Полное собрание стихотворений - Северянин Игорь Васильевич - Страница 25

Это – что? откуда? что за диво!

Смотрим мы и видим, у трубы

Перья… Кровь… В окно кивнула ива,

Но молчит отчаяньем рабы.

Белая, как снег крещенский, птичка

На сырых опилках чердака

Умирала тихо… С ней проститься

Прислан был я кем издалека?

Разум мой истерзан был, как перья

Снежной птицы, умерщвленной кем?

В этом доме, царстве суеверья,

Я молчал, догадкой сердца нем…

Вдруг улыбка белая на клюве

У нее расплылась, потекла…

Ум застыл, а сердце, как Везувий,

Затряслось, – и в раме два стекла

Дребезжали от его биенья,

И звенели, тихо дребезжа…

Я внимал, в гипнозе упоенья,

Хлыстиком полившего дождя.

И казалось мне, что с пьедестала

Отошла сестра кариатид

И бредет по комнатам устало,

Напевая отзвук панихид.

Вот скрипят на лестницах ступени,

Вот хрипит на ржавой меди дверь…

И в глазах лилово, – от сирени,

Иль от страха, знаю ль я теперь!..

Как нарочно, спутники безмолвны…

Где они? Не вижу. Где они?

А вдали бушуют где-то волны…

Сумрак… дождь… и молнии огни…

– Защити! Спаси меня! Помилуй!

Не хочу я белых этих уст!..-

Но она уж близко, шепчет: “милый…”

Этот мертвый звук, как бездна, пуст…

Каюсь я, я вижу – крепнет солнце,

Все властнее вспыхивает луч,

И ко мне сквозь мокрое оконце,

Как надежда, светит из-за туч.

Все бодрей, ровней биенье сердца,

Веселеет быстро все кругом.

Я бегу… вот лестница, вот дверца,-

И расстался с домом, как с врагом.

Как кивают мне любовно клены!

Как смеются розы и сирень!

Как лужайки весело-зелены,

И тюльпанов каски набекрень!

Будьте вы, цветы, благословенны!

Да сияй вовеки солнца свет!

Только те спасутся, кто нетленны!

Только тот прощен, кто дал ответ!

Ивановка

Охотничий дворец.

Лунные тени – тени печали -

Бродят бесшумной стопой.

В черном как горе земли покрывале

Призрачной робкой тропой.

Многих любовно и нежно качали,

Чутко давали отсвет…

Лунные тени, тени печали,

Мой повторят силуэт!

Я полюбил ее зимою

И розы сеял на снегу

Под чернолесья бахромою

На запустевшем берегу.

Луна полярная, над тьмою

Всходя, гнала седую мгу.

Встречаясь с ведьмою хромою,

Цоднявшей снежную пургу,

И слушая, как стонет вьюга,

Стонала бедная подруга,

Как беззащитная газель,

И слушал я, исполнен гнева,

Как выла зимняя метель

О смерти зимнего посева.

Мыза Ивановка

“Ne jamais la voir, ni 1'entendre”

Мне никогда не видеть, не слыхать

И не назвать ее мне никогда.

Но верным быть, ее любовно ждать.

Любить ее – всегда!

К ней руки простирать, молить, дрожать

И их сомкнуть без цели… Не беда:

Ведь снова к ней, ведь снова продолжать

Любить ее всегда!

Ах, только бы надеяться, мечтать

И в этих слезах таять, как вода…

Как радостно мне слезы проливать,

Любить ее всегда!

Мне никогда не видеть, не слыхать

И не назвать ее мне никогда,

Но звать ее, ее благословлять,

Любить ее – всегда.

Ты мне желанна, как морю – буря,

Тебе я дорог, как буре – штиль.

Нас любит море… И, каламбуря

С пурпурным небом: “как морю – буря,

Она желанна”,– на сотни миль

Рокочут волны, хребты пурпуря

Зарей вечерней: “как морю – буря…

…Как буре – штиль…”

Давно когда-то; быть может, это в мифе;

Где померанец, и пальма, и лимон,-

К царице Савской, к прекрасной Суламифи,

Пришел забыться премудрый Соломон.

Пришел нежданно, пришел от пышных кляуз,

Устав от царства, почести и песка,-

Чтоб в белогрудье запрятать ум, как страус,

Чтоб выпить губы – два алых лепестка.

Июлил вечер, мечтая звезды высечь…

“Нарцисс Сарона” прилег под кипарис…

И та, которой дано имен сто тысяч,

Все променяла на арфное – Балькис.

Двадцать седьмое августа; семь лет

Со дня кончины Лохвицкой; седьмая

Приходит осень, вкрадчиво внимая

Моей тоске: старуха в желтый плед

Закутана, но вздрагивает зябко.

Огрязнены дороги, но дождей

Неделя – нет. Девчонка-косолапка

На солнышке искомкалась. Желтей,

Румяней лист: земля заосенела.

Коровница – в мелодиях Фанелла -

На цитре струны щупает. Она

Так молода, и хочется ей звуков;

Каких – не все равно ли? Убаюкав

“Игрою” кур, взгрустила – и бледна.

На зелени лужка белеет чепчик:

Опять княгиня яблоки мне шлет,

И горничная Катя – алодевчик -

Торопится лужайку напролет…

Веймарн, мыза Пустомержа

Сколько тайной печали, пустоты и безнадежья

В нарастающем море, прибегающем ко мне,

В тишине симфоничной, в малахитовом изнежье,

Мне целующем ноги в блекло-шумной тишине.

Только здесь, у прибоя, заглушающего птичье

Незатейное пенье, озаряющее лес,

Познаю, просветленный, преимущество величья

Земноводной пучины над пучиною небес…

1912 авг. Эстляндия

Иеве, деревня Тойла

Под гульливые взвизги салазок

Сядем, детка моя, на скамью.

Олазурь незабудками глазок

Обнищавшую душу мою!

Пусть я жизненным опытом старше,-

Научи меня жить, научи!-

Под шаблонно-красивые марши,

Под печально смешные лучи.

Заглушите мой вопль, кирасиры!

Я – в сумбуре расплывшихся зорь…

Восприятия хмуры и сиры…

Олазорь же меня, олазорь!

Я доверьем твоим не играю.

Мой порок, дорогая, глубок.

Голубок, я тебе доверяю,

Научи меня жить, голубок!

Не смотрите на нас, конькобежцы:

Нашу скорбь вы сочтете за шарж,

Веселитесь, друг друга потешьте

Под лубочно-раскрашенный марш.

Нам за вашей веселостью шалой

Не угнаться с протезным бичом…

Мы с печалью, как мир, обветшалой,

Крепко дружим, но вы-то при чем?

Мы для вас – посторонние люди,

И у нас с вами общее – рознь:

Мы в мелодиях смутных прелюдий,

Ваши песни – запетая кознь.

Мы – вне вас, мы одни, мы устали…

Что вам надо у нашей скамьи?

Так скользите же мимо на стали,

Стальносердные братья мои!..