Серебряный волк - Гореликова Алла - Страница 29

• Предыдущая
• 29/51
• Следующая

— Да, так хорошо.

Страж возвращается из тоннеля семенящим галопом. Длинные руки обнимают огромную корзину, а радостная улыбка делает безобразный лик поистине ужасающим.

— Этот? — Светящиеся золотом и зеленью глаза оглядывают людей и останавливаются на Сергии.

— Да, ты же видишь, — подтверждает Хозяин Подземелья, — он готов.

Страж подкатывается к Сереге и выуживает из корзины нечто, похожее в его лапище на скомканную черную тряпочку. Тряпочка пронзительно пищит, и корзина отвечает столь же отчаянным писком — но удесятеренным. Страж ворчит утробным басом, проводит шершавыми пальцами по руке Серого и подносит черный комочек к вене. Серега вздрагивает. Страж качает головой:

— Тихо, человек. Не шевелись. Пожалуйста.

Лека до боли сжимает кулаки. Одного за другим Страж вынимает из корзины крохотных пискунов и прикладывает, словно щенков к собачьим титькам, к голубеющим под светлой кожей венам. И, словно щенки, пискуны сразу успокаиваются, вися на подставленных им руках — и на глазах толстея. А Серега… я не могу ему помочь, думает Лека. Никак. Не тот случай. Я могу влить ему силы — но не кровь. Как в ушах звенит… нет, не может такого быть, чтобы… Серега, нет!!!

Покруглевшие пискуны один за другим отваливаются от насытившего их источника, Страж подхватывает крохотные тельца и складывает в корзину, и с тех мест, где питались они, текут тонкие струйки темной крови. Хозяин Подземелья обтирает руки Сергия смоченной каким-то снадобьем тряпкой и подносит ему чашу резко пахнущего вина:

— Выпей.

Лека мотает головой. Оказывается, Серега сидит на полу, а сам он держит побратима за плечи — и когда подхватить успел?!

— Пей, мальчик. Ты накормил наш последний помет кротов-вампиров, осиротевший помет. Питомник пуст, и все оставшиеся у нас взрослые — самцы. В этих детенышах — надежда на возрождение, но не так много в Подземелье пищи для них, и наверху все тяжелее раздобыть свежую кровь.

— Вы кормите их людьми? — не может удержаться от вопроса Лека. — Пленниками?

— Отдать пару раз в месяц немного крови не так уж тяжело, — резко говорит Хозяин Подземелья. — Представь, Валерий, что в твоем королевстве осталась последняя дюжина жеребят, и ты нас поймешь. А пленников мы не держим. Кормить нечем.

— Откуда же?…

— Сверху, — презрительно усмехается гном. — Есть там несколько сел, жители которых предложили нам плату за безопасность.

Серега пытается встать, шатается и опускается на пол. Лека вздрагивает: ни на миг отвлечься нельзя! Ну вот, куда его понесло?!

— Сиди! Ты как?

— Ничего, живой, — усмехается побелевшими губами Серега. — Перетрусил только, как суслик. И холодно очень…

— Подведи его к огню, Валерий, — предлагает гном. — Вы ведь не захотите уйти, покуда я не разберусь с Карелом?

— Ясно дело, не захотим, — отвечает Серега. Он уже опустил рукава, руки его заметно дрожат, а в голосе мешаются вызов и облегчение. Лека молча кивает. По чести говоря, за Карела он почти не тревожится. Помнит: в Корварене принца пытались захватить, но не убить. Да и то, что Хозяин Подземелья согласился на разговор, может значить только одно: гномам тоже нужен мир. Но… но Карел не слишком хорошо начал переговоры. Не тот человек, с каким легко договариваться, идти на уступки и признавать ошибки. Слишком много в нем от отца…

Вот и получается, что снова кошки об душу когти точат, хотя тревожиться вроде и не о чем.

А Хозяин Подземелья останавливается против принца Золотого полуострова, заложив ладони под широкий пояс, и смотрит. И непохоже, чтобы думал, что с пленником делать. Все у него давно решено. Играет, терпение испытывает.

— Ну что же, вот и твоя очередь подошла, гордый сын жестокого отца. Что скажу о тебе? Ты чересчур заносчив, принц. Ты даже в покаянии стараешься сохранить лицо, и о той стране, что там, над нами, думаешь ты лишь как о наследии своем. И все же… Ты честен, прямодушен и отважен, принц Карел, и ты не лишен благородства. Из тебя выйдет достойный король, и за честь сочту я наш союз, буде он состоится. Встань, принц Карел. Мы не возложим на тебя вину нынешнего короля. А твоя вина… Алчущего мести или богатства не вразумил бы ты разговорами о воинской чести, и поэтому — нам достаточно твоего раскаяния. Однако боюсь я, принц, что отца твоего не принудит к миру ничего, кроме прямой угрозы его наследнику. И коль ты сейчас в руках наших, как можем мы не использовать такой случай? Пойми, принц, и прости. Не видим мы другого пути.

— Мне надо было прийти к вам раньше. А теперь, — Карел неловко пожимает плечами, — поздно, теперь эта война для него важней, чем моя жизнь. Я готов попробовать… но, честно говоря, навряд ли выйдет толк.

— Тогда, гордый принц, прими мое покаяние… — Хозяин Подземелья, по-стариковски кряхтя, опускается на колени. — Мы разорили твою страну из страха перед людьми. Иные из нас почитают те страхи глупыми бреднями, другие же уверены — не обрушь мы на людей всю мощь свою, от нас осталась бы сейчас лишь горстка бродяг. Э-э-эх… что толку теперь гадать, кто был прав! Мы разорили твою страну, но и сами познали горечь утрат. Глупы те, кто тщится богатеть на нищете соседа. Мы были такими глупцами… побыли, и хватит! Принц Таргалы, я признаю нашу вину перед тобою и твоим народом. Я готов искупить ее, и мой народ поддерживает меня в этом. Когда настанет мир, мы поможем тебе поднять Таргалу.

— Встань, почтенный, — тихо говорит Карел. — Прости мою растерянность. Не думал я, что войны может развязывать страх… Хотя не страх ли стоит и за людьми в этой войне? Что же делать нам теперь?

— Не знаю, принц.

Гостевую комнату обогревает открытый очаг — низкий и широкий каменный бордюр, темная даже в отсветах близкого огня кованая решетка, а в огне пляшут саламандры. Две большие, с локоть, нестерпимо светящиеся алым и золотым ящерицы… Ну, не вполне ящерицы, слишком тонкие для ящериц, слишком вертлявые, словно вовсе без костей, — но никак иначе Лека не мог бы их назвать. Не такие прекрасно-изысканные, как представлялись по песням менестрелей, но намного более удивительные. То в кольца свернутся — тогда по ало-золотому пробегает прозрачно-синяя волна, — то обнимутся, завьются в двойную спираль, полыхнут пронзительно-белым, аж темные пятна в глазах плавают…

Карел пристроился так близко к очагу, как только можно, ноги на бордюр поставил, сгорбился. Ему не до пляски саламандр. Смотрит на Хозяина Подземелья.

А старый гном устроился с комфортом, на бордюре, как в мягком кресле, спиной на решетку откинулся, ноги вытянул. На коленях замерла крохотная саламандра, точеную головку под широкую ладонь подставляет. Раскаленный, пронизанный искрами воздух вьется вокруг, укутывает Хозяина Подземелья мерцающей пеленой.

— Скажи, почтенный, — не выдерживает Серый, — у вас такое в порядке вещей, греть косточки не возле огня, а прямо в нем?

— Ну что ты, — усмехается гном. — Это умение приходит с возрастом. Тогда, когда оно становится по-настоящему нужным.

— Что же мы будем делать? — вновь спрашивает Карел.

Лека переводит взгляд с укрытого пушистым одеялом побратима — Серега, вопреки обыкновению, не торопится вставать, — на так и не заснувшего этой ночью принца Таргалы. Бурчит:

— Сонного зелья тебе дадим. С недосыпу лучше думать не начнешь.

— А сам-то ты спал? — вяло огрызается Карел.

Если по чести, ответить Леке нечем. Не спал он. Смотрел в огонь, на саламандр, слушал, как ворочается Карел, и думал о деде. Нехорошие, тягостные, гиблые мысли.

— Тебе на какой вопрос отвечать?

— А на оба.

— Ладно. Ты прав, я тоже не спал. А «что делать»… Что бы мы ни сделали, пока короля Таргалы зовут Анри Грозный, мира нам не видать.

— Да ты, — Карел вскакивает, — ты, Боже мой, ты что думаешь, я соглашусь…

— Нет, — перебивает родича Лека. — Поверь, Карел, я не думаю, что ты согласишься. По крайней мере — до тех пор, пока мы не перепробуем все, чем можно на него надавить. Просто помни, Карел, — пока будем пробовать, пройдет еще невесть сколько времени. И первым вполне может успеть твой несостоявшийся тесть. Голову наотруб, он сейчас думает примерно о том же, что и мы.

• Предыдущая
• 29/51
• Следующая