Роза и тис - Кристи Агата - Страница 45

• Предыдущая
• 45/46
• Следующая

Она причинила мне боль, Норрис. Такую боль, какой я никогда не испытывал раньше. Я должен был уничтожить... стащить ее вниз до своего уровня. Понимаете? Нет?

Вы ничего не понимаете. Не способны понять. Я был как в аду! Понимаете? В аду!

Один раз – только один раз! – я подумал, что смогу освободиться от наваждения. Появилась лазейка, когда эта славная глупышка миссис Барт прибежала сломя голову в «Королевский герб» и спутала все карты. Это значило конец выборам и мне тоже – и на руках у меня Милли Барт.

Эта скотина, ее муженек, дал бы ей развод, а я, женившись на ней, совершил бы благородный поступок и оказался в безопасности.

Был бы спасен от ужасной, мучительной одержимости... Но тут вмешалась Изабелла! Она не знала, что со мной делает! Все осталось по-прежнему.

Выхода не было. Я все время надеялся, думал, что сумею справиться с собой. Даже купил для нее свадебный подарок. Но все напрасно! Я должен был завладеть ею.

– И теперь, – сказал я, – она мертва...

На этот раз он позволил, чтобы последнее слово осталось за мной.

– И теперь она мертва... – тихо повторил он и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

Встреча с Гэбриэлом в Заграде была последней. Расставшись, мы с ним больше не виделись.

Преодолев некоторые трудности, я смог добиться того, чтобы тело Изабеллы было доставлено в Англию.

Она была похоронена в Сент-Лу, на небольшом кладбище у моря, где покоились другие члены ее семьи. После похорон я прошел вместе с тремя старыми леди до их небольшого викторианского домика. Все благодарили меня за то, что я привез Изабеллу домой.

За прошедшие два года они сильно постарели. Леди Сент-Лу стала еще больше похожей на орла. Кожа туго обтянула кости. Она выглядела такой хрупкой, что, казалось, может умереть в любую минуту. Но на самом деле она прожила еще много лет. Миссис Бигэм Чартерно стала более худощавой и морщинистой, а леди Трессилиан – еще дороднее и сильнее задыхалась. Она шепотом сообщила мне, что им всем очень нравится жена Руперта.

– Такая практичная и смышленая. Я уверена, что они будут счастливы. Конечно, когда-то мы мечтали совсем о Другом... – На глаза леди Трессилиан набежали слезы. – Ну почему? Почему такое должно было случиться?!

Этот вопрос, как эхо, неизменно повторялся в моем мозгу.

– Злой... ужасный человек... – с горечью сказала леди Трессилиан.

Всех нас – старых леди и меня – объединяла печаль по усопшей и ненависть к Джону Гэбриэлу.

– Вы помните маленькую миссис Барт? – неожиданно спросила миссис Бигэм Чартерис, когда я стал прощаться.

– Разумеется! Как она поживает?

Миссис Бигэм Чартерис покачала головой.

– Боюсь, она опять попала в глупейшее положение.

Вы знаете, что случилось с Бартом?

– Нет.

– Выпил лишнего и ночью свалился в канаву. Ударился головой о камень. Насмерть.

– Значит, Милли овдовела?

– Да. Но я слышала от своих друзей в Сассексе, что она встречается с каким-то фермером. Собирается выйти за него замуж. Говорят, у него скверная репутация: пьет и к тому же груб.

«Итак, Милли Барт верна себе... – подумал я. – Интересно, извлекает ли кто-нибудь уроки из прошлых ошибок, получив второй шанс?»

Я думал об этом и на следующий день в вагоне, направляясь в Лондон. Я сел в поезд в Пензансе и взял талон на первый ленч. За столиком ресторана, ожидая, пока подадут суп, я думал о Дженнифер.

В Лондоне Каро Стренджуэй иногда сообщала мне новости о Дженнифер. Она невероятно усложнила себе жизнь, очень несчастна, но держится мужественно, так что, по словам Каро, невозможно не восхищаться!

Вспомнив Дженнифер, я слегка улыбнулся. Конечно, она довольно мила, но у меня не было ни малейшего желания ее видеть и никакого интереса.

Вряд ли кому понравится слушать одну и ту же пластинку слишком часто.

Наконец я прибыл в Лондон, в дом Терезы, и она дала мне выговориться.

Она терпеливо выслушала мои горькие диатрибы[28]. Я описал события в Заграде и кончил рассказом о могиле Изабеллы в Сент-Лу.

– Я должен бы чувствовать, что оставил ее покоиться в мире. Но во мне самом нет умиротворения, – продолжал я. – Изабелла умерла слишком рано. Она как-то говорила, что надеется дожить до старости. И она могла бы жить долго. Она была очень крепкая. Невыносимо сознавать, что жизнь ее оборвалась так рано.

Тереза нетерпеливо шевельнулась.

– Ты подходишь к этому с временными мерками, Хью!

Но время – относительно. Пять минут и тысяча лет могут быть одинаково важны. Помнишь у Элиота? «Мера едина мгновенью и розы и тиса».

«Темно-красная роза, вышитая на бледно-сером шелке...»

– У тебя свое назначение в жизни, Хью, – а ты пытаешься приспособить под него жизни других людей. Но у них есть свое собственное назначение. Оно есть у каждого.

И все они сложно переплетаются. Лишь немногие рождены достаточно проницательными, чтобы знать свой собственный удел. Я думаю. Изабелла была таким человеком.

Ее трудно было понять – нам было трудно понять! – не потому, что Изабелла была очень сложной, а потому, что она была простой – почти пугающе простой. Она признавала только главное, только суть.

Ты продолжаешь видеть жизнь Изабеллы как нечто резко оборванное, изуродованное, сломанное... Однако я уверена, что ее жизнь была сама по себе завершенной и целостной...

– Мгновение розы?

– Если хочешь... Тебе очень повезло, Хью, – тихо сказала Тереза.

– Повезло? – Я с недоумением смотрел на нее.

– Да, потому что ты любил ее.

– Пожалуй, ты права. Но я никогда не был в состоянии что-нибудь для нее сделать... Я даже не пытался остановить ее, когда она собиралась уехать с Гэбриэлом...

– Ты не сделал этого, потому что по-настоящему любил ее, – сказала Тереза. – Любил достаточно сильно, чтобы предоставить ее самой себе.

Почти против собственного желания я принял определение любви, данное Терезой. Жалость всегда была моей слабостью, моей излюбленной поблажкой. Жалостью, снисходительной и легкой, я жид и согревал свое сердце.

Но на Изабеллу это не распространялось. Я никогда не пытался услужить ей, облегчить путь, нести ее бремя. Всю свою короткую жизнь Изабелла была только сама собой.

Жалость – чувство, в котором она не нуждалась и не могла бы его понять. Права Тереза: я любил Изабеллу достаточно сильно, чтобы предоставить ее самой себе...

– Хью, дорогой, конечно же ты любил Изабеллу. И, любя ее, был очень счастлив.

– Да, – с удивлением согласился я, – был очень счастлив.

Но тут же меня охватил гнев.

– Надеюсь, однако, что Джон Гэбриэл будет обречен на мучения как на этом, так и на том свете!

– Не знаю, как на том, – сказала Тереза, – но что касается этого света – твое пожелание сбылось. Джон Гэбриэл – самый несчастный человек, которого я знаю...

– Похоже, тебе его жаль?

– Я не могу сказать, что мне его жаль, – ответила Тереза. – Это значительно глубже.

– Не знаю, что ты имеешь в виду. Если бы ты видела его в Заграде! Он только и знал, что говорил о себе. Его не сломила даже смерть Изабеллы.

– Этого ты не знаешь, Хью. Я думаю, ты не посмотрел на него как следует. Ты никогда не смотришь на людей.

Ее слова поразили меня, и я вдруг подумал, что действительно никогда по-настоящему не смотрел на Терезу.

Я даже не описал, как она выглядит.

Теперь я видел ее будто впервые: высокие скулы, зачесанные назад черные волосы... Казалось, не хватает мантильи и большого испанского гребня. Гордая посадка головы – как у ее кастильской прабабушки.

Мне показалось, что на мгновение я увидел Терезу, какой она была в юности: энергичной, страстной, вступающей в жизнь, полную приключений. Я не имел ни малейшего представления о том, что она обрела...

– Почему ты так пристально смотришь на меня, Хью?

– Просто подумал, что, в сущности, никогда не смотрел на тебя как следует.

• Предыдущая
• 45/46
• Следующая