Лесовичка - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая

Ответный вопль одиннадцати девочек пронесся по комнате…

На пороге классной стоял… сатана.

Большие черные глаза, блестящие черные крупные кольца кудрей, запушенные снегом, сросшиеся брови, угрюмо-дикое выражение в резких чертах молодого лица со сверкающим взором, почти темный широкий плащ, закрывающий до самых пят плотную, низенького роста, фигуру, — вот и весь внешний облик явившегося на пороге классной сатаны.

— Уйди, нечистый! — взвизгнула не своим голосом Уленька. — Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! — зашептала она, задыхаясь в приступе отчаянного страха.

И, сломя голову, Уленька бросилась бежать из класса, диким визгом оглашая комнату, грубо отталкивая всех, кто попадался навстречу, и не обращая внимания на Раю Соболеву, которая с тяжелым стоном грохнулась без чувств на пол.

Остальные девочки сбились в кучу. Бледные, насмерть испуганные личики и ужасом расширенные глаза впились в неожиданно появившееся в дверях существо. Последнее шагнуло при гробовом молчании к бесчувственной Раечке, нагнулось и… своими сильными руками подняло ее с пола.

— Девочке дурно, — произнес сатана густым, низким, но чрезвычайно приятным голосом, в котором не было ничего сатанинского, — куда ее отнести?

Вопрос был сделан по адресу пансионерок. Черные блестящие глаза сатаны устремились на них.

Но никто ему не отвечал.

Прошло несколько томительных минут полного молчания.

Ольга Линсарова и за ней «маркиза» опомнились первые. Инна Кесарева бесстрашно приблизилась к странному существу и спросила своим нежным, точно надтреснутым голоском:

— Кто вы?

— Я — Марко, — произнес сатана, быстрым движением сбрасывая темный плащ.

— А-а, Марко! — вырвалось из груди всех десяти девочек вместе с облегченным вздохом.

Вот кого Уленька приняла за сатану!

Ксению Марко, новую, «двенадцатую» воспитанницу матери Манефы! Марко, о поступлении которой в пансион им уже было известно! Ту самую Марко, которую граф Хвалынский решил отдать на исправление в их пансион! Ту самую, выросшую на воле в лесу девочку, про которую всезнающая и всюду поспевавшая со своим длинным носом Уленька распускала слухи, будто она украла какую-то драгоценность у своей благодетельницы-графини! Ксению Марко, прибытия которой «монастырки» ждали с нетерпением, в особенности когда они узнали, что ее считают «лесовичкою»!

Это прозвище передала им тоже Уленька, успевшая подслушать разговор матери Манефы с графской домоправительницей.

Дикая, грубая, своевольная, упрямая и воровка притом… Да и нечиста душой. Ведьмина дочка, как говорят, — таинственно сообщала Василиса начальнице.

С хорошей стороны аттестовала она Марко! Нечего сказать!

Мать Манефа долго покачивала головой, слушая Василису Матвеевну. Ей ли, усердной рабе Господа, принять в Свое чистое стадо эту нечистую овцу?

Вовремя подвернувшаяся рука графской домоправительницы с объемистой суммой, вкладом для монастырской обители от графа и графини Хвалынских и обещанная, кроме того, награда за будущее исправление «заблудшей овцы» окончательно рассеяли сомнение матушки и решили дело: Ксения Марко была принята в число монастырских пансионерок и духовных дочерей матери Манефы.

И вот она здесь.

— Как вы сюда попали? — внезапно набираясь храбрости, обратилась к Ксане хорошенькая зеленоглазая «змейка» Дар, выступая вперед.

Ксаня спокойно взглянула на грациозно-тонкую, изящную девочку и ответила:

— Меня оставила графская экономка у дверей пансиона… Она не могла зайти… торопилась обратно… на поезд… Сторож спал в прихожей… мне было некого спросить, как и куда пройти… Увидела свет, и вот я вошла сюда… Но скажите мне, что делать с этой девочкой?

И Ксаня без труда приподняла лежавшую на ее руках Соболеву.

— Однако вы сильная! Удивительно сильная, — произнесла Лариса, медленно приближаясь к «лесовичке».

Та угрюмо усмехнулась углами рта в то время, как глаза ее оставались мрачными и печальными.

— Положите девочку на лавку… вот так… Отлично… Это с ней не первый раз… Мы намочим ей водой виски, и она очнется… Игранова, принеси графин, — тоном, не допускающим возражений, приказала Ливанская.

— Слушаю вас, моя королева!

И Катюша в один миг исполнила поручение.

Лариса намочила свой носовой платок и обтерла им виски и голову впавшей в обморок девочки.

Через минуту-другую Соболева открыла свои еще мутные голубые глазки. Увидев склоненное над нею незнакомое, смуглое лицо с огромными глазами, она было испугалась снова и вся бледная прильнула к своей покровительнице «королеве».

— Не бойся, это Ксения Марко, «двенадцатая»! — успела шепнуть ей ее старшая подруга. И слабенькая Раечка успокоилась сразу. Она долго-долго смотрела в черные мрачные глаза «лесовички» не то робко, не то неуверенно.

«Так вот она какова, эта лесная колдунья, про поступление которой так много ходило толков за последнее время в монастырском пансионе!» мелькнуло в ее мыслях, и бледные губки девочки дрогнули.

— Ах, простите, что я вас испугалась и приняла за сатану!.. Но это Уленька виновата… Кричит «сатана! сатана!» и я поверила… — произнесла Раечка. — Вы Ксения Марко? Да? И вас считали «лесовичкою»? Неправда ли? Я знаю. И знаю, что про вас уже насплетничали, будто вы… Но нет, это все ложь… Я это вижу по вашим глазам, по вашему лицу… Воровки и лесовички не бывают такие… Вы честная, добрая… и, — прибавила она тихо, — верно несчастная, очень несчастная…

И прежде чем кто-либо мог опомниться, Раиса крепко и нежно поцеловала лесовичку.

Ксаня вздрогнула. Ее угрюмое, гордое, озлобленное сердце забилось шибко-шибко.

Это была первая искренняя детская ласка, полученная ею.

Голубоглазая, милая девочка поняла ее. По одним ее мрачным глазам и печальному виду поняла, угадала ее больную, надтреснутую душу!

Странное, неиспытанное еще никогда чувство охватило все существо Ксани. Ее сухие черные глаза увлажнились…

То мягкое и кроткое, что от поцелуя Раечки вошло в душу не привыкшей к ласкам девочки, растворялось в ней все больше и больше… Оно могучей, теплой волной заливало ее озлобленное, исстрадавшееся сердце. Злоба уходила, исчезала куда-то… Лицо из угрюмого стало ласковым и приветливым.

Но вот около Ксани очутилась Лариса Ливанская.

Она оглянулась, рассматривая своих новых подруг.

Кругом нее теснились черные ряски и белые косыночки. Участливо и добро сияли черные, голубые, серые и зеленые глазки. Худенькие от постов и частых утомительных церковных служб лица озарились задушевными улыбками.

«Мы верим тебе… ты честная… ты хорошая… Только слишком угрюмая… слишком печальная!» — казалось, говорили они.

— Милая, — произнесла «королева», протягивая к ней обе руки, — давайте будем друзьями… Мы будем любить вас… Мы уже знаем, почему вас отдали в «монастырки», но мы сразу не поверили сплетням, а теперь мы все, все верим, что вы честная… Нам это говорят ваши глаза… Да, да!.. Раечка верно сказала… Ах, если бы вы знали, как мы вам все рады… Ведь вы из леса, с воли… А мы здесь дня Божьего не видим… Давайте вашу руку, и будем друзьями.

— И нам, и с нами! — откликнулись остальные десять девочек.

Даже Юлия Мирская и та, не посмев противостоять желанию своих однокашниц, протягивала вместе с остальными руку Ксении.

Глыба льда, наполнявшая до краев душу лесовички, таяла, таяла, таяла…

Она доверчиво смотрела теперь на все эти обращенные к ней с такой лаской юные лица, и ей казалось, что она снова попала в лес, где встречает ее радостно стройная семья молодых, ласковых эльфов…

А эльфы-пансионерки еще более придвинулись к ней.

— Мы будем как сестры с тобою! — неожиданно прозвенел ей на ухо серебряный голосок Раечки.

— Я покажу тебе, что надо выучить на завтра! — серьезно и грустно, по своему обыкновению, проговорила серебряная маркиза.

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая