История тела в средние века - Трюон Николя - Страница 35

Тем не менее голова не утрачивала своего значения и вновь оказывалась на верхушке политического тела. В 1418-1419 годах юрист из Нима Жан де Тервермей, разрабатывавший теорию монархии, написал три трактата (Tractates), в которых отстаивал права на трон дофина Карла (будущего Карла VII). В конце XVI века они послужили делу Генриха Наваррского (будущего Генриха IV). Тервермей утверждал, что «мистическое или политическое тело королевства» должно слушаться головы, поскольку именно она воплощает в себе основополагающий принцип единства и обеспечивает порядок в обществе и государстве. Таким образом, голова становилась главной частью тела, в подчинении которой оказывались все остальные. При этом говорилось, что общество о двух головах являло бы собой нечто чудовищное и низверглось бы в анархию. А следовательно, папе оставалась лишь как бы второстепенная голова (caput secundarium), как отмечал в том числе Жан Жерсон[137]. Итак, если можно так сказать, голова вновь встала на свои собственные ноги[138].

Использование тела в качестве символа служило укреплению власти двух «героев» Средневековья: короля и святого. Король Франции, как считалось в Средние века, обладал силой исцелять, способностью лечить кожное заболевание скрофулез (золотуху), или туберкулезный аденит. Исцеление происходило во время церемоний, устраивавшихся в определенные дни и в определенных местах (например, в галерее аббатства Сен-Дени). Король «касался золотушных рукой», тела больных излечивались.

Средневековый святой тоже был наделен могуществом, проявлявшимся через тело и часто направленным на тело. Святой - это «необыкновенный умерший», по удачному определению Питера Брауна. Именно его труп и его могила несли в себе целительную силу. Больной выздоравливал, если ему удавалось приблизиться к превратившемуся в мощи трупу святого либо к его гробнице и коснуться их. Святой излечивал болезни, выпрямлял калек, причем наибольшую действенность демонстрировал в тех случаях, когда речь шла о самых слабых и незащищенных: маленьких детях, роженицах, стариках.

Более того, святой Франциск Ассизский, живший в XIII веке, так горячо почитал Христа и так сильно желал отождествиться с ним, что на его теле возникли стигматы - знаки распятого Иисуса. Распространение патологического благочестия и стремление к покаянию в XIII веке приводили к тому, что элита мирян воспринимала традиции монашеского аскетизма раннего Средневековья. Так возникло движение флагеллантов, впервые проявившее себя в 1260 году и развившееся в XIV веке.

Город не так легко, как Церковь или Respublica, поддавался осмыслению в телесных символах. Тем не менее некоторые средневековые концепции города содержали в себе скрытые анатомические и биологические метафоры.

Прежде всего это восходящее к Античности представление о городе, которое развил святой Августин. Он утверждал, что город составляют не камни стен, памятники и дома, а люди, которые в нем живут, его граждане, cives. В середине XIII века эту идею подхватил доминиканец Альберт Великий. Он произнес в Аугсбурге серию необычайных по силе проповедей, в которых сформулировал своего рода «теологию города».

Другая концепция, из которой вытекало видение города в образах, связанных с телом метафор, рассматривала его как «систему»[139]. В телесных метафорах осмысливались некоторые составлявшие город элементы. Средневековый город являлся экономическим центром, причем не только рынком, но также и средоточием ремесленного производства. Городские ремесленники объединялись в «ремесленные объединения (corps)»[140]. Средневековый город представлял собой, кроме того, религиозный центр.

Если в сельской местности приход совпадал с деревней, то в городе он обычно охватывал квартал, составлявший «объединение (corps) верующих» под управлением священника.

Каков бы ни был подход, всегда подчеркивалась необходимость согласия между телом и его частями. Город рассматривался как «социальное тело», составлявшее функциональное целое. Моделью для него служило тело человеческое.

История тела дает новые преимущества историку и любителю истории и представляет для них дополнительный интерес. То, что происходило с телом, служит иллюстрацией медленной истории и составляет ее развитие. Той медленной истории, которая была историей идей, ментальностей, институтов и даже историей техники и экономических систем. А теперь она включила в себя историю тела и обрела тело.

Физические признаки тела, его функции, представления о нем - все изменялось, и не только в доисторические времена, но и в эпохи, доступные реконструированию. С телом происходило немного событий и еще меньше революций, подобных революции в медицине XIX-XX веков. Разработка в короткое время монастырской диеты или молниеносное появление «черной чумы» в 1347-1348 годах составили, конечно, события быстрой истории тела. Напротив, последствия таких основополагающих событий, как исчезновение спорта и театра, а также очень давнее наложение запрета на обнаженное тело, проявлялись очень медленно. Так же, как «сельскохозяйственная революция» X-XII веков с введением новых культур и новых способов обработки земли, эволюцией кулинарных вкусов и расцветом гастрономии проявлялась медленно и отражалась на теле лишь очень постепенно.

В Средние века развивалась мода, феномен, начинавший все быстрее менять жизнь тела. Исследование истории моды на одежду, которую носили в Средние века, обеспечено прекрасными - особенно изобразительными - источниками. В этой области созданы отличные пионерские работы. А вот социальные и культурные феномены, более непосредственно связанные с телом, еще представляют собой непаханую целину. Речь идет о прическе, усах, бороде[141]. Немного лучше изучено искусство ухода за лицом и макияжа у женщин. В феодальном обществе привлекательными считались здоровые люди. Обаяние «высоких белокурых долихоцефалов» сделало характерным элементом физической красоты светлые волосы. Именно эту красоту1 отвергал «маленький черный человечек» Франциск Ассизский. В XV веке появился и начал свою долгую историю гульфик. Он становился все более шокирующим, особенно после Рабле. Здесь шла речь о том, какую роль в Средние века играли образы и символика головы и сердца. В XV веке в литературе и искусстве разрабатывалась тема пяти органов чувств, отражавшая, по-видимому, прогресс науки и социальную эволюцию. Потрясающим примером является знаменитая серия ковров «Дама с единорогом», экспонируемая в Национальном музее Клюни в Париже. На них пять чувств изображены в сложных аллегориях. Можно сказать, что из всех органов чувств в Средние века преобладало зрение[142]. Именно тогда, в 1300-х годах, изобрели очки, воспринимавшиеся поначалу как модная диковинка, но быстро вошедшие в употребление как подспорье для глаз. В описаниях грешников в преисподней они прежде всего видели зарево дьявольского пламени, в то время как их обоняние страдало от вони. В раю же именно зрение вознаграждало воскресшее тело избранного, предававшегося созерцанию Бога. В начале поставленной в 1449 году пьесы флорентийского драматурга Фео Белкари «Авраам и Исаак» говорилось: