Дикарь - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/30
• Следующая

И, шепнув это, она также беззвучно как и появилась, вышла из «детской».

Лес полон обычного звона, шорохов и пенья. Полдневное солнце, сквозящее своими лучами через густую зелень, кажется ярким, гигантским чудо бриллиантом.

Диму, сидящего на пне срубленного дуба, не узнать сегодня. На нем белый фланелевый костюм, какой обыкновенно одевают для игры в теннис юные спортсмены. Лицо у него не такое, как всегда, глаза горят радостно и ярко. Вблизи раздается шорох. Это уже не обычный шорох ветвей, птиц. Явственно слышны шаги.

— Маша! — весело кричит Дима навстречу приближающейся из-за кустов знакомой фигурке. Это, конечно, она, но все же не похожая что-то на себя. На ней легкая, белая кисейная кофточка, затканная розовыми букетиками, старенькая, поношенная, но опрятная юбка, желтые, с чуть сбитыми каблуками, сандали-туфельки. А в черную, смешную, стоящую торчком косичку вплетена розовая яркая ленточка.

— Маша, милая, да какая ты хорошенькая нынче! — радостно вырвалось у Димы, при виде своей маленькой нарядной приятельницы.

— Уж и не говори! Страсть боялась, чтобы Серега опять все не отнял. Под камнем в лесу хоронила все время, здесь и переодевалась даже, в кустах.

— Да откуда же у тебя все эго, Маша?

— Ха! Ха! Ха! Вот чудной ты, Димушка! Запамятовал разве? Все барышня Инночка подарила; с тобою же присылала. Помнишь?

— Да… конечно, помню.

— То-то, а то ведь ты мог и обещание свое забыть — свести меня к вам на праздник…

— Нет, нет, Маша, как можно забыть! Я все свои обещания помню. Как сказал, так и будет. Посажу тебя в беседке у забора. Оттуда все увидеть можно…

— Ну-ну… А я уж испугалась. Думала, напрасно я, Машка, вырядилась…

— Не напрасно. Не только на праздник, а и за Капитонычем на маяк поедем вместе. Мама с Петром Николаевичем позволили мне пригласить нынче к обеду нашего старину.

— Димушка, миленький, золотенький, радостный мой!.. Неужели меня на маяк возьмешь?

— Возьму, Маша.

— Ой! — Девочка завизжала от восторга.

Как она была благодарна ему за те радости, которые он вносил в её жизнь, убогую впечатлениями, гнетущую, полную лишений и нужды!

Дима казался маленькой нищенке ярким солнышком, озаряющим эту темную, беспросветную жизнь.

Задыхаясь от радости, она ухватилась за его руку, и побежала с ним к берегу озера. Там, привязанная к небольшим мосткам пристани, мерно покачивалась маленькая лодка, купленная Петром Николаевичем специально для мальчиков Стоградских. Дима проворно отвязал ее, прыгнул в нее сам и помог перебраться Маше.

Синее озеро ласково встретило детей. Безоблачное небо улыбалось кроткой мягкой улыбкой. Тихие всплески играющих рыб, радостно-теплые лучи полдневного не знойного солнца, мерные взмахи весел, которыми мастерски управлялся Дима, — все это волновало какую-то праздничную радость в сердцах обоих. И вдруг эта радость пропала мгновенно, сразу… Сразу потемнело лицо Маши. Дрогнули и побелели губы девочки, а огромные черные глаза зажглись тоскою.

— А когда, Димушка, когда? — неожиданно прошептала она, взглянув на своего друга.

Молодой Стоградский понял, что означает её вопрос, и ответил также тихо:

— Завтра, Маша. Мы уже решили. Мама дала свое согласие.

— Завтра?

— Да, милая. Не горюй. Через год я вернусь, даст Бог, и снова увижусь с тобою!

— Через год… — как эхо повторила девочка и внезапно сорвалась со своего места. От этого порывистого движения лодка сильно накренилась на бок. Дима едва успел придать равновесие легкому суденышку, схватившись руками за борт.

— Маша, сумасшедшая этакая! — и вырвалось у него.

Но девочка точно и не слышала этих слов. Она стояла уже на коленях перед Димой на дне лодки, обнимала своими худенькими ручонками его колени и лепетала в полном отчаянии:

— Миленький… Димушка, родименький мой… золотенький, пригоженький, хороший. Не оставляй ты меня одну с Серегой… Ведь только и сладу с ним, что тебя он боится. До смерти изобьет он меня, как узнает, что ты ушел. Намедни и то грозился: погоди, говорит, уедет твой рыцарь, посчитаю я тебе ребра…

Дима сурово нахмурился и резко остановил Машу:

— Перестань… Молчи… Не реви! Дай опомниться, авось и придумаем что-либо…

— Димушка!..

— Молчи…

Но она не могла молчать. Не отдавая себе отчета в том, чего просит, она умоляла его взять ее с собою в путешествие… Ей казалось, что это так же просто, как поехать в лодке на маяк, что это не сопряжено ни с какими затруднениями.

Дима, выслушав просьбу девочки, понял, что значит эта просьба, какой обузой будет для него такая спутница, как Маша. Но оставить Машу тут — ему было жаль. Его мозг усиленно работал. Одна мысль сменялась другой. Он сдвинул назад шапку, потер лоб ладонью и вдруг ясно, светло улыбнулся, своей детской, простодушной улыбкой.

— Ладно… хорошо… уйдем вместе!

— Ах! — как-то судорожно вздохнула девочка, и благодарный поцелуй коснулся смуглой щеки Димы.

Но Диме это выражение благодарности не понравилось, и он строго крикнул своей спутнице:

— Не зевай, правь хорошенько рулем! Здесь глубокое место… Смотри!

Обратно уже плыли втроем. На руле сидел старик Капитоныч с трубкой во рту. Он добродушно подшучивал над Димой, только что сообщившим ему о своем предстоящем путешествии.

— Ишь, прыткий какой, скажи на милость! В кругосветное путешествие выпросился… Какой выдумщик! Линьками в былое-то время за это поучивали. А таперича не то…

Старый Капитоныч оседлал своего любимого конька — бранил теперешние порядки, своеволие нового поколения и похваливал, по своему обыкновению, старину.

Это был старый морской волк, бывший боцман, сослуживец покойного капитана Стоградского, не раз облагодетельствованный им, и теперь перенесший всю свою любовь на его сына, Вадима. С Димой старик виделся почти каждый день. Целые часы проводил на маяке Дима, собственноручно зажигал маячные огни и вместе с Капитонычем нередко слушал бурю, аккомпанировавшую рассказам Капитоныча о его морском прошлом, о старой службе и героях русского Флота.

Сейчас Дима вез старика на праздник в «Озерное».

Петр Николаевич, желая порадовать Диму в последний день пребывания его дома, пригласил на обед и старого Капитоныча. Старик был очень польщен этим приглашением. Он надел свой лучший костюм, расчесал тщательнее обыкновенного клочковатую бороду и привесил себе на грудь многочисленные, полученные им за сорокалетнюю беспорочную службу, медали и другие знаки отличия.

— Ну, ну, старайся, миляга, а я буду нынче вроде барина, — поощрял он гребшего изо всех сил Диму.

Но вот лодка подошла к пристани, и старик и дети вышли на берег.

— Проходи прямо к беседке… И жди меня там, принесу тебе чего-нибудь сладкого, — успел шепнуть Маше Дима и, взяв под руку Капитоныча, провел его в дом, откуда уже слышались голоса и смех съехавшихся гостей.

• Предыдущая
• 9/30
• Следующая