Белое Перышко - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/8
• Следующая

— Я тебе самому за него голову сверну, — огрызнулся первый. — Ты что? Совесть греку продал? Птаха нам поверила, а ты — голову?..

— Не валяй дурака, — рассердился второй, — полсотни наловили, а с одним возню затеял. Давай сюда, я сам ему голову сверну. А не то выпусти, вон ястреб на телеграфном столбе сидит — дожидается.

Спор, несомненно, перешёл бы в драку, но мальчики уже поравнялись с решётчатой калиткой сада. Загорелая рука проворно просунулась сквозь решётку.

— Лети, малышок!

Пальцы разжались… В ту же минуту быстрые крылья унесли Белое Пёрышко в глубь сада, в самую чащу каких-то колючих кустов. Он проскользнул в тенистый коридорчик меж ветвей, у самой земли, и долго сидел там тихо, не шевелясь, не веря ещё в своё спасение.

Зато к вечеру, уже почти в сумерки, удивлённые хозяева сада в первый раз в жизни услышали песню зяблика. Наши перелётные птицы не поют в местах зимовки, свои песни они оставляют родине. Но Белое Пёрышко взлетел на ветку апельсинового дерева и там, раздувая горлышко и трепеща крылышками, спел свою лучшую песню, какую пел только летом у родного гнезда.

— Вы-чиу! — звонко закончил песню Белое Пёрышко и, задорно взмахнув крыльями, повернулся на ветке. Но время весёлых летних драк уже прошло, никто не ответил на его вызов, и он сам сразу же забыл о нём. Голос, зовущий куда-то вдаль, беспокойный и неумолкающий, опять заговорил в нём. Короткий крик — и Белое Пёрышко стремительно сорвался с ветки и кинулся в синеющий вечерний полумрак. Куда? Туда, куда звал его голос, дальше, дальше на юг, вперёд через море, чуть видное в лучах заходящего солнца.

Его поняли. Вся стайка, притихшая было во время его песни, дружно ответила на призыв, и в миг на деревьях не осталось ни одного зяблика. Они неслись тесной кучкой, точно заряд дроби, выпущенный из ружья, перегоняя друг друга и чуть не сталкиваясь. И впереди, обгоняя всех, мчался Белое Пёрышко.

А в покинутом саду маленькая девочка спрашивала отца:

— Папа, какая это птичка так хорошо пела? Я её никогда не слышала. Откуда она взялась?

И отец ответил:

— Эта птичка — большая путешественница. Ты её опять увидишь весной. Она полетит далеко на север, выводить детей. И там будет петь свою песенку. У нас она спела её в первый раз. Отчего, что с ней случилось — не знаю.

Маленькая девочка подумала и сказала серьёзно:

— Не огорчайся, папа, я вырасту, узнаю и тебе расскажу.

Стайка зябликов неслась стремительно, а берег таял, таял и вскоре остался далеко позади. Они этого не видели и не знали, для них была одна лишь дорога — вперёд.

Солнце садилось за горизонтом, но это их не тревожило. Тихая погода — вот что нужно для слабых крылышек, которым не сладить с ураганом.

Но тихой-то погоды им как раз и не хватило на весь перелёт. Угадывать бурю, пережидать её на берегу они не умели, а буря уже шла им навстречу. Это была даже не буря, просто свежий встречный ветер, но и его оказалось достаточно. Маленькие крылышки зяблика — не широкие крылья чайки, которым и настоящая буря — нипочём. Зяблики пробивались сквозь ветер, а он сносил их назад, и они почти не приближались к дальнему берегу по ту сторону моря.

Не один час уже так боролись они с ветром, и вот то тот зяблик, то другой начали отставать. А отставшему уже не было спасения. В дружной стае общее движение, шелест крылышек, тихие голоса поддерживали, вселяли бодрость в маленькое усталое сердце. Но когда голоса стаи терялись вдали, одинокую птичку покидало мужество, всё ниже спускалась она, всё ближе к пенистым гребням волн. Вот уже брызги пены смочили лёгкие крылышки, взмахивать ими стало ещё тяжелее, последний жалобный крик — и следующая волна накрывала маленькое тельце.

Белое Пёрышко всегда держался впереди. Но сегодня гонка с ястребом измучила его. Он не успел ни отдохнуть, ни покормиться перед перелётом.

Уже несколько раз стая начинала обгонять его, и только большим усилием он удерживался впереди. А теперь и вся стайка летела ниже, и белая пена на гребнях волн, казалось, сама поднималась ей навстречу.

Но вот что-то мелькнуло в волнах… Это не пена. Белый треугольник паруса, за ним другой, поменьше. Капитан ловко вёл шхуну к африканскому берегу против ветра, поворачивая к нему своё небольшое судно то одним, то другим боком.

Уже светало, и в первом сиянии зари видно было, как рассыпалась по палубе и реям целая стая крошечных пичужек. Кто мог — цеплялся усталыми лапками за канаты и реи, другие упали на палубу и лежали с распущенными крыльями и раскрытыми клювами. Их можно было собирать руками, вконец измученные птички уже не боялись людей.

Но этих людей им и не нужно было бояться. Матросы бережно обходили их, чтобы не наступить, а самых измученных подобрали и отнесли в каюту отдыхать.

— Они верят нам. Пусть я буду последним негодяем, если их обману, — сказал капитан шхуны, и все с ним согласились.

Белое Пёрышко сохранил ещё достаточно силы, чтобы не упасть на палубу. Он вцепился коготками в крепко натянутый канат над головами матросов. Ветер свистел и рвал канаты, паруса хлопали. Но всё же здесь было легче, чем в полёте над ревущими волнами.

Наконец всё отчётливее стал виден приближающийся берег. Неподвижно сидевшие на снастях птички оживились. Они поворачивали головки, слегка взмахивали крылышками, словно вновь готовясь к полёту.

— Те, в каюте-то, ожили, так и стучат в иллюминатор, на волю просятся, — сказал матрос, выходя на палубу.

— Выпусти, когда эти полетят, пускай держатся вместе, — ответил капитан.

В ту же минуту птички, как по команде, вспорхнули над палубой и лёгкой стайкой понеслись к уже чётко обозначившемуся берегу. Ветер утих, лететь было легко.

— Выпускай, выпускай остальных! — закричал капитан. — Ох, а это что за чертовщина?

Большая птица снялась с верхушки мачты и устремилась за зябликами.

Ястребы летят на зимовку поодиночке. Ястреба, который охотился вчера за Белым Пёрышком, тоже застигла буря, и он, никем не замеченный, опустился на верхушку мачты. А теперь, отдохнув и проголодавшись, он отправился вдогонку за лёгкой добычей.

Белое Пёрышко летел впереди стаи и не знал, что их опять настигает враг.

Вдруг он услышал лёгкий писк, и над его головой мелькнула знакомая тень. Он кинулся было в сторону, но ястреб, не обращая на него внимания, описал полукруг и с добычей в когтях повернул назад к шхуне. До берега ещё далековато, а тут, на рее, можно отлично закусить свеженьким зябликом. Он так и сделал, опустился на рею, но закусить ему не пришлось: раздался выстрел, и капитан поставил к стенке каюты дымящееся ружьё.

— Выкинь эту дрянь за борт, — приказал он юнге. — Вместе спасались, а как передохнул, так товарища по беде рвать? Настоящий фашист!

Тем временем и выпущенные из каюты зяблики догнали впереди летящих. Ястребок был забыт. Ещё несколько минут полёта — и стайка с шумом ворвалась в тенистый сад. Африка! Средиземное море, буря, путешествие на шхуне — всё осталось позади. Воспоминания не тревожили маленьких путешественников. Солнце сияет, кругом тихо, а насекомых в листве даже больше, чем на родине. И стайка зябликов обсыпала первое приглянувшееся им дерево так весело, как обсыпала водные берёзки там, за морем, на далёком севере.

— Бвана, о бвана[1] , они здесь!

Чёрный мальчик взбежал на террасу и усердно принялся колотить в дверь маленьким кулачком. Передохнул и снова начал:

— Бвана, о бвана, они маленькие, совсем маленькие и говорят: пии!.. пии…

Мальчуган смешно сморщился, стараясь изобразить, как пищат «совсем маленькие».

Дверь наконец отворилась. На пороге, опираясь на палку, показался высокий седой старик. Это был «белый» — англичанин. Но загорел он почти до черноты, и на тёмном лице странно выделялись светлые голубые глаза.

Мальчик радостно вскрикнул, схватил старика за руку и изо всех сил старался стащить его с террасы в густой тенистый сад.

• Предыдущая
• 3/8
• Следующая