Драма в Мексике - Верн Жюль Габриэль - Страница 3

• Предыдущая
• 3/6
• Следующая

Это были Мартинес и Хосе. Матрос отлично знал дорогу — он вдоль и поперек изъездил горы Анахуака, — так что искатели удачи отказались от услуг проводника-индейца и, оседлав превосходных коней, отправились в столицу.

Проскакав два часа галопом, всадники остановились. Хосе, тяжело дыша, предложил:

— Перейдем на шаг, лейтенант. Санта Мария! Лучше уж два часа скакать верхом на бом-брамселе[23] при сильном норд-весте![24]

— Нужно спешить! — возразил Мартинес. — Не заблудимся? Тебе хорошо знакома дорога, Хосе?

— Так же, как вам — путь из Кадиса[25] в Веракрус! Только тут не бывает ни бурь, ни мелей, как в Таспане или Сантандере, которые могли бы нас задержать!.. Перейдем на шаг, лейтенант!

— Наоборот, едем скорее! — не согласился Мартинес и пришпорил коня. — Мне не нравится, что Якопо с Пабло исчезли. Вдруг они сами, без нас, заключат сделку?

— Этого еще не хватало! — усмехнулся матрос. — Обобрать таких воров, как мы!

— Сколько дневных переходов до Мехико? — нахмурился капитан: его покоробил цинизм спутника.

— Четыре, а может, пять — сущий пустяк. Поедем шагом! Вы же видите, дорога все время идет в гору!

И в самом деле, впереди, на равнине, уже виднелся первый подъем.

— Наши кони не подкованы, — продолжал уговаривать Мартинеса матрос. — Копыта быстро стираются на гранитных камнях. Хотя, конечно, жаловаться нечего: там, внизу, нас ждет золото! Мы просто ступаем по нему, ступаем, но не презираем!

Путники остановились у подножия небольшой скалы, где отбрасывали густую тень пальмы, росли кактусы-опунции и мексиканский шалфей. Глазам открылось все великолепие растительности южных широт. Налево виднелась роща красных деревьев; чуть дальше ощетинился на поле сахарный тростник; беззвучно шевелились на ветру шелковистые султанчики серого хлопка; то там, то тут выглядывал вьюнок, медицинская ялапа, разноцветный дикий перец и индиго; элегантные перечные деревья качали гибкими ветвями в такт освежающему дыханию Тихого океана. Разнообразнейшие цветы тропического пояса — георгины, ментцелии и геликантусы украшали этот замечательный край — самую плодородную часть Мексиканского Интендантства.

Казалось, вся природа оживала под обжигающим потоком солнечных лучей, но из-за невыносимой жары несчастные жители долины обычно корчились в объятиях желтой лихорадки.

— Что за вершина там, на горизонте? — спросил Мартинес.

— Ла-Бреа, одна из первых гор Кордильер. А, почти не возвышается над плато, — снисходительно пояснил Хосе.

— Ускорим ход, — заторопился лейтенант и первым пустился в галоп. — Кони наши выращены в Северной Америке, они привыкли к неровной почве. Так что поскорее воспользуемся этой тропинкой вниз: здесь так пустынно, безрадостно.

— У вас неспокойно на душе? — догадался Хосе.

— Неспокойно?! Что за чушь!

Всадники спешились и стали спускаться, ведя коней под уздцы, стараясь ступать в такт их ходу.

Узкими тропами, вившимися вдоль ущелья, они обогнули Ла-Бреа. Пропасть под ними страшила, хотя и не была столь бездонной, как в Сьерра-Мадре. Путешественники спустились по противоположному склону и остановились, чтобы дать передышку лошадям. К закату Мартинес и Хосе уже достигли селения Чигуалан, где жили нищие крестьяне «мансо», отличавшиеся редкой ленью: плодов, приносимых благодатной почвой, им и так хватало. Они выделялись праздностью и среди индейцев, живущих на верхних плато и поневоле трудолюбивых, и среди северных кочевников, существовавших налетами и грабежами и не имеющих постоянного жилища.

Испанцев встретили в Чигуалане довольно сдержанно: индейцы не собирались помогать вчерашним угнетателям. К тому же в деревне только что побывали еще двое и забрали с собой почти все съестное. Лейтенант и матрос не обратили внимания на это известие: в конце концов, ничего особенного…

Они устроились на ночлег под прохудившимся навесом и поужинали печеной головой барана: вырыли в земле яму, наполнили ее угольями и камнями для сохранения жара, подождали, пока все прогорит, прямо туда положили баранью голову, завернутую в листья, потом прикрыли яму ветками и комьями земли. Через некоторое время баранина прожарилась, и, изнуренные тяготами пути, путники жадно набросились на еду. Затем растянулись на земле, сжимая в руках кинжалы, и вскоре уснули — усталость заставила их забыть о жесткости ложа и бесконечных укусах москитов.

Мартинес, однако, метался во сне, повторяя имена Якопо и Пабло, чьим исчезновением был очень встревожен.

На другой день, чуть рассвело, путешественники оседлали и взнуздали коней и извилистыми, полузаросшими тропками двинулись на восток, навстречу солнцу. Хосе казалось, все складывается удачно, хотя его веселая болтливость плохо сочеталась с угрюмым молчанием лейтенанта.

Дорога шла вверх; вскоре до самого горизонта уже простиралось огромное плато Чильпанциго, славившееся лучшим климатом во всей Мексике. В этих областях умеренного пояса, расположенных на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, не бывает ни жары, характерной для нижних плато, ни холодов свирепствующих выше. Но, оставив благодатное нагорье справа, после трехчасового привала в деревеньке Сан-Педро, испанцы поскакали по дороге, ведущей в городок Тутела-дель-Рио.

— Где мы проведем сегодняшнюю ночь? — подумал вслух Мартинес.

— В Таско, — тут же ответил Хосе. — Это большой город, лейтенант, а не какая-то деревня, через которую мы только что проезжали.

— И можно найти приличный постоялый двор?

— Конечно! Небо там голубое, вообще чудесный климат — солнце не обжигает, как на берегу океана. Мы поднимаемся все выше и не успеем оглянуться, как станем замерзать у подножия пика Попокатепетль.

— А когда перевалим через горы?

— Послезавтра вечером, лейтенант. Оттуда, с вершины, мы увидим цель нашего путешествия. Что за дивный город, Мехико! Знаете, о чем я думаю?

— Откуда мне знать?!

— Интересно, что случилось с офицерами, которых мы высадили на остров?

Мартинес молчал.

— Надеюсь, эти высокомерные господа передохли там с голоду! — продолжал Хосе. — Впрочем, многие из них свалились в море, когда мы везли их, а в тех водах ужасно много акул-тинтореа! Санта Мария! Если бы капитан Ортева мог восстать из мертвых, нам пришлось бы спрятаться от него в утробе кита! Счастье, что ему размозжило башку гиком,[26] когда шкоты оборвались так внезапно…

— Замолчи! — не выдержал лейтенант.

Матрос удивленно смолк, подумав: «Что за странные угрызения совести!» Потом не выдержал:

— Вернусь из плавания и поселюсь в этом сказочном крае. Буду стоять на вахте посреди банановых пальм, а садиться на рифы из серебра и чистого золота.

— Так ты поэтому стал предателем? — недобро усмехнулся Мартинес.

— Конечно! Все дело в пиастрах!

— Вот оно что, — поморщился лейтенант.

— А вы почему?

— Я?.. Все дело в чинах! Лейтенанту хотелось отомстить капитану!

— Ах, так… — презрительно протянул Хосе.

Да, эти двое стоили друг друга!

— Тише! — вдруг резко остановился Мартинес. — Что там такое?

— Ничего, — поднялся на стременах Хосе.

— Я видел убегающего человека! — настаивал его спутник.

— Какие выдумки!

— Говорю же — видел!

— Ну, так поезжайте, догоните его!..

— И догоню!

Лейтенант спешился и стал продираться сквозь заросли манглий. Никого… И вдруг он заметил: под деревом что-то шевелится. Мартинес подошел ближе — перед ним лежала гадюка с раздробленной головой. Хвост ее еще свивался в кольца.

— Здесь кто-то был! — воскликнул испанец, охваченный подозрениями, мучимый нечистой совестью. — Но кто же? Кто?..

• Предыдущая
• 3/6
• Следующая