Колодец в небо - Афанасьева Елена - Страница 5

• Предыдущая
• 5/117
• Следующая

Выйдя из домуса лекаря и с трудом придя в себя после впервые виденного им зрелища страшной смерти истекающего кровью человека, Марк Тибериус понял, зачем весталка привела его сюда. На смену стыду и отчаянию пришла гордость. Гордость за порученное ему спасение чистоты.

Большая Клоака потрясла размерами. В иных местах города она оказалась настолько огромной, что при желании по ней можно было проплыть на ладье. Хотя желания подобного у него не возникало. Напротив, впервые в жизни возникло чувство если не жалости, то уважения к рабам, вынужденным день за днем тонуть в дерьме, спасая город.

Большая Клоака поразила и четкостью своей организации. Прежде он не задумывался над тем, как город избавляется от нечистот. От обучавшего его ритора знал лишь, что процветавшие на этой земле до римлян этруски отдали на милость победителям системы планирования своих городов и хитрости городского благоустройства. Две пересекающиеся под прямым углом главные улицы, ориентированные строго по солнцу, и параллельные им улицы, разграфившие город на кварталы, – тело города. Мощеные мостовые, арки, тротуары – его скелет. А системы наземных и подземных водоводов и сточных каналов городского водопровода и Большой Клоаки – кровеносная система этого живого организма. Придуманная этрусками система сточных каналов и есть та сеть бурой крови, без которой большой город погиб бы от собственных нечистот.

Несколько лет молодой жизни он отдал Большой Клоаке. Но благодаря мудрости весталки и объяснениям лекаря годы эти не стали для него ссылкой. Напротив, подвели к главному в жизни возвышению. Двадцать лет назад тогдашний консул-смотритель римского водопровода, дед императора Нервы взял Марка Тибериуса на должность смотрителя одного из трех видов теперь уже чистой воды – на должность смотрителя «воды для частных нужд».

Хорошо разобравшись в водном дыхании Рима, Марк Тибериус знал, что вся имперская вода разделяется в акведуках на три рукава. Первая и самая значимая – «вода для общественных нужд» - идет в казармы, храмы и уличные источники. Второй поток «воды именем Цезаря» предназначается для фонтанов, нимфеев и терм, подаренных своему народу императором. И третий, менее значимый, но не менее нужный поток направляет воду «для частных нужд» . Этот третий поток и должен был контролировать он, Марк Тибериус Прим.

«Право домашней воды» в те годы при императоре Нерве предоставлялось скупо. Одни сенаторы требовали запрета подачи воды в частные дома, другие сенаторы накануне выборов, напротив, ратовали за подачу воды во все без ограничения домусы и инсулы. И пока правители спорили, он честно делал свое дело – пресекал незаконный отвод воды и помогал нужным людям добиться разрешения «на частную воду» законным путем.

С тех пор и образовался у него свой круг знакомых во властных верхах. Круг, который со сменой императора Марка Кокцея Нервы на императора Марка Ульпия Траяна не распался, напротив, упрочился. И почти сравнялся с кругом римской элиты. Тем более что для той смены вех он, Марк Тибериус Прим, сделал немало.

В ту пору он уже получил почтенную должность смотрителя терм Тита. И изо дня в день наблюдая простых и великих людей, приходивших в его термы, разговаривающих и прислушивающихся к словам других, он понял, что термы не просто места для отдыха или мытья. Тер-

мы – как, впрочем, и любое другое людное место великого города – это арена для извлечения идей из народных масс. Витающие в распаренном воздухе Титовых терм народные чаяния нужно из этого народа аккуратно извлечь, до властителя грамотно донести, не менее грамотно подправить и снова в этот же распаренный воздух лаконика Титовых терм выпустить. Легкой правки народ может и не заметить и воспримет волю правителя как собственную.

Два десятка лет назад он впервые почуял, что после убийства Домициана провозглашение императором Марка Кокцея Нервы ничем не объяснить. И хоть истерзанный Домицианом Рим при новом императоре вздохнул свободно, но он, Марк Тибериус Прим, чувствовал, как ненадежна эта свобода. И понимал, что нужно, уловив из этой людской гущи идею, воплотить ее в человеке – в новом, востребованном народом преемнике. И он сумел уловить в народной толпе имя ведущего свои войска на Рим консула Траяна. И донести это имя до Нервы. И убедить императора провозгласить своим преемником того, кто может стать его первым врагом.

После было уж делом философов, подобно младшему Плинию, писать, что Нерва передал Траяну «власть, чуть было не рухнувшую над головой императора». И рухнула бы императорская власть, если бы скромный смотритель Титовых терм не понял, какого именно правителя возжаждал Рим.

С тех пор помимо воды у него появилась вторая профессия. Он творил мифы. Легенды.

Во вверенных его надзору термах, и на рынках, и в Большом цирке, до которого он так и не доехал сегодня, всегда и везде он слушал и слышал. И сообщал правителям, что слышал. И предлагал, как можно подправить услышанное. И, подправив, снова возвращал легенду в народ, чтобы через несколько дней как высшую истину услышать где-то на рынке то, что сам недавно придумал. И понять, что и в этот раз миссия его выполнена.

Вода отошла на второй план. Теперь его главным делом стало легендирование - сотворение мифов. Больших и маленьких. Случайных и важных. И таких, определяющих все развитие империи, как двадцать лет назад. И как теперь.

Теперь снова настал его черед. Черед его нового главного мифа. Гонцы донесли из Киликии весть, что из этого похода император может и не вернуться. Траяну нужен преемник. И имя этого преемника он, Марк Тибериус Прим, должен из римской толпы вычленить и устами или подписью Траяна в эту толпу вернуть…

– К вам Апелла, – докладывает закончивший натирать его раб Аркос. – Лица на нем нет. Все твердит: «Пять лет! Пять лет…»

Марк Тибериус кивает – пусть войдет.

Апелла и вправду не похож на себя.

– Мир рухнул, Апелла? – обращается к бывшему рабу бывший хозяин, а ныне главный его заказчик.

– Хуже. Слои сардоникса в камее смешались. Там, где должны быть темные волосы, проступил почти ржавый слой. Разве волосы императора могут быть рыжими?! Пять лет работы впустую…

Вывезенный с Крита бывший раб, а ныне вольноотпущенник, Апелла резчик. Лучший из возможных ныне резчиков, повторяющий и превосходящий филигранное мастерство древних резчиков Египта и Греции. Рим ныне сходит от всего греческого с ума. В лавках купцов на Этрусской улице, и в лавчонках, прилепившихся к южной стене базилики Эмилия на римском Форуме, и даже на рынке Траяна среди продуктов, зерна и рабов коллекционеры ищут античные вазы, статуи и картины.

Но века не щадят ни статуи, ни картины. Воплощенные в камне и в бронзе боги Олимпа теряют свои руки и крылья, на полотнах выцветают их лики, разваливаются глиняные и стеклянные амфоры. Даже золото блекнет. Тускнеют драгоценные камни. И только выточенные на твердейших из твердых камней силуэты на древних камеях хранят свою форму, и цвет, и дух. Рассыплется в прах амфитеатр Флавиев, а любимая императором Траяном древняя египетская камея с Птолемеем и Арсиноей будет жить. И переживет века.

Только камеи способны тысячелетиями хранить изображенные на них лики. И память о тех, кто эти силуэты выточил. Или заказал.

Он, легендатор, много лет назад заказал своему резчику Апелле парную камею, точно повторяющую столь любимую императором египетскую камею с Птолемеем и Арсиноей, но возвеличивающую нынешнего правителя Рима великого Траяна и благодетельную супругу его Плотину. Заказал сделать камею не огромной, как египетский образчик, а небольшой, чтобы император мог сколоть таким подарком свою тогу. Марк Тибериус Прим и волю дал своему рабу-резчику только ради этой камеи – свободный человек будет трудиться иначе, чем раб, вдохновеннее.

Годы шли. День за днем, намазав камень абразивом - смешанным с маслом и водой порошком алмазной пыли, вслепую – лишь несколько раз в год стирая слой, чтобы понять, как вести контуры дальше – Апелла создавал видимый лишь ему одному лик.

• Предыдущая
• 5/117
• Следующая