Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 29

• Предыдущая
• 29/99
• Следующая

— А как вас зовут? А то неудобно — столько времени знакомы и не знаем друг друга,

— Виктория.

— Ого!

— Почему ого? Вам не нравится?

— Нравится, но... А меня просто — Иван. Неоригинально, правда?

— Если бы мы с вами сами выбирали имена, наверное, было бы совсем по-другому... Ну, как, подошел? Покажитесь.

Иван вышел из-за ширмы. Виктория улыбнулась:

— А, знаете, Ваня, ничего. Совсем ничего. Конечно, пока вы чувствуете себя в нем неловко, но поносите часок, и угловатость пройдет. Снимайте. Я заверну...

Когда Иван уже держал пакет с костюмами под мышкой, Виктория спросила:

— А вы можете пригласить меня на свой бал?

Иван на мгновение задумался. Конечно, он может пригласить, но что скажут мушкетеры и что стоят его принципы? Виктория уловила это мимолетное замешательство Ивана и успокоила его:

— На нет и суда нет. Всего доброго. Счастливо встретить Новый год!

Все время, пока Иван спускался вниз по лестнице, а потом шел по улице, его не покидало ощущение досады. Ну, что, в конце концов, плохого в том, что он пригласил бы Викторию на новогодний бал? Чем больше гостей, тем лучше. Но дело уже сделано, Виктория, конечно, сразу все поняла, и теперь возвращаться и приглашать было бессмысленно.

Странно, но это ощущение досады не оставляло Ивана и на открытии праздника. Ему не понравилось приветственное слово Федора, который объявил наступающий 1941 год самым счастливым годом. Иван считал, что это заявление Федора было бездоказательным, а красивые слова прозвучали просто ради хорошего праздничного вечера. Потом Эдик читал свое новогоднее стихотворение. Ивану показалось, что в нем было много патетической трескотни. А может, это пустые придирки, только потому, что Иван ощущал это необъяснимое чувство досады и его многое сегодня раздражало.

Но вот заиграл студенческий духовой оркестр. Здорово он подготовился к сегодняшнему вечеру. Кажется, никто из ребят не фальшивил. Правда, музыканты буквально ели глазами своего дирижера, боясь сбиться. Особенно старался барабанщик — высокий парень со свисающим на лоб черным локоном волос.

Иван стоял в стороне и наблюдал за танцующими. Как и обещала Виктория, он быстро привык к своему костюму и чувствовал себя так, словно носил его ежедневно.

К Ивану подскочила девушка в белом кисейном платье, в маске, которая закрывала почти все ее лицо. Кого изображала она в своем кисейном платье — трудно было сказать, но девушка напоминала резвого белого мотылька. Она низко поклонилась Ивану, и широкая белая кисея, как крыло, опустилась на пол. Отказать было просто бестактно, и Иван, поклонившись в ответ, взял девушку за тонкую талию, которую, казалось, можно было перещипнуть пальцами.

Вальс... Сколько о нем написано стихов и сложено песен. Иван танцевал легко и с удовольствием замечал, что совершенно не чувствует партнерши — вот уж действительно мастерица попалась. А она сверкала черными искорками зрачков да таинственно улыбалась. Иван поймал себя на том, что эта улыбка возвращает ему спокойствие и какую-то радостную уверенность.

На следующем танце все повторилось сначала, «Мушкетеры» сразу заметили это, Эдик кивнул Федору:

— Видал?

— Кажется, лед тронулся.

— И вестибулярный аппарат не подводит,

— Удивительно.

— Не спугни, — предупредил Эдик,

От ребят не ускользнула и еще одна пара — Сергей и Вера. Эдик заметил, что они, словно сговорившись, не пропускают ни одного танца и, когда кто-то из ребят пытается пригласить Веру, она отказывается, ожидая, когда подойдет Сергей.

В антракте, когда духовой оркестр взял получасовой перерыв и у елки Дед Мороз и юный 1941 год стали разыгрывать полуофициальную встречу, Эдик подал команду:

— Мушкетеры, в буфет!

Они с Федором быстро заняли столик, на котором уже стояли лимонад, пиво, пирожные, конфеты. Когда подошли Сергей и Вера, а за ними Иван, Эдик достал из кармана тридцатирублевую бумажку и объявил:

— Реализуем первый литературный гонорар. Чтобы в 1941 году его было больше...

И снова танцевали, пели песни, играли в испорченный телефон и снова танцевали.

Теперь уже девушка в белом кисейном платье не была такой смелой. Ивану приходилось самому разыскивать ее.

Расходились под утро. Правда, это январское утро было еще темным и горели уличные фонари, но это было все-таки утро нового 1941 года.

Иван решил проводить девушку в кисейном платье. Когда он сказал об этом девушке, она согласно кивнула головой. И только сейчас, в конце бала, Иван подумал о том, что еще не слышал голоса своей бессменной партнерши. А в гардеробе все выяснилось. Как только девушка сняла маску, он увидел перед собой Викторию.

— Как же я вас сразу не узнал!

— А потому что не ждали меня увидеть. Вы не обижаетесь, что я ворвалась без приглашения?

— А вы не обижаетесь, что я не догадался пригласить? Откровенно говоря, после нашей беседы я хотел вернуться и позвать вас, но было уже, неловко.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — улыбнулась Виктория. — Помогите мне надеть пальто, а то за это платье мне влетит от мамы...

Странным кажется город в новогоднюю ночь. Часть горожан уже спит, встретив праздник с боем Кремлевских курантов, часть еще поет застольные песни, часть бродит по морозным улицам, потому что никак не может расстаться с друзьями и подругами.

Впервые в своей жизни Иван проводил девушку. Если в актовом зале, на глазах у друзей, он еще был в какой-то степени мушкетером, то наедине с Викторией оробел. Ему хотелось, чтобы девушка жила где-нибудь поблизости, чтобы скорее попрощаться и уйти.

— Пройдемся по Первомайской, все равно уже спать некогда, — сказала Виктория.

— Пройдемся, — как приговоренный, тихо повторил Иван.

— Что с вами, Ваня? Вы устали? — удивилась Виктория, и в этом вопросе, как показалось Ивану, прозвучали иронические нотки.

— Да нет, не устал.

— Не кисните, — затормошила его Виктория. — А то у меня осталось совсем немного времени, и мы попрощаемся надолго.

— Как попрощаемся? — вдруг искренне удивился Иван. Он и мысли не допускал, что Виктория может куда-то надолго исчезнуть.

— А вот так. Попрощаемся. Потому что в 9 часов утра наша машина с костюмами отправляется на Гродно. Там сейчас основная база театра.

— Значит, мы опять скоро встретимся, — обрадовался Иван. — В Гродно у меня брат работает, и я после сессии уезжаю к нему.

— А мы летом будем на гастролях.

— Каких гастролях? — рассердился Иван.

— А вы не злитесь, Ваня. В театре так заведено. Летом труппа отправляется на гастроли в другие города. И костюмеры, конечно. А ваш брат давно туда уехал?

— А он, собственно, и не уезжал. Он бывший подпольщик.

— Интересно иметь такого брата! — воскликнула Виктория. — Вы меня с ним познакомите?

— Конечно, — обещал Ваня. — Обязательно познакомлю...

Странным кажется город в новогоднюю ночь. Часть горожан уже спит, встретив праздник с боем Кремлевских курантов, часть еще поет застольные песни, часть бродит по морозным улицам, потому что никак не может расстаться с друзьями и подругами.

Сергей и Вера медленно спускались по Виленской к Дубровенке. Почему-то именно сейчас Сергей вспомнил, как шел за Верой и воспитателем Оли после кино.

На мостике через Дубровенку остановились. Ивы вдоль речушки покрылись инеем. Белели высокие холмы по берегам. Кое-где в домах еще светились окна. Строптивая Дубровенка не поддавалась морозу — он сковал льдам лишь берега ее, а на стремнине еще шумела вода, торопясь под днепровский лед.

Молча пошли в крутой переулок, остановились у калитки Вериного дома.

Начал падать тихий пушистый снег.

— К оттепели, — сказал Сергей.

— Ну, и пусть, — дрогнувшим голосом ответила ему Вера.

— Смешно. — Сергей прислонился спиной к забору. — Вчера был 1940, а сегодня уже 1941. Целый год мы протанцевали.

— Дитя... — улыбнулась Вера. — Ну чистое дитя. Пора тебе баиньки, не то папа с мамой заругают. — Она протянула руку, и Сергей тихонько пожал ее. Рука была в мягкой тонкой варежке, белой, как снег.

• Предыдущая
• 29/99
• Следующая