об этом позаботиться.

– Всего только на одну ночь? – спросила она.

– Именно, мэм, – ответил Дэниел. – Завтра я уезжаю обратно в Бостон, где должен купить себе магазин.

Он похлопал руками по карманам, поглядывая на стоявших полукругом у двери в столовую квартирантов, слушавших их разговор.

– И я плачу за вино для всех после ужина, в честь этого события, – громко провозгласил он под одобрительные возгласы.

Было прелестное свежее утро с небольшим ветерком, и поскольку я должна была ехать в Толей за покупками, я решила предложить Шэннон и Эдди поехать со мной. Они, разумеется, согласились.

– Я поведу машину, – добавил Эдди, но я отклонила это предложение.

– Вести машину – это мое дело, – твердо сказала я.

Шэннон была в кремовом свитере от Эйрана, купленном в местном магазине, в развевавшейся на ветру удлиненной летней цветастой юбке и в ковбойских башмаках – странная, на мой взгляд, комбинация, но ей она почему-то очень шла. Эдди, разумеется, был в своем обычном хлопчатобумажном костюме. Вот такими мы и сидели на наших красных кожаных сиденьях в сверкавшем черным лаком автомобиле с медными фарами, подобными паре глаз дикого зверя, катившемся по коннемейрским дорогам, то и дело выезжая на запретную сторону, чтобы обогнуть глубокие выбоины, и, как обычно, говорили о Лилли.

В походке Джона Адамса, спешившего домой, чувствовалось дыхание какой-то новой весны. И все вокруг выглядело для него по-новому. Было покончено с какой попало одеждой и с поношенными ботинками. Теперь костюм ему каждое утро готовила его новая экономка, и он выглядел в нем весьма солидно, как и подобает рассеянному эрудиту-профессору, специалисту по французской литературе семнадцатого века.

Он не мог точно сказать, когда начал замечать свою экономку, как не мог и точно назвать причину этого. Лилли управляла его домом уже больше года, и он полагал, что это, очевидно, произошло постепенно. Она была скромнейшей, державшейся в тени женщиной, и, тем не менее, он всегда чувствовал ее присутствие. Возможно, причиной этого был слабый, но специфический запах французского одеколона, или, может быть, свежие пармские фиалки, приколотые у ее плеча, или же, с ощущением вины думал он, шуршание ее нижней юбки из тафты, надетой под платье, достигавшее его ушей, когда она ходила по дому. И он, никогда раньше не обращавший внимания на дамские туалеты, теперь мог подробно описать ее одежду.

Разумеется, платья ее были вполне скромными, с воротничками, доходившими до шеи, с длинными облегающими рукавами, но мужчина не мог не замечать, как сама их простота восхитительно подчеркивает ее стройную фигуру и как богатая расцветка тканей оттеняет кремовый тон ее кожи и румянец щек, сравнимый с цветом лепестков дикой розы. И он не мог отрицать, что она была очаровательна с блестящими черными волосами, собранными на затылке в пучок, подчеркивающий чистоту ее профиля и классическую линию длинной шеи.

– Она прелестна! – громко воскликнул он, поднимаясь вверх по улице и не замечая улыбок оглянувшихся на него прохожих.

Лилли была образцом для всех служанок: тихая и скромная, она отлично делала свое дело, и его захламленный старый дом, казалось, вернулся к жизни в ее тонких белых руках. Он знал, что теперь в доме служит меньше прислуги, что содержание его стало обходиться дешевле, чем когда-либо, и видел, что весь он при этом светился, блестел, сиял чистотой. Ему подавали именно ту еду, которую он больше всего любил – простую, но вкусную. Каждый вечер его домашние бархатная куртка и туфли с вышитыми на них монограммами в полной готовности ждали его возвращения из университета, а горничная спешила наверх, чтобы приготовить для него ванну. На столике в библиотеке всегда стоял графин его любимой сухой мамзанильи, а лучше всего было то, что Лилли всегда встречала его, когда он возвращался домой.

Джон Адамс резво взбежал на холм. Он гордился тем, что всегда смотрел правде в лицо, и теперь был вынужден признать, что причиной того, что он сейчас спешит, было именно то, что она ожидает его возвращения.

Лилли, должно быть, слышала его шаги, так как открыла дверь прежде, чем он ступил на верхнюю ступеньку крыльца.

– Добрый вечер, сэр, – встретила она его скромной улыбкой.

– Как восхитительно выглядит сегодня дом! – порывисто воскликнул он. – И все благодаря вам, Лилли.

– Благодарю вас, господин Адамс, – ответила она, скромно опуская глаза. – Вы очень добры.

Молоденькая горничная, присев перед хозяином в реверансе, быстро поднялась по лестнице, чтобы приготовить ему ванну, и, прежде чем Джон Адамс успел подумать, у него стремительно вырвалось:

– Не угодно ли вам вечером присоединиться ко мне за стаканом шерри, Лилли? Я… мне нужно кое о чем с вами поговорить.

Лилли колебалась. В какой-то мучительный момент она была готова отказаться от приглашения. Но потом ответила:

– Разумеется, сэр. Для меня это большая честь.

– Тогда через полчаса, – быстро сказал он – в библиотеке.

Он поднялся по лестнице, как мальчишка, шагая через две ступеньки, а на площадке обернулся, чтобы взглянуть на Лилли. Она, улыбаясь, смотрела на него, и, улыбнувшись в ответ, он взлетел по верхнему пролету лестницы. Зрелый пятидесятилетний профессор, он чувствовал себя в тот вечер почти мальчишкой.

Спустя двадцать минут Адамс, приняв ванну, сменил одежду и теперь уже шагал взад и вперед по библиотеке.

– Вот и вы! – облегченно воскликнул он, когда одновременно с боем часов, возвестивших половину очередного часа, в дверь постучала Лилли. Она подошла к нему, шурша голубой шелковой юбкой, и у него вырвался счастливый вздох.

– Мне не случалось говорить вам о том, что я рад, что вы никогда не одеваетесь в серое? – спросил он, протягивая ей бокал из резного хрусталя, полный его лучшего шерри. – Голубые и лиловые тона ваших платьев наполняют мой дом радостью.

Он кивнул, соглашаясь с самим собой.

– Да, да. Вы наполняете радостью мою жизнь, Лилли.

• Предыдущая
• 54/111
• Следующая