Дочь циркача - Гордер Юстейн - Страница 24
- Предыдущая
- 24/45
- Следующая
Соитие Линды и Пабло закончилось беременностью и рождением ребенка, и самым поразительным было то, что Линда родила самую обыкновенную нормальную девочку, обладающую душой. Многих удивило, каким образом свободная душа могла вселиться в ребенка, происходившего от двух бездушных родителей? Этого никто не ждал. Полноценный нормальный ребенок мог появиться только в том случае, если одна из двенадцати миллиардов душ поселялась в плоде. Космический баланс нарушался, когда в некий короткий период предложение душ., если можно так выразиться, уступало спросу на них.
Дочь Пабло и Линды назвали Картезианой в память французского философа Рене Декарта и еще потому, что она раз и навсегда продемонстрировала миру, что душа не плотский феномен. Душа, конечно, не передается по наследству. Передаются только наши физические свойства. Половину наших генов мы получаем от матери и половину — от отца, но наследственный материал целиком и полностью связан с человеком как биологическим существом или с человеком как машиной. Мы не наследуем полдуши от отца и полдуши от матери. Душа не делится на части, равно как и две души не могут соединиться в одну. Душа — неделимая единица, другими словами, монада.
Уже не в первый раз проводились параллели между теориями западных философов, таких как Декарт и Лейбниц, и учениями индийских школ, вроде строго дуалистической философии санкхъя. И Платон, и ряд индийских мыслителей два с половиной тысячелетия назад говорили что душа инкарнируется и реинкарнируется в бесконечное количество человеческих тел. Когда все души Вселенной одновременно находятся в плотском мире, инкарнации приостанавливаются до того времени, когда людей умрет больше, чем будет зачато.
Картезиана, этот маленький солнечный лучик, тут же была окружена заботой опекунской службы, ибо были опасения, что биологические родители не справятся со своими родительскими обязанностями Ни мать, ни отец, которым разрешили остаться вместе, даже не заметили ее отсутствия. Многие разделяли предвзятое мнение, что, если и другим людям с LSD разрешат иметь детей, это будет противоречить и здравому смыслу, и морали. Поэтому с одобрения Церкви большинство из них были стерилизованы. С тех пор люди на Земле стали с большим уважением относиться друг к другу, как к существам, наделенным душой. Не так-то легко бранить или проклинать душу, которая, возможно, встретится тебе через сто или через сто миллионов лет.
По завершении последней вспышки LSD население Земли не превышало двенадцати миллиардов человек, однако далеко не все одинаково приветствовали такое развитие событий. Некоторые считали, что несколько тысяч детей с LSD было бы целесообразно содержать в больших лагерях или на плантациях в качестве доноров, поставляющих органы для пересадки. Другие предлагали держать некоторых афродит и адонисов в официальных борделях к радости всех, кто живет в невольном целибате.
И всего несколько процентов считало, что количество населения земного шара должно опять перевалить за двенадцать миллиардов.
Чтобы привлечь новых клиентов, мне приходилось предлагать им подобные плоды мысли, за такие пустяки я денег не брал. Даже в лавках колониальных товаров считалось обычным делом даром предлагать покупателям на пробу возбуждающие аппетит продукты. Я возвращал себе свое, когда клиент потом подходил ко мне и просил детально разработанный сюжет.
Какую-нибудь голую идею для книги, набросанную на клочке бумаги или салфетке, я отдавал признанному или начинающему литератору за сумму, достаточную, чтобы доехать домой на такси. Такси до Тонсенхагена стоило мне однажды фразы, записанной на обратной стороне ресторанного счета: Детская книга (примерно сто страниц), которая состоит только из вопросов, иерархически выстроенных по темам и подтемам. И все. Но этого хватило, чтобы загорелся заведомо лишенный фантазии человек. Случайный клиент считал, что я подал ему гениальную мысль. Я уточнил, что он должен написать не обычную книгу вопросов. Главное в том, чтобы дети могли самостоятельно додуматься до ответов.
— На такую книгу ты должен потратить не меньше года, — сказал я, садясь в такси. — Это мое непременное условие. — Я знал, что он человек основательный, даже тугодум.
Иногда случалось, что я соединял несколько лакомых набросков, пролежавших у меня много лет, в большие сюрпризы. Например, одну коллекцию я назвал «Двадцать шесть аллегорий от А до Я». За этот материал я выручил десять тысяч крон. Мне не казалось, что я запросил слишком много за целую пачку записей, которых, вообще-то, иному писателю могло хватить на всю жизнь.
С тех времен, когда я постоянно должен был останавливать голоса, звучащие в голове, у меня сохранились пятьдесят два диалога. За этот пакет, достаточный, чтобы оставить потомкам обширное творческое наследие, я получил пятнадцать тысяч крон. И не считал это слишком высокой ценой. Два диалога уже поставлены в радиотеатре, один был недавно разыгран как одноактная пьеса на Национальной сцене в Бергене, три диалога я видел в печати. Конечно, их немного переработали и развили, иначе и быть не могло. Один из них представлял собой длинный разговор, почти подведение жизненных итогов между двумя сиамскими близнецами с особым акцентом на местоимения «я» и «мы». Эти сиамские близнецы, сестры, представляли собой медицинскую сенсацию, ибо прожили неразделенными больше шестидесяти лет, однако с годами у них сформировалось почти противоположное отношение к жизни. Работая над этим диалогом, я подумывал, не наградить ли одну из сестер синдромом LSD, чтобы их было проще различать, но весь смысл заключался в том, что единая плоть имела две разные души — Диззи и Лиззи, две отдельные души, обречены были жить в одном теле. Они могли время от времени громко и горячо ссориться, часто подолгу дулись друг на друга и тогда они плохо спали по ночам, но сестры никогда не причиняли друг другу физического вреда.
Если бы я верил, что у какого-нибудь писателя достанет выдержки несколько лет писать монументальный роман, этак семь или восемь тысяч страниц, то уступил бы ему подробно расписанный сюжет на тридцати страницах. Одну из таких заготовок я продал за двадцать тысяч крон уже известному автору. Свой сюжет я назвал «Маленькое человечество». Вот вкратце некоторые его моменты.
После того как страшный амазонский вирус, которым люди, вероятно, заразились от игрунковых обезьян, за нескольких месяцев буквально выкосил все население Земли, человечество насчитывает всего триста тридцать девять человек. Люди поддерживают контакт при помощи Интернета.
Все обращаются друг к другу на «ты» и по имени. Колония из восьмидесяти пяти человек живет на Тибете, двадцать восемь человек — на маленьком островке Сейшельского архипелага, пятьдесят два — на севере Аляски, сто двадцать восемь — на Шпицбергене, одиннадцать — там, где раньше был Мадрид, семья из шести человек — в Лондоне, тринадцать — в чилийском шахтерском поселке Чуквикамама и шестнадцать — в Париже.
Таким образом, большинство выживших обитает в более или менее отдаленных районах вроде Тибета, Аляски, Шпицбергена и маленького островка в Индийском океане, и, конечно, потому, что они никогда не были в контакте с зараженными. С другой стороны, если горстки выживших сохранились в Мадриде, Лондоне и Париже, то это, скорее всего, объясняется тем, что в их организмах имелись активные антитела. Возможно, вирус пощадил еще несколько общин, которые пока не смогли известить мировое сообщество о своем существовании, а также одного-двух изолированных индивидов (которые, может быть, объявятся до конца романа). Выжившие называют вирус, унесший жизни почти всего человечества, «Местью Амазонки», связывая пандемию с бессмысленной вырубкой человеком дождевых лесов. Теперь опасность угрожает самому человеку как биологическому виду.
Профессиональные и интеллектуальные ресурсы выживших весьма ограничены. В мире осталось всего восемь врачей, из которых один— невропатолог, один — кардиолог и один — гинеколог. В Париже живет восьмидесятипятилетняя женщина, которая до пандемии была всемирно известным микробиологом. Теперь она не только единственный известный, но и вообще единственный микробиолог. На Аляске живет профессор астрономии, а на Шпицбергене — один гляциолог, три геолога и один выдающийся палеонтолог.
- Предыдущая
- 24/45
- Следующая
