Криптография и свобода - Масленников Михаил - Страница 17

Но все же основная часть предпочитала работать за деньги. Тут уж экзотики никакой не было: в Москве, на стройке госпиталя КГБ. Практически все тяжелые работы на стройках во времена развитого социализма осуществлялись или солдатами-срочниками, работавшими по принципу «солдат спит – служба идет», или студентами-стройотрядниками, или еще какой халявной и подневольной рабочей силой. Надежды на кадровых рабочих никакой не было, а с лимитчиками возиться было хлопотно.

Итак, вот она, типичная стройка, госпиталь КГБ. Строим подземный переход от хозблока к столовой. Наша задача – бетонные работы. Самосвал сваливает бетон, а мы растаскиваем его по всему переходу. Думать ни о чем особо не надо, нагружай носилки и таскай. Тут вроде все ясно. Следующая задача – сделать гидроизоляцию перехода. С раннего утра разводим костер под огромным баком с гудроном, плавим в нем это черное золото, обильно поливаем им бетонные плиты перехода и укутываем их рубероидом. Как надо по-нормальному делать гидроизоляцию – никто, естественно, не имеет ни малейшего понятия. Первый же дождик – весь переход течет как дырявое решето, а нас отправляют рыть траншею под какой-то кабель.

Командир стройотряда был из «истинных» чекистов, но человек разумный. Он знал реальную жизнь и четко представлял себе свою основную задачу в данной ситуации: пить с прорабом. Только так можно закрыть нарядов на приличную сумму и дать людям возможность немного подзаработать. В первую неделю, пока в стройотряде были одни яйцеголовые математики, все шло хорошо: мы делали всякую дурную работу, а командир договаривался с прорабом о хороших нарядах. Но через неделю к нам в стройотряд добавили «истинных» чекистов, основная профессия которых была закладывать всех и вся. Естественно, они сразу же стали закладывать командира, который не мог руководить иначе. В результате стройотряд превратился в Содом и Гоморру, мы по-прежнему делали всякую дурную работу, но уже почти за бесплатно, ибо официальные расценки на бетонные, земляные и прочие подобные работы похоже рассчитывались исключительно на зеков, которых кормят в тюрьме, а деньги им нужны только на пачку дешевых папирос «Беломор».

Но стройотряд – это только одно пропавшее лето, зато все остальные – свобода, отдых по полной программе. Республика САИД – союз анархии и демократии.

Отдых без байдарки – это не отдых. Тушенку запасали еще с зимы, а вообще все основные продукты – тушенку, крупы, сахар, муку для блинов – везли из Москвы, купить что-либо, кроме хлеба и водки-сучка (из древесного спирта) в деревенских сельпо было практически невозможно. Байдарочная кампания была стабильная, еще с первого курса, иногда с различными вариациями, от 3 до 5 байдарок, на 2-3 недели, километров 200-300 по течению тихой лесной речки типа Пра, Угра, Кабожа. Рыбалка, комары, веселье и раздолье – как теперь не вспомнить те незабвенные времена.

Самый первый поход был после первого курса. Опыта – ноль, молодые, необстрелянные, непривыкшие к самостоятельности. Собрав кое-как байдарки, проплыли километра 2–3, как вдруг ливень стеной. Теплый летний дождь, все попрыгали в воду, но продукты в байдарках – хлеб, сахар, макароны, крупы – все безжалостно промокло. Сразу же урок: имей под руками пленку, чтобы накрыть байдарку, не дай еде пропасть. Но в 18 лет смотришь на жизнь проще: промокла еда – съедим ее побыстрее, тушенка есть — значит не пропадем, что-нибудь придумаем. Зато красота-то кругом какая, живая природа, петляющая по лесу тихая речка Пра, народу на ней – никого, сам себе начальник и командир.

Целый день без устали надо махать веслом, идти вперед к намеченному конечному пункту. Обратной дороги нет, против течения не поплывешь, за день надо проплыть километров 25-30, тогда при режиме «день гребем – день стоим» за 2-3 недели можно проплыть весь маршрут. Гребной день – масса впечатлений: то куча белых грибов на глухом берегу, то ягоды, а то и какой-то дикий зверек вдруг испуганно побежит прочь от плывущих по реке одичавших математиков. А на некоторых речках испытываешь острые ощущения на перекатах. Особенно богата перекатами была Кабожа. Это уже ближе к северу, на границе Тверской, Новгородской и Вологодской областей, там, видимо, в 30–е годы были лагеря и зеки, которые и возвели на этой лесной речке множество плотин. Их остатки до сих пор торчат полусгнившими бревнами из воды, создавая в крови у проплывающих по этой реке байдарочников дополнительный адреналин. Плывешь, плывешь себе спокойно, пригрелся, высох, почти дремлешь – а впереди обломки плотины, вода пенится, всюду бревна и камни, того и гляди пропорешь байдарку. Как не хочется прыгать в воду и тащить байдарку руками! Эх, была не была, авось проскочим! Т–р-р–ах! И вот уже выгребаешь к берегу, а в корме полно воды. Клеимся! Лучше б все-таки было перед перекатом прыгнуть в воду и протащить свою ненаглядную резиновую пирогу на руках. А тут еще, как нарочно, проливной дождь с жуткой грозой. Но один глоток спиртосодержащей жидкости – и жизнь уже кажется интересной, какой же это поход без приключений! А байдарку заклеить – полчаса, чего расстраиваться из-за какой-то дырявой резиновой шкуры.

Ну и, конечно же, щучьи места. От одного вида кувшинок, вылезающих из воды невдалеке от берега, пробегает дрожь по телу. Там, там притаилась зеленая речная хищница. Главное – поточнее кинуть ей под самый нос блесну. Рывок – и вот уже леска натянута как струна, а на поверхности воды появляется зубастая морда, по форме напоминающая автомобиль VOLVO 740. Теперь главное – не дать сойти, резко не дергать, успокоить, дотащить до байдарки, а там уже загнать в подсачек. А потом – сварить из нее уху или поджарить на сковородке на костре, и хоть немного утолить постоянное чувство голода. От количества проглоченной еды это чувство в гребной день практически не зависит, сколько бы перед отплытием ни съел, к концу дня все равно будешь щелкать зубами не хуже голодной щуки.

Гребной день заканчивается выбором места для стоянки. Это особая песня, которую надо петь стоя.

– А здесь подход к воде плохой.

– Здесь какая-то дорога рядом.

– А здесь коров гоняли.

– Да тут дров совсем нет.

– Тут щучьих мест мало.

– Столько мест уже видели, так что ж, неужели здесь встанем?

В августе темнеет быстро. И вот в полутьме, устав от поисков того, не знаю чего, в конце концов причаливаем к первому попавшемуся берегу, по которому можно выбраться на сушу. Выбраться – смело сказано, обрыв высотой метров пять, по песчаной крутой тропке надо еще втаскивать на эту верхотуру байдарки. А наверху – чисто поле, только какой-то жалкий кустарничек невдалеке, количество потенциальных дров стремится к нулю. Луна и звезды уже на небе, желания плыть дальше уже ни у кого нет. Встаем!

К довершению всех приключений утром заявляется лесник, объявляющий, что мы встали в заповеднике. Наш рассказ о вчерашних приключениях весомо дополняется бульканиями в стаканах, в результате чего вся мужская часть нашего байдарочного колхоза отпадает в самом что ни на есть прямом смысле этого слова, а лесник как ни в чем ни бывало садится на свой мопед и уезжает. На следующий день заявляется уже другой лесник, который с горящим взором объясняет, что вчерашний лесник был неправильный, не из того леса, а он самый что ни на есть правильный и законный. Но этот братец кролик уже опоздал: мы собираемся и отплываем.

Ну а как же не вспомнить про грибы! Плавали же по диким местам, куда на машине добраться практически невозможно, народа (конкурентов) мало, кругом лес, должны же были быть грибы. Были, да еще какие! На речке Угре в одном глухом месте наша компания решила сходить за грибами.

Такого количества белых грибов я никогда раньше не видел, хотя мой грибной стаж к тому времени был уже весьма солидным. Белые грибы росли всюду: под елками и на полянках, во мху и в траве, на опушке и в глубине леса. Одно жалкое ведро было моментально заполнено одними белыми грибами, а ведь мы еще только вошли в основной лес. Пришлось снимать куртки и использовать их в качестве мешков. В конце уже можно было услышать такие диалоги: