След Золотого Оленя - Голубев Глеб Николаевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/52
• Следующая

Я даю волю фантазии, и грезится мне: медленно тянется по степи огромный обоз. Степь совсем иная, чем ныне, — дикая, пустынная. От этого она кажется еще просторней. Нет ни дорог, ни полей, ни селений — сплошной ковер цветущих трав до самого края неба. Их никто не косит, и травы вырастают такие, что местами могут скрыть с головой даже всадника.

И вот по этому морю душистых трав плывут, скрипя и раскачиваясь, кочевые войлочные домики-кибитки на огромных деревянных колесах. В них играют, смеются и плачут дети, привычные к бесконечным странствиям, негромко поют женщины, занимаясь своими делами. Изнывая от зноя, бредут стада. Блеют овцы, ржут горячие кони, протяжно ревут медлительные волы. Подгоняя их, гортанно кричат пастухи, носятся вокруг на злых полудиких лошаденках.

А вдали, где степь незаметно переходит в блеклое от зноя небо, охраняя весь этот пестрый и шумный, неторопливо движущийся мир, осторожно едут воины, выслав вперед дозоры.

Ведь покой и тишина обманчивы. Незаметно подкравшись в густой траве, в любой момент, словно из-под земли, могут налететь вражеские всадники. Засвистят стрелы, засверкают мечи. Отобьют часть обоза, угонят отары овец и табуны лошадей, исчезнут так же внезапно враги, как и появились из знойного марева.

Племена, входившие в скифский союз, нередко враждовали между собой за лучшие пастбища, всегда были не прочь ограбить соседей. Военные набеги кормили скифов. И только перед лицом вторгшегося в родную степь чужеземного врага все племена действительно объединялись.

И тогда степь приходила к ним на помощь. Она была для скифов не только родным домом, просторнее которого трудно найти, но и верной союзницей, надежной защитницей.

Когда царь Дарий, не вняв предупреждению, разгневался и повел свои войска в степь, скифы не стали на него нападать. Они отступали, заманивая врага в степные просторы. Всадники на горячих конях все время маячили на горизонте, но боя не принимали. Царь приходил все в большую ярость, а потом ему стало страшно. Кругом облегла его войско немая, враждебная степь. И непобедимый Дарий повернул свои отряды назад. Они уходили, тревожно оглядываясь и все ускоряя марш. А на горизонте, провожая их восвояси, все так же маячили молчаливые всадники в остроконечных башлыках…

Степь помогла скифам победить Дария.

А я? Правильно ли понимаю я немой язык немногих находок, оставленных нам грабителями? Не заманивают ли и меня призрачные всадники на ложный путь?

Об этом я задумывался, пробуждаясь от грез. Ведь пока не попадалось решительно никаких признаков того, что мы действительно идем по следу Золотого Оленя. И мысли эти все чаще не давали мне спать, как ни уставал я за день.

Кроме скелета и осколков битой посуды, нам досталось еще совсем немного: девять наконечников стрел, три от копий да четыре золотые бусинки от ожерелья, оброненных грабителями.

И все же ограбленный курган напоследок одарил нас любопытными находками! Первую совершенно случайно сделала Тося, заканчивая расчистку угла погребальной камеры.

— Ой, что это? — вдруг вскрикнула она, поддевая кончиком ножа комочек глины.

Он отлетел в сторону и тяжело шлепнулся на землю, причем мне показалось, что комочек как-то странно блеснул на лету. В нем явно что-то было!

Все бросились к упавшему комочку, но тут же расступились, уже автоматически уступая место Савосину.

Алексей Петрович взял комочек в руки и начал очищать его щеточкой.

— Золото, — зачарованно прошептала Тося. — Какая прелесть!

На ладони Савосина лежал маленький золотой вепрь, воинственно и в то же время забавно задрав длинную морду с грозно торчащими клыками.

Я взял статуэтку у Савосина и стал ее рассматривать. Над ухом у меня пыхтели ребята.

Кто с таким искусством отлил из золота эту фигурку — греческий или скифский мастер? Пожалуй, все-таки грек: скифы относились к звериному стилю серьезно, проявляя порой в изображении животных немало фантазии, но не юмора. А тут у грозного вепря был довольно забавный вид. Художник как бы подшутил над ним, придав ему чуть-чуть карикатурные черты.

— Вот так свинью нам подложили, — проговорил Алик, и мы все радостно расхохотались.

— А я так сначала испугалась, когда увидела, что из земли торчит эта мордочка, даже отбросила комок в сторону, — виновато сказала Тося.

— Странно, почему он тут оказался, — задумчиво проговорил Савосин, осматривая место, где была сделана неожиданная находка. — Вряд ли грабители могли его не заметить или тут обронить. Такое впечатление, что он положен нарочно, сознательно.

— При погребении? — спросил Алик.

— Нет, я же говорю — грабителями, — ответил Савосин, продолжая задумчиво все разглядывать вокруг.

— Что же они: нарочно нам сделали такой подарок? — недоверчиво спросил Борис.

— Да нет, о нас они, конечно, не стали бы заботиться, — пояснил я. — Это они свои грехи решили замолить, на всякий случай богов умилостивить, чтобы не мстили за осквернение могилы. Вот и оставили им из своей добычи статуэтку в искупительную жертву. Был тогда подобный обычай.

— Конечно! Мы же проходили. Как же я забыла? — пробормотала Тося.

Когда мы вечером уединились с Алексеем Петровичем в своей палатке, я спросил его, поставив найденную фигурку на стол.

— Как ты считаешь, Алеша, дикий это вепрь или домашняя свинья?

Савосин улыбнулся:

— Прекрасно понимаю, тебе бы хотелось услышать иное, но, по-моему, это явно дикий кабанчик.

Конечно, я бы предпочел, чтобы это был не вепрь, а именно одомашненная свинья. Это служило бы доказательством, что мы раскопали погребение скифов-земледельцев, а не царских или кочевых. Геродот отмечал, что кочевые скифы не разводили свиней. Это действительно трудно при постоянных кочевках с места на место. Кости свиней находят при раскопках остатков древних поселений гораздо севернее — уже в зоне лесостепи.

Другие любопытные находки оказались в яме с останками принесенных в жертву лошадей. Ее начал было раскапывать Савосин, но потом занялся расчисткой погребальной камеры.

Теперь, закончив работы в камере, мы принялись докапывать эту яму. Кожаная сбруя давно истлела. Но, видно, она была богатой и нарядной, судя по сохранившимся украшениям из золота и серебра.

В одном уздечном наборе оказались серебряные пластины. На втором серебро было покрыто сверху еще тонким листовым золотом. Нащечные бляхи золотого набора были сплошь разукрашены изображениями различных животных: скачущих оленей, летящих орлов, сказочных грифов. Золотой налобник, некогда гордо венчавший голову скакуна, украшало изображение двух орлов и поверженного льва.

Серебряный набор был попроще. Его крупные бляхи были украшены изображениями бычьих голов с грозно выставленными рогами.

Интересны были железные и бронзовые удила с продетыми в их кольца псалиями — металлическими палочками, за которые крепился повод. Один конец каждой псалии украшала головка барана, другой — конское копыто.

Все изображения животных были выполнены с таким мастерством и изяществом, что ими нельзя было не залюбоваться. Знаменитый скифский звериный стиль являл себя тут во всей красе и великолепии.

Кроме того, мы нашли около двух десятков бронзовых колокольчиков с железными язычками и серебряных бляшек, скрепленных между собой тонкими бронзовыми цепочками. Этот набор украшал грудь скакуна, весело звеня при каждом его шаге.

Как ни интересны были уздечные наборы, они, к сожалению, тоже не давали возможности даже примерно определить, раскопали мы погребение скифа царского или земледельца. Ведь убранство коней с подобными украшениями было весьма похожим по всей степи от Карпат до Алтая — и даже не у скифских племен.

Так что родина Золотого Оленя оставалась по-прежнему скрытой от нас, хотя, возможно, и находилась где-то совсем неподалеку.

Больше нам тут делать было нечего. Надо переезжать на новое место, искать другой курган. Где?

• Предыдущая
• 20/52
• Следующая