След Золотого Оленя - Голубев Глеб Николаевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/52
• Следующая

Ребята не поленились и выкопали в сторонке даже яму для небольшого плавательного бассейна. Дядя Костя пообещал им склеить несколько полотнищ пластиковой пленки, чтобы хватило закрыть все его дно. Лагерь у нас получался все более благоустроенным.

Еду опять пришлось готовить дяде Косте. Но на этот раз шоферу взялся помогать Клименко — и показал себя таким блистательным кулинаром, что Тося даже коварно предложила утвердить Андрея Осиповича шеф-поваром на весь сезон.

— Я тебе дам, таракуцка! — погрозил ей пальцем Клименко.

Таракуцками в украинских селах называют маленькие высушенные тыквочки. Из них делают погремушки для детей. Прозвище очень подошло кругленькой и шумливой, как погремушка, Тосе и сразу прижилось, хотя девушка сердилась, когда ее так называли.

После обеда председательская «Волга» доставила в лагерь еще одного почетного участника экспедиции. Сняв полотняный картузик и по-старомодному раскланиваясь, из машины вылез Авенир Павлович Андриевский.

На следующее утро точно в шесть к лагерю с ревом подкатили бульдозеры. Ими управляли, сияя улыбками, наши старые друзья, Василь и Сашко.

Мне так не терпелось поскорее начать раскопки, что я не стал даже проводить разведочного бурения по методу Тереножкина. Это доставило нам потом немало неожиданностей…

Работа закипела. Бульдозеры ринулись штурмовать курган, а мы следили во все глаза, чтобы их ножи не подцепили ненароком чего-нибудь интересного.

Опять начались дни размеренной, однообразной работы с утра до вечера под палящим солнцем, а вечерами долгие беседы у костра — привычная, милая походная жизнь.

Андрей Осипович взял на себя все хозяйственные заботы. Уже на второй день у плиты захлопотала чудеснейшая повариха — полная, но удивительно подвижная, смешливая и голосистая Анна Григорьевна.

Теперь начался сплошной праздник. Вместо опостылевшего кулеша со свиной тушенкой и макарон по-флотски трижды в день все объедались вкуснейшими борщами, холодным свекольником, вареницами (не путать с примитивными варениками!), бараньими рубцами, утоляя жажду душистым узваром. Анна Григорьевна привозила его к обеду в огромном термосе прямо из холодильника.

По утрам зычный голос Григорьевны: «Хлопцы, а ну вставайте! Сниданок[7] ждет!» — поднимал всех без каких-либо дополнительных мер, вроде сдергивания одеял или обливания холодной водой.

Опять нашим ежедневным гостем стал дед Игнат. Во время одной из бесед он случайно проговорился, что в юности недолгое время околачивался среди махновцев, колесивших по здешним степям. Ребята смотрели на всегда подвыпившего дедка во все глаза. Еще бы — живой махновец! Но зато и взялся за него после такого признания Андрей Осипович!

Напрасно тот забавно оправдывался:

— Да я ж совсем глупый был, шестнадцатый год всего шел. Вот и примкнул к ним сдуру. Да и недолго пробыл, всего три месяца. Потом разбили чоновцы наш отряд, мы и разбежались.

— Жалко, я тебя тогда не встретил, — напуская на себя зловещий вид, качал головой Клименко. — Тоже гонялся за такими анархистами, только под Мариуполем. Я бы тебе показал!

Мы обмирали от удовольствия, когда бывший чекист и «недобитый махновец» ударялись в «боевые воспоминания».

— Ты знаешь, какие у нас кони были?! — хвастал дед Игнат. — Никто за нашими тачанками угнаться не мог. Сзади на бричках так и было написано: «Хрен догонишь».

— Ну да?!

— Ей-богу.

— Зато уж вы и тикали, как только вас немножко поприжмешь! Действительно, не догонишь, — подмигнув нам, наносил под общий хохот сокрушительный удар Андрей Осипович.

Между тем день за днем мы занимались привычной, размеренной работой. Бульдозеры постепенно состругивали курганную насыпь, оставляя нетронутой лишь контрольную бровку.

И уже на третий день начались сюрпризы.

Сашко вдруг остановил машину и окликнул меня:

— Всеволод Николаевич, гляньте, какая-то другая земля пошла.

Мы с Савосиным поспешили к нему. В самом деле, среди темной насыпной земли виднелись какие-то комки красновато-ржавого цвета.

— Молодец, вовремя остановился, — похвалил я тракториста. — Скоро станешь настоящим археологом.

А Савосин уже, не тратя времени, присел на корточки, начал прямо руками копаться в земле. Потом взялся за лопату, я стал помогать ему.

Судя по всему, мы наткнулись на какое-то древнее погребение. Но почему оно не в погребальной камере, которую обычно устраивали в центре кургана, а в стороне, недалеко от края насыпи, и в такой неглубокой ямке?

Лопаты отброшены. Присев на корточки или ползая на коленях, мы ведем уже расчистку ножами и кисточками. Постепенно расчищается неглубокая ямка. В ней лежит на левом боку человеческий скелет в странной позе — с подогнутыми ногами, словно младенец в материнской утробе. Скелет и земля вокруг густо посыпаны алой краской.

В головах у покойника два глиняных горшка. Даже человеку, вовсе не сведущему в археологии, с первого взгляда видно, что они совсем без украшений, очень древние, примитивные.

Мы с Алексеем Петровичем встаем, распрямляя уставшие спины, вытираем руки.

— Эпоха бронзы? — догадывается Тося.

Я молча киваю. Да, этот покойничек на добрую тысячу лет постарше любого скифа. Зря мы не проверили курган пробным бурением. Оказывается, он гораздо более древний, чем скифские. А погребения эпохи бронзы для нас мало интересны. Не наша вотчина.

На следующий день с другой стороны кургана мы наткнулись на второе такое же погребение. Сомнений не оставалось: курган насыпан над несколькими могилами, как было принято в те времена, еще в эпоху поздней бронзы, задолго до появления здесь скифов. Мы промахнулись.

Вечером у костра царило уныние. К тому же Клименко, как нарочно, развернул привезенную из поселка свежую газету и сказал:

— Смотрите-ка, вот кому повезло! — и начал громко читать: — «В погребальной камере, тщательно очищенной от влажной глины, ясно видны останки пяти человек. Среди них женщина, судя по богатству убранства — скифская царица. На ее голове — золотой убор, фрагменты которого хорошо сохранились. На шее — гривна[8] изумительной работы. В ее верхнем крае с обеих сторон изображено какое-то животное. Рядом — скульптурные фигурки львов, приготовившихся к прыжку. Известна лишь одна подобная гривна, найденная в Чертомлыцком кургане…»

— Где это нашли? — потянулся я к газете. — Разыгрываете?

— Здесь же, в Днепропетровской области, — ответил Клименко, протягивая мне газету.

— Боре Мозолевскому повезло! Он там копает.

Заметочка была небольшой и крикливой: «В ушах царицы золотые серьги, на запястьях широкие золотые браслеты, пальцы унизаны одиннадцатью перстнями…»

Я был рад за Бориса. Жаль, из этой заметки не поймешь, что именно он раскопал. Но тем обиднее, что мы промахнулись. Однако курган надо докапывать. И мы продолжали работать, хотя, понятно, без прежнего пыла и радужных надежд.

Пожалуй, один Непорожний не потерял интереса к этому кургану.

— Ну что новенького узнали про древних хлеборобов? — интересовался он, заезжая к нам.

Для Головы древние обитатели этих мест все были прямыми предками, а он — их законным наследником. Они когда-то обрабатывали эти поля и пасли скот на знакомых лужках и как бы завещали ему продолжать вечное, святое дело. Такая близость связывала его с давними земляками, пожалуй, крепче кровного родства. И ему в отличие от нас было не так уж важно, чье именно погребение мы раскапываем.

В сельской средней школе, где учился Непорожний, историю, конечно, преподавали в весьма кратком изложении. Она казалась скучной, далекой и отвлеченной, даже более абстрактной, чем алгебра. А теперь Голова вдруг почувствовал живую и неразрывную связь времен, накрепко соединявшую его, нынешнего земледельца, с далекими предками. Они ведь на этой же самой земле сеяли пшеницу, объезжали норовистых скакунов, охотились на лосей и оленей, приручали диких кабанов, ели из глиняных горшков похлебку, осколки этих горшков мы теперь выкапываем на его глазах из земли.

• Предыдущая
• 37/52
• Следующая