Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 5

Вполне возможно, что он, Койот, о тех девицах так пошло подумал зря. Могут оказаться самые что ни на есть порядочные девушки. И трусы на них есть, и в «малое предприятие» к ним не сразу попадешь. За деньги в наше время, конечно, все возможно, и самые распорядочные красавицы не устоят.

Поболтав с девицами, старшина и сержант пошли дальше. Койот не спеша шел за ними. Неприметный худощавый молодой человек. На плече сумка на ремне, на ногах кеды (в них мягко, удобно, шагов совершенно не слышно). Синие потертые джинсы, темно-коричневая рубашка с коротким рукавом. Тысячи молодых людей ходят так, в том числе и с сумками на плече.

Койот остановился у «стекляшки», или «аквариума» — так молодежь прозвала кафе «Мороженое» напротив памятника Пятницкому. Через широкие витражи удобно наблюдать за патрулем.

Милиционеры сели на свое привычное место — на скамью в глубине сквера. Тусклый свет дальнего фонаря высвечивает контуры: форменные фуражечки, плечи. И еще дымок сигарет. Закурили. Значит, четыре-пять минут с места не сдвинутся. Отдых. Пять минут — это даже много.

От кафе до скамьи — семьдесят семь шагов. Койот сосчитал их раньше.

Половина двенадцатого ночи. Проспект почта пуст. У Дома офицеров, где остановка троллейбусных маршрутов, — никого. Все уехали. Проносятся редкие машины. Город уже отдыхает, спит.

И в сквере пусто, нет даже парочек и разных там бомжей. Только два эти отдыхающих молодых милиционера.

Жить им осталось считанные минуты. Койот звериным каким-то чутьем определил, что сегодня ему повезет. Кто-то твердил ему в самой глубине мозга: действуй, сегодня получится.

И он пошел. Не доставая обрез из сумки, взвел курки. Зашагал, по-прежнему держа правую руку в сумке. Пальцы его привычно уже обхватили цевье и спусковые крючки. Он породнился с обрезом, он хорошо чувствовал его, он был уверен, что эта машинка смерти не подведет.

Пальцы не вздрагивали и не напрягались. Они спокойно и деловито поглаживали цевье, поигрывали на спусковых крючках. И сам Койот не мандражил. Он давно готовился к нападению, он сотни раз проиграл его в воображении, он был готов к выстрелам.

Голова его работала спокойно и ясно. И глаза хорошо видели сидящих на скамье милиционеров. С Проспекта все же доставал сюда отраженный, рассеянный свет, за поведением патруля можно было следить издали, по мере приближения к милиционерам. Если кто-то из них вдруг встанет и что-нибудь потребует от него, Койота (предъявить паспорт, проверить, не пьян ли), он сейчас же выстрелит в этого, первого. Тому, второму, потребуется время, чтобы вскочить, схватиться за кобуру, вырвать из нее пистолет…

Он не успеет этого сделать.

Койот понимал, что и милиционеры его отлично видели. Он шел со стороны освещенной улицы, а они сидели практически в темноте.

От кафе-«стекляшки» шел в их сторону парень с сумкой на правом плече. Шел спокойно, не качался. Видно, домой, отдыхать.

Ах, если бы люди умели читать мысли других!

Ну хотя бы милиционеры, которым грозит смертельная опасность. И вообще все, кто оказывается по тем или иным причинам на краю гибели.

Скольких бы удалось избежать трагедий!..

Увы. Чужие преступные замыслы для всех — тайна, почти всегда неожиданность.

Койот подошел к милиционерам почти вплотную, метра на два. И по инерции сделал еще один шаг. Наверное, они успели подумать, что парень хочет что-то спросить у них, может быть, попросить зажигалку…

Сумка, висящая у него на плече, оказалась почти против их спокойных, чуть усталых лиц. Койот чуть приподнял в ней цевье, целясь милиционеру, сидящему справа, в грудь. Это движение он отработал заранее, хорошо знал, под каким углом должно быть направлено оружие, чтобы ударить наверняка.

Грохнул выстрел. Сержант вскрикнул. Схватившись за простреленную грудь, вскочил сгоряча, побежал к свету, к кафе, к клумбе с белыми гладиолусами.

Старшина не успел даже приподняться. Лишь рука инстинктивно скользнула к кобуре.

Койот нажал на второй спусковой крючок.

Свинцовый горох пронзил грудь почти насквозь…

Старшина так и остался сидеть, открыв в немом крике рот. Умер мгновенно. Койот это видел.

Краем глаза видел, как сержант, отбежавший на несколько шагов от скамьи, упал.

Уже открытым перочинным ножом Койот хладнокровно перерезай тренчик тонкий ремешок которым пистолет прикрепляется к кобуре. Вожделенный «макарон» старшины был в руках Койота. Преодолев несколько метров до лежащего ничком сержанта, он то же самое проделал и со вторым ремешком. И второй «Макаров» оказался в сумке. Теперь надо рвать когти.

Выдержка у Койота железная. Он не побежал, он спокойно, размеренно пошел прочь — в глубину темного сквера, на параллельную Проспекту улицу. Повернул по ней вправо, чуть прибавил шагу, с каждым мгновением удаляясь теперь от места кровавого насилия. И этот свой отход он спланировал, хорошо и тщательно продумал. Бежать не надо — бегущий человек привлекает внимание.

Через два квартала Койот снова повернул направо, пересек Проспект, пошел вниз, к берегу водохранилища, к мосту. Прошагал и его, свернув потом на старую дамбу, которая прямиком вывела его почти кдому, в Левобережье. Осталось миновать несколько плохо освещенных кварталов с двухэтажными старыми домами, два-три переулка, изученных им как свои пять пальцев.

Он потратил на дорогу сорок пять минут. Как на последней тренировке. Разница была минуты в две. И похвалил себя за то, что избрал именно этот способ исчезнуть с места преступления: вопервых, он не зависел от транспорта, во-вторых, его почти никто не видел. А если и видел, то… Ну что он может сказать, случайно встретившийся на полночной улице человек?!

Сумку с обрезом и пистолетами Койот оставил в отцовском сарае. У него был ключ, он взял его заранее. Присыпал сумку всяким хламом, закрыл сарай, подергал дверь. Так просто ее, обитую железом и с мощным замком, не откроешь.

Взять дверь можно разве что ломом. Но кто будет ломать ее этой ночью? Зачем? Все соседи знают: кроме поломанных стульев, ржавых ведер и старой обуви, в сарае Волковых ничего нет. Даже погреба. Зачем туда лезть?

«Ну, отдыхайте пока, — тихо сказал Койот своему пополнившемуся арсеналу. — Завтра-послезавтра перепрячу».

Около часу ночи он был уже на Прибрежной, в квартире тещи. На недовольный вопрос сонной Людмилы: «Где это ты шляешься?» — буркнул невразумительное — то ли в карты с друзьями играл, то ли в нарды…

Жена не стала уточнять и снова улеглась в постель. А Павел неторопливо разделся до трусов, попил на кухне чаю. Думал о том, что вся городская милиция, наверное, уже на ногах, ищет его, а он вот спокойно сидит дома и ужинает. Вот что значит хорошо все продумать, подготовиться.

Теперь надо залечь на дно, затихнуть на несколько месяцев, не меньше. Может, и на год.

Жизнь покажет. Менты, конечно, будут его искать со страшной силой. А он и прятаться не станет. Как жил, так и будет жить. Открыто ходить по улицам, искать работу, встречаться с друзьями, гулять с Костиком. Надо только хорошо, надежно спрятать «Макаровы». А обрез… да, от него нужно избавиться. Он свою роль выполнил.

Покурив и поглазев на черное ночное небо через открытую форточку кухни, Койот тихонько, на цыпочках, пошел в спальню. Постоял у кроватки Костика, вгляделся в спящего малыша.

Ночь была душная (середина же июня!), и Костик спал в одной короткой рубашонке. Свет в их комнату падал с улицы, сочился с высокого и единственного, наверное, на всей Прибрежной фонаря тускло освещал их скромное жилище — двенадцать с хвостиком квадратных метров, голые стены, обшарпанный стол, разложенный на ночь диван, стулья с развешанной на них одеждой, старый тещин шкаф со скрипучей, вечно соскакивающей с петель дверцей. Да и все остальное в доме — тещино, «презентованное» молодым на жизнь. Они с Людкой купили только кроватку Костику, да и ту в комиссионном магазине за бесценок.

Павел поправил под вспотевшей головой ребенка подушку, улыбнулся, вспомнив его энергичное «бу-бу», накрыл ножки сына простыней.