Бремя прошлого - Адлер Элизабет - Страница 13

• Предыдущая
• 13/111
• Следующая

Работа была действительно тяжелой, но она отвлекала ее от тревожных мыслей. Обустройство в коттедже занимало ее дневное время, по вечерам она работала у Гэрриет. Однако были еще ночи, которых она боялась больше всего, оставаясь наедине со своими мыслями. Даже когда она спала, в ее подсознании всплывали ужасные воспоминания, и она просыпалась вся в слезах. Однажды Шэшюн обнаружила в коттедже люк, который вел на чердак. Она попыталась открыть его. Не открывавшийся годами, люк поддался не сразу. Но когда Шэшюн оказалась на чердаке, она была сильно разочарована: вместо романтического хлама, в котором можно было бы порыться и что-нибудь найти, она заметила лишь старый кухонный шкаф и несколько коробок с кухонной утварью.

Под самой крышей было круглое оконце. Шэннон посмотрела в него и увидела белый дом. На этот раз она им заинтересовалась: он показался ей каким-то необычным, погруженным в таинственную тишину. Казалось, какая-то загадка заключалась в его стенах.

Неожиданно Шэннон наступила на какой-то предмет. Наклонившись, она подняла странного вида небольшой сверток. Шэннон быстро развернула его. И в ее руках оказалась пачка писем, перевязанная розовой лентой. Почтовая бумага, истлевшая от времени, крошилась по краям. Чернила выцвели, и Шэннон с трудом разбирала почти детский почерк. На каждом конверте стоял один и тот же адрес: «Коннемейра, кастл, Арднаварнха». Все письма начинались словами «Дражайшая Лилли» и были подписаны: «Ваша сестра Сил».

«Папа так изменился, – было написано в одном из писем. – Каждый раз при виде меня лицо его багровеет от злости. Мама говорит, что это потому, что я напоминаю ему вас, хотя мы с вами совершенно не похожи друг на друга… Дорогая мамочка так расстраивается, и я боюсь, как бы это не довело до смерти и ее… Я очень скучаю без вас…»

Как оказались на чердаке старого коттеджа эти старые печальные письма? Шэннон перерыла все ящики ветхого шкафа. На дне одного из них она нашла портрет молодой девушки в резной золоченой раме. Это была настоящая красавица. Матовая кожа, нежные губы, на обнаженные плечи спускались блестящие черные локоны. Подбородок был высокомерно приподнят, взгляд темно-синих глаз неумолимо властен. А на ее шее красовалось то самое бриллиантовое колье, которое в эту минуту находилось в ее, Шэннон, шкатулке с драгоценностями.

Ошеломленная, она не отрывала глаз от портрета. На потускневшей латунной пластинке, укрепленной на рамке, было написано: «Лилли Молино, 1883».

– Это та самая Лилли, которой адресованы письма! – в волнении воскликнула Шэннон. – Из Арднаварнхи.

Она осторожно вытерла пыль с портрета. Кто такая была Лилли Молино? И как попал на чердак ее портрет? И почему на шее у этой женщины было ее колье?

На следующее утро она первым делом побежала на деревенскую почту.

– Нет ли мне чего-нибудь? – спросила Шэннон, наклонившись перед окошечком и улыбаясь седой почтмейстерше миссис Конрад.

– Вам сегодня два письма, – просияла улыбкой старая женщина, – и оба из Нью-Йорка.

– Из Нью-Йорка? – удивилась Шэннон и, положив письма в карман, опять обратилась к старушке: – Миссис Конрад, я хотела спросить, не знаете ли вы чего-нибудь о Лилли Молино?

– Лилли? – задумчиво переспросила она. – Ну как же, она была возлюбленной Нэда Шеридана, по крайней мере, так говорили. Он построил свой дом рядом с вашим коттеджем, чтобы быть поближе к ней. И она его почти разорила.

– Но кто же она была?

– Лилли была здесь чужой. Приехала на остров еще девушкой и подружилась с Шериданами. Пожила некоторое время в этом коттедже, а потом словно испарилась. Она была очень красива. Однажды увидев, ее невозможно было забыть.

Она улыбнулась, заметив скептическое выражение лица Шэннон, и добавила:

– На остров всегда приезжало много людей. И некоторым он так нравился, что они оставались здесь навсегда. Шериданы поселились на острове в конце столетия. Это была семья потомственных моряков, все они были ревностными методистами, и решение их единственного сына Нэда стать актером было для них настоящим ударом. Нэд прекрасно окончил школу, но наотрез отказался от профессии, которую ему прочили родители. Он стал актером, причем знаменитым. Говорят, что дом этот всегда был полон его друзей – тоже актеров и их детей, – и они нередко устраивали представления для местных жителей. Однако с появлением кондиционеров театры не прерывали уже своих представлений летом, и актеры больше не приезжали. Иногда Нэд привозил детей, но скоро и это прекратилось. Вот и все, дорогая барышня, что я могу вам сказать. Дочери Шеридана уехали с острова, и никто из них больше не возвращался в Наитакет. О судьбе Нэда Шеридана тоже ничего не известно. По слухам, Лилли Молино оставалась единственной любовью всей его жизни.

Подчиняясь какому-то порыву, Шэннон подошла к белому дому. К ее удивлению, дверь оказалась незапертой. Опасливо озираясь, она стала подниматься по шаткой деревянной лестнице. Раскрыла ставни в большой комнате, ее залил солнечный свет. Шэннон оглянулась. В углу стоял сундук с театральными костюмами; в их груде Шэннон обнаружила альбом с фотографиями.

Она смахнула пыль с переплета, обтянутого бордовым бархатом, и стала переворачивать пустые страницы, пока не наткнулась на единственную фотографию. И поняла, что это был Нэд. Он был высок и строен. Густые светлые волосы мягкой волной падали на лоб, в глазах горел какой-то беспокойный огонь. Она подумала, что Нэд Шеридан был очень привлекательным мужчиной, даже можно сказать красивым, и что они с Лилли должны были представлять блестящую пару.

Любовники. Разве не так сказала миссис Конрад? Сунув альбом под мышку, Шэннон спустилась по лестнице вниз и вышла из дома.

По дороге к своему коттеджу она вынула из кармана письма и стала их читать. Первое было из банка с уведомлением о том, что на ее счету находится три тысячи двадцать пять долларов и что ей открыт кредит на сумму до пятидесяти тысяч, гарантированный господином Дж. К. Бреннэном. Второе было от самого Джейкея Бреннэна.

«Я понимаю, что вы будете расстроены сообщением из банка, – писал он, – но я хочу, чтобы вы знали: если вам понадобятся деньги, они у вас есть».

Шэннон сразу же ему позвонила.

– Не знаю, как и благодарить вас, – сказала она. – Однако я не воспользуюсь вашими деньгами. У меня есть работа, и я зарабатываю достаточно.

Она хотела дать ему понять, что она вовсе не избалованная богатая девчонка, а дочь Боба Киффи.

– Это подстраховка, – ответил Джейкей. Последовала неловкая пауза. – Так что же вы делаете в Нантакете?

– Я официантка.

Она засмеялась, вспомнив о Гэрриет.

– И чувствую себя отлично.

– Превосходно, – сказал он, хотя голос его прозвучал удивленно. – Дайте мне знать, когда вам понадобится компания.

– Хорошо, – пообещала Шэннон. – И спасибо вам, Джейкей. Вы единственный человек, с кем я могу поговорить. Единственный, кто не оставил меня в беде.

– А Баффи?

– Баффи уехала сразу же после похорон отца.

– Да… – мрачно заметил он. – Ладно, не нужно благодарностей. Я всегда с вами, Шэннон. Берегите себя.

В этот вечер кафе Гэрриет было переполнено, но Шэннон не замечала этого. Мысли ее крутились вокруг Нэда и Лилли, и она не переставала спрашивать себя, каким образом она оказалась владелицей бриллиантового колье Лилли Молино. Как оно оказалось у Боба Киффи? И почему он сказал, что это фамильная драгоценность?

Ответ на этот вопрос пришел к ней в тот же вечер, когда она уже легла спать. Рассказывая о себе, отец говорил, что О'Киффи происходили из Коннемейры. Но из Коннемейры была и Лилли Молино.

Шэннон села в постели, включила лампу и стала смотреть то на фотографию Нэда, то на пачку писем от Сил, то на портрет Лилли с бриллиантовым колье. Она не сомневалась, что О'Киффи и Молино были как-то связаны между собой.

Следующим же утром Шэннон вернулась на материк и с первым рейсом вылетела из Бостона в Ирландию.

• Предыдущая
• 13/111
• Следующая