Маленький Николя - Госинни Рене - Страница 6

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая

Вы можете говорить все, что захотите, но моя мама лучше всех на свете!

Сегодня в школе после занятий никто не баловался, потому что в класс пришел директор, чтобы отдать нам дневники. Когда он вошел в класс с дневниками под мышкой, вид у него был не очень довольный.

– Я работаю в системе образования много лет, – сказал он, – и никогда не видел такого недисциплинированного класса. Замечания вашей учительницы подтверждают это. Сейчас я раздам вам дневники.

Клотэр заплакал. Он последний ученик в классе. Учительница каждый месяц пишет в его дневнике много замечаний. Папа и мама Клотэра недовольны им, они лишали его сладкого, не разрешали смотреть телевизор. Они уже настолько привыкли к этому, рассказывал мне Клотэр, что один раз в неделю мама не дает ему ничего на сладкое, а папа идет к соседям смотреть телевизор.

У меня в дневнике была запись: «Непослушный, часто невнимателен. Мог бы учиться лучше». А у Эда было: «Рассеян, дерется с товарищами. Мог бы иметь лучшие результаты». А у Руфю: «Упорно продолжает играть в классе со свистком, который неоднократно отбирался. Мог бы учиться лучше». Единственный, кто не мог бы учиться лучше, был Аньян. Он был первым учеником в классе и любимчиком учительницы. Директор прочитал нам запись в дневнике Аньяна: «Прилежный, способный. Добьется успехов». Директор сказал, что нам нужно брать пример с Аньяна, что мы маленькие бездельники, что кончим тюрьмой и что это, конечно, причинит много горя нашим папам и мамам, которые ждут от нас совсем другого. Потом он ушел.

Мы все очень расстроились, ведь наши папы должны были подписать дневники, а это совсем не легкое дело. Когда прозвенел звонок, вместо того чтобы всем сразу бежать к дверям, толкаться, драться и бросаться портфелями, как это мы обычно делаем, мы тихо вышли, не говоря ни слова. Даже у нашей учительницы был грустный вид. Мы на нее не сердились. Надо сказать, что в этот месяц мы действительно немного повеселились. Да и Жофруа не должен был опрокидывать чернильницу на Иохима, который упал на пол и стал строить гримасы. Эд его ударил кулаком по носу, а Руфю дергал за волосы Эда.

По улице мы шли медленно, еле волоча ноги. У кондитерской подождали Альсеста, он зашел купить шесть пряников в шоколаде и сразу же начал их есть.

– Мне надо кое-что купить из продуктов, – сказал нам Альсест, – на сегодня, на сладкое. – Потом он глубоко вздохнул, продолжая жевать.

Надо сказать, что у него в дневнике была такая запись: «Если бы этот ученик тратил столько же энергии на учебу, сколько он тратит на еду, он был бы первым в классе; мог бы заниматься лучше».

Меньше всех был озадачен Эд.

– Я не боюсь, – сказал он мне. – Папа мне ничего не сделает. Я смотрю ему прямо в глаза, он подписывает дневник, и все!

Эду везет. Дойдя до угла, все разошлись. Клотэр ушел в слезах, Альсест – продолжая жевать, а Руфю – тихо посвистывая.

Я остался один с Эдом.

– Если ты боишься идти домой, все очень просто, – сказал Эд. – Ты пойдешь ко мне и останешься у меня ночевать.

Эд – это товарищ! Мы пошли вместе с Эдом, и он мне рассказывал, как он смотрит в глаза своему отцу. Чем ближе мы подходили к дому Эда, тем меньше он говорил. Когда мы подошли к двери дома, Эд молчал. Мы немного постояли у двери, а потом я сказал:

– Ну что, входим?

Эд почесал голову и сказал:

– Подожди меня минутку. Я приду за тобой. – И Эд вошел к себе, оставив дверь приоткрытой.

И вдруг я услышал шлепок и грубый голос:

– В кровать, останешься без сладкого, негодник.

И я услышал, как плачет Эд. Я думаю, что Эду не удалось хорошо посмотреть в глаза своему отцу.

Очень жаль, но мне надо было идти домой. Я шел, стараясь не наступать на линии между плитами тротуара. Это было нетрудно, потому что я шел медленно. Я знал, что скажет мне папа. Он скажет, что он всегда был первым учеником в классе, что его отец гордился им и что он приносил из школы много почетных грамот и наград, но он их потерял при переезде после женитьбы. Потом папа мне скажет, что я ничего не добьюсь, буду бедным и что люди скажут: «Это Николя, у него были плохие отметки в школе» – и будут показывать пальцем на меня и смеяться надо мной. Потом папа мне скажет, что он лезет вон ил кожи, чтобы дать мне образование и чтобы я был подготовлен к жизни, а я такой неблагодарный, что даже не переживаю за те неприятности, которые причиняю своим бедным родителям, и что не получу десерта, а что касается кино, то подождем, мол, до следующего месяца.

Он все мне это скажет, как в прошлый месяц и месяц до того, но с меня хватит. Я отвечу, что мне очень плохо и раз уж так, то я уйду из дома и уеду далеко-далеко. Меня будут очень жалеть, по я вернусь только через много лет, у меня будет много денег, и папе будет стыдно за то, что он мне говорил, что я буду неудачником, а люди не посмеют показывать на меня пальцем и смеяться. Я поведу папу и маму в кино на своп деньги, и все будут говорить: «Смотрите, это Николя, у него много денег, и в кино он платит за папу и маму, хотя они не очень-то добры к нему». А я еще поведу в кино учительницу и директора школы. И в этот момент я подошел к дому.

Думая обо всем этом и рассказывая себе эти забавные истории, я забыл про свой дневник и уже шел быстрым шагом. У меня в горле стоял ком, и я сказал себе, что лучше всего было бы сейчас уехать и вернуться только через много-много лет, но стало темнеть, а мама не любит, если меня нет дома, когда уже поздно. И тогда я вошел.

В гостиной папа разговаривал с мамой. На столе было много всяких бумаг перед папой, и у него был недовольный вид.

– Невероятно, – сказал папа, – сколько тратится денег в этом доме, можно подумать, что я мультимиллионер! Посмотри эти счета! Этот счет от мясника! Этот – от бакалейщика! О, деньги, конечно, должен находить я!

Мама тоже была недовольна, она говорила, что он не имеет никакого представления о стоимости жизни, и что однажды ему придется пойти вместе с ней за покупками, и что она уйдет к своей матери, и что не надо все это говорить при ребенке. Тогда я дал папе дневник. Он раскрыл его, расписался и отдал мне, говоря:

– Ребенок здесь ни при чем. Я прошу, чтобы мне объяснили, почему баранья ножка столько стоит!

– Поднимись в свою комнату, Николя, – сказала мама.

– Да, да, – подтвердил отец.

Я поднялся к себе в комнату, лег на кровать и заплакал.

Да, это так, если бы мой папа и моя мама любили бы меня, они бы хоть немного мне посочувствовали.

Я был недоволен, когда мама сказала, что к нам придет на чай одна ее знакомая со своей маленькой дочкой. Я не люблю девчонок. Ужасно глупо играть только в куклы и продавщицы. И потом еще они все время плачут. Конечно, я тоже иногда плачу, но из-за серьезных вещей, как, например, в тот раз, когда разбилась ваза в гостиной и папа меня ругал. Но это было несправедливо, потому что я это сделал не нарочно. И потом эта ваза была очень некрасивая. Я знаю, что папа не любит, когда я играю в мяч в доме, но на улице шел дождь.

– Прошу тебя быть любезным с Луизет, – сказала мама. – Это очень милая девочка, и я хочу, чтобы ты вел себя как воспитанный мальчик.

Когда мама хочет показать, что я хорошо воспитанный мальчик, она велит мне надеть голубой костюм и белую рубашку, и я становлюсь похожим на гиньоля.

Я сказал маме, что я лучше пойду с товарищами в кино на ковбойский фильм. Мама сделала такие глаза, что я понял: с ней шутить нельзя.

– И прошу тебя не быть грубым с этой маленькой девочкой, иначе будешь иметь дело со мной, понял?

В четыре часа пришла мамина приятельница с маленькой девочкой. Мамина приятельница обняла меня и сказала, что я совсем взрослый мальчик. Так все мне говорят.

– Познакомься, это Луизет.

Мы посмотрели друг на друга. У нее были светлые волосы, заплетенные в косы, голубые глаза, нос и платье – красные. Мы поздоровались за руку. Мама подала чай с шоколадными пирожными, и это здорово, потому что, когда у нас гости, можно брать сразу два пирожных. За столом ни я, ни Луизет не сказали ни слова. Ели, не глядя друг на друга. Когда кончили есть, мама сказала:

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая