Шесть систем индийской философии - Мюллер М - Страница 109

Если мы и называем философию ньяи теистической, то мы должны всегда помнить, что такие термины, как теистический и атеистический, навряд ли применимы к индийской философии в том смысле, в каком они употребляются христианскими теологами. У нас атеизм обозначает отрицание высшего и абсолютного Существа; а мы видели, что даже так называемый атеизм философии санкхьи не доходил до этого. Он был просто отрицанием Ишвары как деятельного и личного творца и управителя мира.

Но даже и такой личный бог не вполне отрицается последователями санкхьи; они отрицают только то, что при посредстве человеческих аргументов можно доказать его существование; а если он существует, то для философа, по их словам, он был бы только феноменальным проявлением Божества, подлежащим изменению и даже временному исчезновению в конце каждого зона и новому появлению в начале нового зона. Такое божественное Существо, личный Господь (Ишвара) признается доказанным философами ньяи и, можно прибавить, философами вайшешики[206].

Например, в Тарка-санграхе прямо говорится, что атман (я) – это одновременно дживатман (личное я) и параматман (Высшее я). Не следует предполагать, однако, что Ишвара (всеведущий Господь) – параматман, который есть единый, тогда как дживатман – отдельный для каждого индивидуального тела, вечный и всепроникающий. Хотя параматман и есть Ишвара, но Ишвара – не параматман, а только феноменальное проявление его. Аргумент, который мы встречали и раньше, вполне изложен в сутрах Готамы (IV, 19-21). Действия человека, говорится там, не всегда производят следствия. Добрые дела не всегда производят хорошие результаты, а дурные дела – дурные, как должно было бы быть, если бы всякий акт продолжал действовать (карма). Поэтому должна существовать другая сила, видоизменяющая постоянное действие дел, и такой силой может быть только один Ишвара. Этим совсем не отрицается то, что человеческие действия требуются и что никаких следствий не произойдет без действия людей; утверждается только, что эти действия не суть единственная причина всего случающегося и что необходимо признание другой силы, Ишвары, для объяснения таких результатов человеческих действий, которые иначе представлялись бы нерациональными.

Теперь скажем несколько слов о десятом объекте знания, о десятой из прамей – о вознаграждении (пхала); этот предмет тут излагается еще раз, хотя и с другой точки зрения. Задается вопрос, каким образом в другой жизни возможны следствия дел, награды и наказания? Так как и добрые и дурные дела совершаются в этой, здешней жизни, то причина, то есть эти дела, перестают существовать задолго до того времени, как получаются их плоды. На это возражение отвечают примером дерева, приносящего плоды долго после того, как его перестали поливать. Но оппонент этим ответом не удовлетворяется, а, наоборот, становится смелее и отрицает, что какое-нибудь следствие могло быть или не быть в одно и то же время. Готама не пугается такой аргументации, по-видимому, буддийской, и снова апеллирует к так называемому здравомысленному взгляду на дело; он говорит, что мы действительно видим процесс производства и уничтожения. Мы каждодневно видим, что ткань, раньше чем она соткана, не существует, потому что никто не будет утверждать, что нитки есть ткань или что ткань есть нитки. Если будут говорить, что производимый деревом плод отличен от плода наших дел, так как нет воспринимающего (ашрая) или, как выразились бы мы, нет субъекта, то на это можно ответить, что по отношению к добрым и дурным делам есть постоянный воспринимающий, а именно – я, который один только может воспринимать страдание или радость в этой или в другой жизни.

Рассмотрев значение страдания и высказав убеждение, что все, даже и удовольствие, полно страдания, Готама, наконец, говорит о последнем из объектов знания – освобождении (апаварга). Как обычно, он начинает с возражений: в этой жизни невозможно уплатить все наши моральные долги, некоторые из жертвенных обязанностей предписываются нам как необходимые до конца нашей жизни и, если скажут на это, что человек освобождается от них к старости, то еще не значит, что, не способный уже исполнять свои ежедневные обязанности, он не должен исполнять некоторые из них хотя бы только мысленно. Поэтому, если добрые дела продолжаются, длятся, то за них будет награда, будет в действительности рай, хотя бы мы смотрели на это как на препятствие для действительного освобождения. Остается поэтому только одно средство – полное уничтожение всех желаний, что может быть достигнуто только знанием истины. Стало быть, знание истины и устранение всех ложных желаний есть начало и конец всякой философии, в частности философии ньяи. Первый шаг к этому – прекращение аханкары; термин этот тут употребляется в смысле личного чувства, например желания прекрасных объектов и отвращение к безобразным. Стало быть, и желание, и отвращение одинаково могут быть вырваны с корнем; но Готама раньше объяснения, каким образом можно искоренить желание, происходящее от ложного понимания (митхьяджняна), возвращается к вопросу, обсуждаемому раньше, а именно: существуют ли объекты желания как целое или как части. И тут он излагает учение, характеризующее обе системы, ньяю и вайшешику, – об aнy (атомах). Если целое постоянно делится и подразделяется, то в конце концов мы придем к нигилизму, а этого не должно быть. Уничтожения быть не может, потому что any (мельчайшие части) – реальность (IV, 8-82) и согласно их природе не могут быть уменьшены или вытеснены из бытия. Против такого существования атомов приводятся потом обычные аргументы, а именно: эфир (или пространство) везде, и если атом имеет фигуру или внутреннюю и внешнюю стороны, то он по необходимости делим. Ответ на это таков: эфир не осязаем и не представляет сопротивления или препятствия, то есть он не занимает пространства и не мешает другим телам занимать его; в конце концов Готама ссылается на признанное правило индусской философии, что никогда не должно быть regressio in infinitum, каковое было бы при попытке разделить атом.

Оппонент – по-видимому, буддист – снова делает смелое обобщение, отрицая существование каких-либо внешних вещей. Он говорит: «Все, что мы имеем, есть знание, а не вещи; ничего отличного от нашего знания или от него независимого для нас не существует». Готама возражает на такое учение (видьяматра) прежде всего потому, что если бы было невозможно доказать существование внешних вещей, то столь же невозможно доказать и их несуществование. Если мы сошлемся при этом на сны или на образы, производимые миражом или фокусником, то следует помнить, что и сны, подобно воспоминанию, предполагают предшествующее восприятие вещей; даже в том случае, когда мы принимаем что-нибудь за другое, когда мы ошибаемся, мы все-таки принимаем это за что-нибудь; так что ложное знание всегда может быть устранено истинным. Если мы признаем это, то нам остается еще только один вопрос: как сохранить это истинное знание, раз оно приобретено; так как нам известно, что знание не вечно, а исчезает. И тут ньяя внезапно обращается за помощью к йоге и учит, что самадхи – упорное, напряженное созерцание – будет верным обеспечением знания вопреки всем внешним препятствиям, причем сама философия ньяи сохраняет свою специальную полезность, так как ею можно пользоваться для защиты истины против всех на нее нападающих; и в этом случае оказываются полезными даже такие средства, как полемика и ухищрения (софизмы).

Это очень скромное признание для философской системы, с самого начала обещавшей изучающим ее конечное блаженство как высшее вознаграждение. Но принимая во внимание ту грандиозную философскую деятельность, указания на которую мы находим как в древней, так и в новой истории Индии, мы поймем, что философы, опытные во всех искусствах и ухищрениях рассуждения, хотели обеспечить за своими системами то положение, которое несомненно занимала и еще теперь занимает[207] ньяя среди признанных систем ортодоксальной философии.