Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 58

• Предыдущая
• 58/135
• Следующая

Вечером она снова пришла в покои сына в надежде убедить его что-нибудь съесть и была удивлена, увидев, что он умыт, одет и сидит между колоннами приемной рядом с Нефертити, поглядывая в сумеречный сад. У его ног лежала лютня, и писец сидел за его спиной, скрестив ноги, и записывал песню, которую диктовал Эхнатон. Он говорил быстро, высоким голосом, руки с длинными пальцами отбивали ритм стиха, хлопая по коленям, подлокотникам кресла или одна о другую. Весь напрягшись, он подался вперед, легонько раскачиваясь. Время от времени он хватал лютню и быстро пощипывал струны, мурлыкая себе под нос, пока слова не начинали литься снова.

– Да, мне лучше, матушка, я не могу прерваться, боюсь, что прекрасные слова иссякнут, не трогай меня сейчас, – прокричал он на одном дыхании и взмахнул рукой, повелевая ей уйти, на лице его мелькнуло беспокойство.

Нефертити вообще не потрудилась заметить ее появление. Тейе посмотрела сквозь сгущающиеся вокруг колонн тени и увидела, что свита фараона уныло стоит со склоненными головами, не издавая ни звука и не осмеливаясь пошевелиться. Только писец не обращал внимания на обстановку почти болезненного ожидания. Тяжело дыша и прикусив от усердия язык, он записывал поток монотонно льющихся полуоформившихся слов. Уныние и скука охватили Тейе, и она ушла.

Все придворные Малкатты вскоре были вовлечены в превращение безжизненной и суровой земли в место, достойное стать обителью Атона. Бек, Кенофер, Аута и другие царские архитекторы и строители день и ночь работали над постепенно усложняющимся планом города, которому предстояло как по волшебству возникнуть из пустоты, как творение первородного хаоса. Циничные обитатели Фив наблюдали, как день за днем Нил все больше полнился судами: мимо осторожно проползали огромные, неповоротливые баржи, груженные превосходно обработанным камнем из каменоломен Асуана, плоты, где высились груды золотистой соломы, которую потом смешают с речным илом, плыли парусные корабли с грузом ценного кедра, стоившим целое состояние. Тысячи рабов с надсмотрщиками нужно было перевезти на север, где им предстояло жить в наспех сооруженных бараках. К западу от Фив было селение, славившееся своими каменщиками. По приказу фараона всю деревню перенесли на новое место. Городские жители – по воле фараона их ряды все редели – громкими насмешливыми возгласами изредка приветствовали проходящие мимо флотилии, но вскоре, утратив интерес к происходящему, возвращались к своим дневным заботам или усаживались с пивом и хлебом на берегу и молча сидели в надежде развлечься зрелищем какого-нибудь золоченого судна с балдахином, несущего сановников вниз по течению.

Эхнатон также повелел приостановить строительство в Карнаке. Тех, кто долгие годы трудился над их с Нефертити храмами Атона, отправили в новый город, чтобы начать все сызнова. Жрецы Амона со страхом ждали, что он отзовет рабочих и из их храма, но, как обычно, он просто проигнорировал их. Осторожный Карнак занял хорошо продуманную, незаметную позицию.

Малкатта зажужжала, словно огромный улей, и с помощью взмыленных управителей и торопливых чиновников сменила привычную праздность на четкую организованность. Фараон считал дни до отъезда и проводил время, переходя из одной палаты в другую, требуя отчетов или бесконечно обсуждая свое видение самого прекрасного города, когда-либо существовавшего на земле. Оживленный, исполненный благих намерений, он часто мешал тем самым управителям, которых хотел заставить быть порасторопнее, ибо с его появлением вся работа останавливалась до тех пор, пока не были возданы должные почести и не приняты соответствующие позы. Эхнатон был в высшей степени счастлив, несмотря на все чаще повторявшиеся приступы головной боли, которых он начал страшиться. Они подрывали его хрупкую уверенность в себе, потому что всегда заканчивались болезненной рвотой. Приступы неизменно сопровождались взрывами бурной творческой энергии и религиозного пыла. Придворные, всегда стремившиеся угодить ему любыми доступными их пониманию способами, водили за собой слуг с серебряными кувшинами и учтиво сплевывали или, перебрав вина, блевали в них. Если бог Атон желал, чтобы его божественное воплощение и его священная сущность вели себя таким образом, они тоже хотели приобщиться к божьей благодати.

Со сменой приоритетов в государственном управлении произошла реорганизация власти, и многие управители, которые были на вершине при Аменхотепе Третьем, оказались невостребованными. Фараон не отстранил их открыто, но те повседневные указания, которые должны были передаваться им, поступали теперь их подчиненным. Чиновники благоразумно удалились, не высказывая возражений, и их места заняли те, кто был обласкан Эхнатоном.

С чувством сожаления Эйе все более отчетливо видел разумность своего решения последовать за фараоном. Ему нравился его заместитель, Раннефер. Молодой человек знал толк в лошадях, и колесничие уважали его, но, когда он с царевичем приехал из Мемфиса, тот назначил его служить в подчинении у Эйе, и Эйе с тревогой наблюдал за Раннефером, ожидая, что тот захочет захватить власть. Однако пока было не похоже на то, что Раннефера назначат смотрителем царских лошадей. Но Эйе верил, что этот момент когда-нибудь наступит, если он сам не займет его должность. Больше не было сомнений, что фараон контролирует управление страной. Теперь он был бесспорным правителем, хотя осуществлял свою власть не так, как его отец, который управлял Египтом с помощью системы государственных учреждений; он правил как цари-жрецы древних времен. Восходила и звезда Нефертити. Через год после начала строительства города она, к своему огорчению, родила еще одну девочку, но Эхнатон радостно воспринял появление дочери и назвал ее Анхесенпаатон – Живущая для Атона. Нефертити была окружена ореолом красоты и богатства, притягивавшим власть. Благоговейно почитавшаяся богиней и императрицей, Тейе еще не утратила влияния, но она была богиней старого времени, императрицей, которая не могла больше безраздельно властвовать в империи. Эйе, не желавший видеть ее дальнейшее унижение, намеревался осторожно завоевывать доверие Эхнатона, а эта задача оказалась несложной. Эйе знал, что фараон благоволит ему, он всегда чувствовал себя спокойно в присутствии дяди и в то же время искал его совета без робости, которую испытывал в обществе матери. Советы Тейе слишком часто звучали снисходительно или, хуже того, ненамеренно едко, камня на камне не оставляя от его несмелых суждений. Наученный горьким опытом сестры, Эйе не спорил, а только рассуждал, поощрительно кивая, всегда уступая Эхнатону, если тот начинал настаивать на своем.

Единственным развлечением, которое доставляло Эхнатону истинное наслаждение, было управление колесницей, что он делал превосходно, и как смотритель царских лошадей Эйе проводил много времени в колеснице, стоя за узкой, сутулой спиной фараона, когда он весело покрикивал на лошадей, а его слабые руки уверенно управлялись с поводьями. Для Эйе было что-то подкупающее и вызывающее сострадание в том, как племянник упорно боролся со своими физическими недостатками. К своему удивлению, Эйе вдруг понял, что с удовольствием предвкушает тот момент, когда он вновь будет слушать немелодичное, похожее на писк пение фараона, скрип сбруи и свист ветра в ушах.

– Несмотря на то, что ты строишь новую часовню Мину в своем родовом поместье в Ахмине, я считаю тебя своим Другом, дядюшка, – сказал Эхнатон Эйе однажды, когда они, Все в пыли, сошли с колесницы и устало шагали к своим носилкам. – Это что-то большее, чем зов крови, правда?

Эйе улыбнулся тревожному, неуверенному тону вопроса.

– Конечно, я твой друг, – учтиво ответил он.

– Тебе хорошо со мной? Нефертити уверяет, что ты проводишь со мной время только ради того, чтобы потом докладывать матушке. – Он взял Эйе за руку и остановился.

Эйе посмотрел прямо в беспокойно вопрошающие черные глаза, отметив, что в складках век застряли песчинки.

– Эхнатон, ты должен знать, что императрица – мой старинный друг и любимая сестра, – осторожно подбирая слова, начал он. – С ней меня связывают воспоминания, которые принадлежат только нам двоим. Но я никогда не стану порочить своего фараона ни в чьем присутствии. Царица Нефертити слишком усердна в своем стремлении оградить тебя от всего, что может тебе навредить.

• Предыдущая
• 58/135
• Следующая