Алтайская повесть - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/42
• Следующая

– Ягочи-Хан, живущий на пятом небе, хранитель кута!.. – пробормотала бабушка и побрызгала на куколку молоком.

– Бабушка, а что такое «кут»? – спросила Чечек.

– Кут – семечко, Чечек. Семечко, из которого растет все: и травы, и цветы, и деревья, и человек…

– А где такое семечко есть?

– Ну, это я не знаю, Чечек. Ты побольше ешь да поменьше говори!

– Бабушка, а ты сегодня еще какую-нибудь сказку расскажешь?

– А разве это сказка? Ягочи-Хан – добрый бог. Не трогай его, он живет тихо. Живет и живет – ну что тебе?.. Вот и стадо идет, слышишь? Коровы мычат. Собаки лают…

Бабушка Тарынчак вышла из аила. Чечек наскоро съела кусок жесткого, пахнущего дымом сырчика и выскочила вслед за ней.

Солнце уже опустилось за горы. Широкие полосы угасающего света лежали в долине. К аилам подошли коровы, медленные, тяжелые. Никаких загонов не было. Коровы подходили, останавливались и флегматично ждали. Около аилов хлопотали хозяйки. Они усаживались доить коров, а маленькие желтые телята лезли сосать вымя.

Бабушка Тарынчак, не выпуская трубки из зубов, вынесла пойло в деревянной бадейке. Большая светлая корова, отяжелевшая от обильных кормов, подошла к бадейке, а за ней подошли еще две. Бабушка подоила одну корову, потом другую, потом третью.

И каждую не додаивала до конца, оставляя молоко телятам. А телята только и ждали, чтобы их подпустили к коровам пососать молока… Негромкий говор, негромкий смех слышался в стане. А кругом, на горах, лежала глубокая тишина…

Маленькая соседская девочка, черноглазая Чоо-Чой, увидела Чечек:

– Чечек приехала!

– Приехала! – весело сказала Чечек. – А где ваша Ардинэ, дома?

– Ардинэ далеко, на покосе. Там ночуют. А Нуклай и Колька Манеев вот тут, недалеко, сено сгребают. Вот они едут домой.

От тайги по долине к аилам шли рабочие с косами на плечах. Верхом на лошадях, впряженных в деревянные волокуши, подъезжали мальчишки. Один, совсем маленький, еле видный из-за лошадиной головы, помахивал кнутом и что-то пел.

– Это Чот, Тызыякова сын! – улыбнулась Чоо-Чой. – Вот лошадей любит – ни за что не стащишь с лошади!

Быстро темнело. Засветились ясные, тихие звезды и повисли над конусами гор. Маленькие ребятишки бегали по луговине, играли с маленькими белыми щенятами. Щенята догоняли их и хватали за пятки, и ребятишки громко смеялись.

– Пойдем и мы с ними побегаем! – сказала Чечек. – Какие щеночки хорошенькие!

Чечек бегала и играла с ребятишками, пока совсем не погасло небо. Тогда она вернулась в бабушкин аил. Коровы уже лежали около аила и дремотно жевали жвачку. А телята, все три привязанные к одному столбику, вбитому в землю, спали, прижавшись друг к другу.

Бабушка Тарынчак вышла, постояла около аила:

– Горы спят. Тайга спит. Люди тожу уснут скоро. Только звезды будут глядеть всю ночь ясными глазами.

– Бабушка, я давно у тебя не была, – сказала Чечек, когда они обе улеглись спать на козлиных шкурах. – Расскажи мне еще что-нибудь. Расскажи про злого Эрлика, про Сартак-Пая расскажи. И как ты молодая была… И как шаманы были… Про все расскажи!

Бабушка Тарынчак только того и ждала. Она многое могла рассказать, лишь бы кто-нибудь слушал. Старик ее, дед Торбогош, всегда в тайге с табунами, а бабушка Тарынчак досыта намолчалась в долгие одинокие ночи…

В аиле теплая, пропахшая дымом и крепкими ароматами трав тишина. Тишина и за черными покатыми стенами аила – во всем мире… Еще жарко тлеют и мерцают угли в очаге, и сонные оранжевые отсветы бродят по стропилам, освещают бабушкино коричневое лицо, и косы ее – черные с сединой, и блестящие белые раковины, вплетенные в эти косы для красоты.

Бабушка поднялась, чтобы зажечь трубку, да так и осталась сидеть у огня.

– Много сразу вопросов задала, – сказала она, – и про то, и про другое… Если про Сартак-Пая, старого богатыря, начать рассказывать… да про других богатырей начать рассказывать, то и ночи не хватит.

А потом подумала немножко и начала:

– Молодые теперь ничего не знают… Ходят по горам и не знают, что многие наши горы – это не горы. Это богатыри алтайские превратились в камень…

– Как это? – удивилась Чечек. – А нам в школе говорили…

– Ну, а раз говорили, тогда что же я расскажу? Ты уже все знаешь!

– Нет, нет, бабушка! – спохватилась Чечек. – Что в школе говорили – знаю, а что ты расскажешь – ничего не знаю! Расскажи, бабушка!

Бабушка Тарынчак помолчала немножко и начала снова:

– Давным-давно был на земле большой потоп, затопил все долины, все горы, всю землю. А после этого потопа земля потеряла свою твердость, мягкая стала и больше не могла держать богатырей на себе. И стали те богатыри горами – стоят на одном месте, землю не тревожат…

– Все наши горы, бабушка? – спросила Чечек с любопытством.

– Нет, не все, – ответила бабушка, – а вот есть горы: Казырган-гора есть, Казере-даг гора есть. Это два брата были, два богатыря – Казырган и Казере-даг. Поссорились эти братья и разошлись. Мать хотела их помирить, просила, уговаривала. Не захотели они помириться! Тогда мать рассердилась и закляла их тяжелым заклятьем. «Будьте же вы горами!» – сказала мать. Богатыри и превратились в горы. И сейчас стоят: Казырган на реке Абакане, а Казере-даг на реке Кемчине. Казырган-гора очень сердитая. Охотнику не надо ночевать на этой горе. Иногда Туу-Эззи Казырган выходит наверх и страшно хохочет ночью. Если человек услышит – скоро помрет…

Бабушка Тарынчак замолчала, попыхивая трубкой. Чечек было и страшно и хорошо.

– Бабушка, еще!.. – попросила она, поближе подвигаясь к огню.

– А еще есть гора Ак-Кая. И это не гора. Это кам[9] стоит. Жили два кама – Ак-Кая-старший и Ак-Кая-младший. Младшего позвали шаманить к больному. Он хорошо шаманил – облегчил болезнь. И за это подарили ему белый суконный халат. А старший Ак-Кая позавидовал. Сильный он был, раскаленное железо без молота ковал: одной рукой держит, а другой рукой кулаком бьет. Вот этот старший Ак-Кая позавидовал младшему и превратил его в гору. Так он и стоит теперь на реке Кондоме – Ак-Кая, Белый камень.

– Бабушка, а еще?..

– Да мало ли их! Вот на реке Мрасе скалы стоят. Все из песчаника да из гальки. Будто столбы стоят. А это не столбы, это тоже богатыри. Зовут эти скалы Улуг-Таг. Одна скала выше всех – Карол-Чук, Караульщик… Вот еще на реке Кыйныг-Зу стоит гора Кылан, а на другой стороне реки, на утесе, – семь гребней. Кылан была вдова, у нее было семь дочерей. Один богатырь посватался, хотел взять у нее одну дочку. А Кылан не отдала. Тогда богатырь всех дочерей забрал себе. Так они и стоят теперь на берегах Кыйныг-Зу и смотрят друг на друга через реку…

И еще о многих горах рассказывала бабушка: о Мус-Таге – Ледяной горе, о горе Абоган, о горе Бобырган… И после каждого рассказа поглядывала на Чечек – не спит ли? Но черные глаза Чечек блестели, как спелая черемуха, облитая дождем.

– Еще, еще, бабушка!

И еще одну историю поведала бабушка Тарынчак – о богатыре горы Катунь:

– …Где-то на берегу Кондомы стоит гора Катунь. Большая гора, а наверху у нее каменный утес. Здесь, под этой горой, родился один алтайский богатырь. Страшная сила была у этого богатыря. Еще мальчиком, как станет играть с ребятишками, за руку схватит – рука прочь, за голову схватит – голова прочь… Медведей руками разрывал! Отец, бывало, велит ему загнать корову, а он ее схватит в охапку и принесет домой. Дров нужно – вырвет огромную сосну с корнями и бежит, несет ее на плече. А было всего ему десять лет.

Сила его год от году возрастала. Но стали и родители и соседи замечать, что ума у него не хватает. А сила без ума – дело страшное. И задумали соседи и родители вместе с ними эту безумную силу порешить. Шесть недель на утесе Катуни калили они на костре большой камень. А потом отец сказал сыну: «Ну, милый сын, пойди встань на берегу реки и смотри на утес: мы оттуда будем гнать красного оленя, а ты его хватай и держи до моего прихода». И вот летит раскаленный камень с горы, а богатырь его хватает. Камень жжет его богатырское сердце, но он говорит: «Пусть всего меня ты изожжешь, а уж я тебя не выпущу, пока не придет батюшка!» И не выпустил. Но сжег свое сердце и умер… Спишь, Чечек?..

• Предыдущая
• 31/42
• Следующая