Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 53

• Предыдущая
• 53/99
• Следующая

— Мамочка, что-нибудь поесть, скорее...

— Господи, что же это будет? Вот и отца куда-то позвали. До сих пор нету, — ворчала мать и ставила на стол все, что осталось от обеда.

— Кто позвал? — Сергей поднял голову от тарелки.

— Не знаю. Какие-то военные. Приехали, пригласили в машину, и вот до сих пор.

— Может, что-нибудь связанное со школой? — стараясь успокоить мать, сказала Вера.

— А он не директор. Пускай директор думает, что станется со школой.

— Директора, по-моему, мобилизовали в армию... — поддержал Веру Сергей. — Успокойся, мама, ничего плохого не случится... — Он встал, взял со стола кусок хлеба и положил Вере в карман стеганки. — Это нам на ночь. Ну, береги себя...

— Кому я нужна... — расплакалась мать. — Если и погибну, то по глупой случайности, а вы все время под пулями... — Она прижалась к Вере, не отпуская ее. — Побудьте до утра. Я одна тут с ума сойду без отца.

— Нельзя, мама, там нас очень ждут... от этого зависит судьба многих людей... — Сергей освободил Веру из материнских объятий. Они вышли на крыльцо и шагнули в темноту, озаряемую близкими и далекими пожарами.

Возвращались на вал в тот момент, когда над Луполовом наши самолеты повесили «фонарь» и начали сбрасывать боеприпасы для осажденных. Штурмовая группа из ополченцев и красноармейцев бросилась по деревянному мосту через Днепр, но продвижение ее было остановлено. Под сильным огнем противника пришлось отступать, с горечью видя, что грузы в которых так нуждались защитники города, попали в руки врагу.

А потом произошло самое невероятное — в то время, когда Сергей рассказывал о последнем бое капитана Владимирова, в блиндаж к Устину Адамовичу привели мокрых, озябших, но счастливых от встречи со своими Ивана и Эдика.

Днем и ночью шли бои за железнодорожную станцию Могилев-2, за предместье города Карабановку, за поселок шелковой фабрики, но главный удар в эти двадцатые числа июля гитлеровцы направили на деревянный мост через Днепр, соединяющий Луполово с западной частью города, где собрались все защитники Могилева. Увидев однажды ополченца в красных лыжных шароварах за счетверенным зенитным пулеметом во время боя за мост, Иван решил, что его место там, внизу, у самого моста, пусть даже вторым номером у этого отчаянного парня.

Устин Адамович выслушал просьбу Ивана, задумался, потом закурил и предложил Ивану.

— Спасибо, не курю, — отказался Иван.

— Черт бы побрал этот мост, — в сердцах сказал Устин Адамович. — Он ведь нам уже ни к чему. А взорвать не можем, хотя приказ уже есть. Говорят, перебит провод к зарядам, а как только кинутся подрывники сращивать — гибнут. Вот и приходится драться. Потому что, если немцы захватят его, — нам крышка.

— Я знаю, — сказал Иван. — Потому и прошусь.

— А пулеметом владеешь?

— Научусь в деле.

Весь вечер он провозился с напарником у счетверенной установки, а утром их машина стояла уже внизу, прямо напротив моста, чтобы можно было простреливать весь настил.

Вначале гитлеровцы повели редкий минометный огонь по ополченцам, занявшим, позиции на валу, затем заговорила артиллерия. Гремели взрывы, трещали и валились деревья, но защитники моста молчали. И только когда с откосов насыпи с правой стороны Днепра на мост высыпали гитлеровцы, из траншей на валу открыли массированный огонь.

Перескакивая через трупы своих солдат, лежащих на мосту уже несколько дней, гитлеровцы рвались вперед. Все новые и новые цепи накатывались на мост. Казалось, огромный невидимый транспортер выбрасывал и выбрасывал их на мост, орущих, спотыкающихся, бешено стреляющих из автоматов.

Парень в красных шароварах не торопился, а у Ивана все сжалось внутри от напряжения.

— Давай, давай! — не выдержал он.

Парень негромко ответил — Иван не расслышал, что он сказал, пригнулся, почти слившись с пулеметами, и четыре «максима» шквалом свинца ударили по наступающим.

В неудержимом азарте Иван подавал ленты, видя, как мост покрывается сплошным мышиным цветом.

Гитлеровцы по-прежнему вели артиллерийский и минометный огонь по валу. Все чаще мины стали рваться возле счетверенной установки. Иван слышал эти противные квакающие взрывы, раздававшиеся совсем близко, и каждый раз инстинктивно падал на дно кузова. А парень в красных шароварах не обращал на эти мины никакого внимания. Отбив атаку, он отпустил рукоятки пулемета и заметил, что установку взяли под обстрел. Он стукнул ладонью по кабине, давая знать шоферу, что пора менять позицию, и в этот момент Иван почувствовал, что падает вместе с машиной, с пулеметами, с этим отчаянным парнем в красных шароварах в какую-то багровую гремящую пустоту.

На валу все увидели этот взрыв под машиной. Эдик и Сергей бросились по откосу вниз, а Веру придержал Устин Адамович. — Справятся без тебя.

Мины падали возле омертвевшей машины методично, через равные промежутки, словно по ту сторону моста решили стереть установку с лица земли. Эдик и Сергей уловили эти небольшие промежутки и после очередного взрыва бросились вперед.

В разбитом кузове лежал парень в красных шароварах с расколотым черепом. Иван перевесился через борт, словно хотел и не успел спрыгнуть с машины. Ребята подхватили его и бегом потащили в укрытие. А сверху уже бежала Вера с санитарной сумкой.

Иван не открывал глаза. Лежал тихо, неподвижно и чуть слышно дышал. Пиджак и рубашка его на груди были окровавлены. Эдик разорвал рубаху, и ребята увидели глубокую кровоточащую рану. Стараясь остановить кровь, Вера наложила большой тампон и сделала перевязку. Сергей прибежал с носилками.

По рву, опоясывающему вал, они поднялись на площадь и направились в госпиталь.

Шли по Ленинской, шумной и тихой студенческой улице, и каждый думал о том, чтобы спасти друга.

— Хоть бы слово сказал, — громко прошептал Эдик.

— Он без сознания, — ответила Вера. — Скорее, ребята, боюсь, что мы опоздаем.

У почты они повернули вправо. И тут, как некогда на Виленской, по ребятам открыли огонь из автомата с какого-то чердака.

— На другую сторону улицы! — скомандовала Вера.

Ребята бросились под защиту домов и почти побежали вниз по Пожарному переулку в сторону областной больницы.

Их встретила Маша в белом халате поверх армейской формы. Словно знала, что придет Эдик или кто-нибудь из его друзей.

— Скорее врача! — крикнул Эдик, даже не поздоровавшись с Машей.

— Поставьте носилки, я сейчас! — Маша юркнула в коридор больницы, уставленный койками с тяжелоранеными, и вскоре вернулась с военврачом со шпалой в петлице.

Отвернув повязку на груди Ивана, он скомандовал:

— В операционную!

По знаку Маши Сергей и Эдик подхватили носилки и, лавируя между койками, направились по лабиринтам коридоров.

— Скажите Паршину — будет мне ассистировать! — обернулся к Маше шагающий впереди военврач.

У входа в палату, дверь которой была плотно обита дерматином, носилки у ребят приняли санитары — пожилые красноармейцы в белых халатах, Сергей и Эдик торопливо покинули коридор, наполненный запахами лекарств, стонами раненых, и вышли на больничный двор, где их ждала Вера. Молча прошли под деревья и сели на скамейку. Говорить не хотелось. Эдик достал папиросы, протянул Сергею. Вернулась Маша.

— Ну, как он? — тревожно спросил Эдик.

— Тяжелый... — вздохнула Маша. — Но у Владимира Петровича золотые руки.

— Это кто — Владимир Петрович?

— Кузнецов. Который принял Ивана... Он такие делал операции, такие, просто чудо... А Паршин его друг... Может, все и обойдется... — Маша замолчала и посмотрела на ребят. — Что вы притихли? Не хотите прощаться?

— Почему — прощаться? — удивилась Вера. — Разве ты куда-нибудь уезжаешь?

— Да вы, оказывается, еще ничего не знаете, — горько улыбнулась Маша. — Сегодня ночью гарнизон будет пробиваться из окружения.

В стороне Днепра раздался взрыв, от которого вздрогнула земля и зазвенели больничные стекла.

• Предыдущая
• 53/99
• Следующая