Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями) - Слокам Джошуа - Страница 16

Первый день шторма был для «Спрея» серьезнейшим испытанием в самых трудных условиях. Нигде в мире не встретишь такого бурного моря, как в диких районах мыса Горн, а особенно возле мыса Пилар — угрюмого часового мыса Горн.

Подальше от берегов, где расстилалось величественное море, опасность была значительно меньше, и «Спрей» устремил туда свой бег, напоминая то птицу на гребне волны, то щепку, погружающуюся в морскую бездну. Дни проходили один за другим, полные напряжения и наслаждения.

На четвертый день шторм приблизил «Спрей» к мысу Горн, и тут я решил подсчитать расстояние и наметить курс в Порт-Стэнли на Фолклендских островах, где я мог бы привести в порядок такелаж. Но именно в этот момент сквозь просвет в облаках я увидел высокую гору, находившуюся примерно в семи лигах по левому траверзу. Воспользовавшись тем, что ветер несколько затих, я вместо разорванного в клочья грота поднял прямой парус. В дополнение к этому неудобному зарифленному парусу я поднял стаксель, выбрал тросы из-за борта и, пользуясь попутным ветром, направил «Спрей» к тому, что мне казалось открывшимся передо мной островом. Так оно и было, хотя случилось вовсе не то, что я предполагал.

Я даже обрадовался перспективе снова войти в Магелланов пролив и вновь пробраться в Тихий океан, чем плавать здесь у внешних берегов Огненной Земли в бурном море, где «Спрей» при одном поставленном и зарифленном стакселе содрогался от киля до клотика. Малейшее пренебрежение к безопасности судна могло бы привести к получению пробоины, но за все время плавания мне ни разу не пришлось прибегать к помощи помпы.

Идя под самым маленьким парусом, который я только мог поставить, «Спрей», подобно рысистой лошади, помчался к берегу. Я стоял у руля и правил так, чтобы «Спрей» не споткнулся ни об один гребень волны, Ночь наступила раньше, чем «Спрей» подошел к берегу. Теперь дорогу надо было искать как бы на ощупь; Перед собой я видел только буруны. Я повернул обратно, чтобы держаться подальше от берега, и тут же услышал рев бурунов по подветренному борту. Меня это озадачило, так как я считал, что здесь не должно быть прибрежного волнения. Тогда я отплыл подальше, снова повернул и вновь очутился среди бурунов. Пришлось опять отвернуть мористее, и весь остаток ночи я провел среди опасностей. Град и снег с дождем хлестали меня всю ночь напролет, и кровь текла по моему рассеченному лицу. Но какое это могло иметь значение!

Снова наступил день, и мое судно находилось посередине белой полосы, проходящей к северо-западу от мыса Горн и представляющей собой белые буруны, кипящие над подводными скалами, которые ночью грозили «Спрею» гибелью.

Остров, на который я держал курс, назывался Фури, и на подходах к нему я увидел такую замечательную панораму, которая заставила меня позабыть о рассеченном лице. Единственное, о чем мне теперь следовало думать, — это поискать проход между опаснейшими бурунами, для чего надо было использовать светлое время дня. Но если «Спрей» избежал подводных скал ночью, то он бесспорно должен найти дорогу днем. Это было самым большим в моей жизни приключением, и одному богу известно, как судну удалось миновать все опасности.

В конце концов «Спрею» удалось найти спокойное место среди группы островков, и тут я влез на мачту, чтобы оглянуться на дикую картину, оставшуюся позади. Великий натуралист Дарвин, посмотрев на этот морской пейзаж с палубы «Бигля», написал в своем дневнике: «Всякого сухопутного человека, увидевшего «Млечный Путь», будут неделю мучить кошмары». Он с успехом мог бы добавить, что это относится и к морякам.

Счастье продолжало улыбаться «Спрею». Плывя по лабиринту, между островами, я установил, что «Спрей» идет проливом Кокбурн, который соединяется с Магеллановым проливом как раз напротив мыса Фроуард, и что мы миновали бухту Воров, вполне заслуживающую это название.

В ночь на 8 марта «Спрей» стал на якорь возле Терн в защищенной бухточке. Каждое биение моего сердца выражало благодарность судьбе. Тут я мог поразмыслить о событиях последних дней, но неожиданно меня охватило беспокойство, и только хорошая порция горячего жаркого из оленины придала мне сил.

Захотелось спать. Почувствовав дремоту, я рассыпал по палубе обойные гвозди, памятуя предостережение моего старого друга капитана Замблиха самому на них не наступать. Я внимательно проследил, чтобы каждый гвоздь лежал острием вверх. Все это не было напрасным, так как, проходя мимо бухты Воров, я заметил, как за «Спрей» поплыли две лодки. Теперь я мог не сомневаться в том, что мое одинокое плавание закончилось.

Ни один человек на свете не может наступить на гвоздь, не выдав своего присутствия. Это произошло в полночь, когда я спал в каюте, а местные жители попытались захватить в плен судно и все на нем находящееся. Едва ступив на палубу, они вынуждены были отказаться от своих намерений. Мне не было необходимости прибегать к оружию, и без него грабители в беспорядке бросились кто в лодку, а кто в море, проклиная всех и вся на своем родном языке. Выйдя на палубу, я дал несколько выстрелов, чтобы нападавшие знали, что я дома. После этого я вернулся в каюту с твердой уверенностью, что больше меня тревожить не станут, а тем более люди, удиравшие с такой поспешностью. Жители Огненной Земли сильно побаиваются огнестрельного оружия. Они становятся опасными, когда окружают вас в пределах полета стрелы или если вы встанете на якорь вблизи их засады. Даже если бы я не рассыпал по палубе гвозди, то все равно мог бы прогнать их несколькими выстрелами. Запас патронов я держал и в каюте, и в трюме, и на форпике; это позволяло мне засесть в любом из этих мест, как в крепости, и обстреливать палубу. Пожалуй, самой большой опасностью была возможность поджога, так как на каждой лодке имеется огонь, которым туземцы пользуются для подачи дымовых сигналов. Горящий на дне лодки огонь может быть с легкостью перекинут в каюту — капитан порта Пунта-Аренас специально предупреждал меня об этом. Совсем недавно туземцы подожгли чилийскую канонерскую лодку, бросив горящий факел в кормовые иллюминаторы. У «Спрея» не было иллюминаторов ни в борту, ни в надстройке, кроме двух входных люков, но они были так основательно задраены, что при попытке их открыть я обязательно проснулся бы.

Утром 9 марта, хорошо отдохнув, съев горячий завтрак и убрав гвозди с палубы, я проверил состояние парусов и принялся сшивать разорванные куски, чтобы приделать задний нок-бензельный угол к моему квадратному гроту. День обещал хорошую погоду и слабый ветер, но на Огненной Земле на обещания положиться нельзя. Покуда я раздумывал о том, почему в этих местах не растут деревья, и даже помышлял отложить шитье и отправиться с ружьем на берег, чтобы рассмотреть белый валун, лежащий у ручья, неожиданно налетел такой ветер, что «Спрей», стоявший на двух якорях, был сорван с места и словно перышко отброшен из бухты на глубокую воду. Нет ничего удивительного, что деревья не растут на склонах этой горы. О, великий Борей! Ведь дерево должно состоять из одних корней, чтобы выдержать такой бешеный порыв ветра.

Расстояние от бухточки до подветренного берега пролива было достаточно большим, и у меня хватило времени выбрать оба якоря прежде, чем «Спрей» подвергнется опасности. Все обошлось как нельзя лучше.

Ни в этот, ни в следующий день я не видел туземцев, Возможно, что для них были понятны признаки надвигающегося урагана и, проявляя достаточную осторожность, они не появлялись на воде. Налетевший ураган не дал мне возможности заниматься шитьем парусов и снова утащил «Спрей» вместе с якорями значительно мористее. Свирепый ветер, столь обычный в районе Магелланова пролива, налетал много раз на протяжении дня и протащил «Спрей» несколько миль в зоне крутых скал и утесов, характерных для здешних негостеприимных берегов. Я был рад убраться отсюда подальше, хотя мой дальнейший курс лежал отнюдь не к райским берегам. Не имея другого выбора, я плыл в направлении бухты Сан-Николае, где в свое время, 19 февраля, стоял на якоре. Сегодня было 10 марта, и, прибыв на это место вторично, я обошел вокруг самой неисследованной части Огненной Земли.