Один на один - Внуков Николай Андреевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/24
- Следующая
Есть ли у него название на подробных лоцманских картах? И как называется мой?
Ветер шел с моря ровный и прохладный. Дышалось легко, и от этого невесомого воздуха захотелось есть. Я развязал пакет, съел пять яиц, несколько мидий, закусил ягодами кизила и запил обед нагревшейся в бутылке водой. Костер решил не разжигать — неохота было возиться с огневыми палочками, да и сушняка я здесь что-то не видел. Ствол лиственницы поднимался высоко, как колонна, и нижние ветки начинались на высоте трех или четырех моих ростов.
Неожиданно я вспомнил, что меня могут искать, и стал всматриваться в небо. Но на всем голубом размахе небесной высоты не было ни одного облачка, ни одной подозрительной точки.
Впереди, шагах в ста, росли еще три лиственницы, а дальше, на крутизне, темнел целый лес. Если бы сюда не так трудно взбираться, лучшего места для палатки и не придумаешь. Но здесь нет ни саранок, ни мидий, ни скал, на которых гнездятся чайки. Нет берега, на который прибой и штормы выбрасывают множество всякого барахла, необходимого для жизни.
Интересно, что, для того чтобы жить, человеку нужно не так уж много. Самое главное — одежда и обувь. Потом хороший нож. Если бы на острове водились звери — конечно, ружье. Топор. Ну, еще котелок, миска и ложка. Что еще? Да, пила. И напильник, чтобы ее затачивать. И все. Остальное можно сделать своими руками.
Почему в городе у человека так много вещей? Целые склады белья, костюмы, всякие куртки, пальто, плащи… В квартирах уйма разной мебели. Да еще телевизор, стиральная машина, холодильник, шкафы… У многих — автомашины, фотоаппараты, магнитофоны. И все это надо обслуживать, возиться с этим, покупать все новые модели этого барахла. В конце концов получается, что человек только и работает ради вещей, а некоторые гордятся, что у них разных шмоток больше, чем у других… Неужели так устроена жизнь, что нужно этим гордиться? Или это от жадности? Из-за того, что приятно хвастаться перед другими: у меня, мол, есть то, то, то, то, а у тебя этого нет. И забавно, что увеличение количества вещей называется благосостоянием. В газетах так и пишут:
«рост благосостояния…» Не спорю, хорошо, когда у тебя телевизор, радиоприемник, автомашина, но ведь прекрасно можно обходиться и без них. Жили же без всего этого сто лет назад, и неплохо жили. И времени больше оставалось на разные другие дела. А сейчас… Или я ошибаюсь и неправильно что-то понимаю?
Да вот я сам. Дома меня не отлепить было от телевизора, я часами мог крутить транзистор. А тут о них и не вспоминаю. Значит, они и не так уж необходимы?
Кстати, кино, телевизор, радиоприемник, фотоаппарат почти не оставляли мне времени для того, чтобы самостоятельно думать. И только попав на остров, я стал размышлять о таких вещах, о которых раньше и не вспоминал…
У трех лиственниц я тоже не нашел никакого топлива. Даже прошлогодних шишек под ними не было. На почве желтел тоненький слой хвои.
Я осмотрел деревья. Толстые, правильной формы, высокие. Они росли здесь свободно, им ничто не мешало, и ветви не утолщались на южной стороне, везде были одинаковые. Вот тебе и примета о севере-юге… И ни одного сухого сучка на земле!
Здесь я не отдыхал, а начал подниматься прямо к лесу.
Карабкался на подъем в тени — солнце закрыл скат сопки. От леса тянуло приятной свежестью. И хотя крутизна склона увеличивалась, идти было нетрудно.
На материке в лесу всегда находится сушняк. Жаль, что сейчас июль и еще нет грибов. В прошлом году мы с отцом за один только поход в тайгу — и совсем недалеко от станции — набрали два ведра белых груздей. На всю зиму хватило. Какие они были, особенно со сметаной! Да и с подсолнечным маслом тоже…
А что, если на катере все сразу подумали, что я утонул? Если они так подумали, никто меня и не будет искать. И никаких вертолетов не появится в небе. И тогда мне долго, ой, как долго не видеть ни отца, ни станции, ни груздей…
Мысль эта заставила меня остановиться, но я воспринял ее спокойно, не так, как в первые дни. Я вообще ко всему стал относиться очень спокойно. Найдут — хорошо. Не найдут — ну и что? Бесись не бесись — толку от этого мало. Ничего не изменится. Надо просто делать свое дело на этой земле. Тебе дана жизнь, она тебе нравится и ты не собираешься с нею так просто расставаться. Поэтому не разменивай ее на мелочи, на всякие там ожидания, страдания и прочее, а делай все, чтобы сохранить себе жизнь. Кто у тебя может ее отнять? На острове — только природа или болезнь. А ты не поддавайся. Дерись за свое право жить. Коли ты народился на свет — значит, она же, природа, дала тебе это право. Ищи, каким способом можно приспособиться к природе или приспособить ее для себя. Конечно, у меня мало силенок, чтобы приспособить для себя остров. Вот если бы я был не один… А так — надо приспосабливаться. Надо искать то, что поможет мне выжить. Я уже нашел воду, пищу, построил жилье. Остался целым после бури. Сейчас есть шанс подать сигнал другим людям, что я нахожусь на острове. Неужели я упущу этот шанс?
Поправив на плечах лямки свертка, я направился к лесу.
Только издали он казался густым и темным. На самом деле лиственницы стояли редко, шагах в двадцати-тридцати друг от друга. Кое-где между ними росли кусты багульника. Земля здесь еще не просохла. И вообще солнца в этих местах было мало, большую часть дня оно было загорожено сопкой. Я прикинул, что этот берег тянется в юго-западном направлении километра на два. И как я обрадовался, увидев между стволами лиственниц целые валы, кучи и баррикады из бурелома! Огромный костер можно было развести здесь!
Отдохнув и слегка перекусив печеными яйцами, я сделал большой круг по лесу. Не нашел никаких груздей. Видимо, грибов здесь вообще не водилось. Весь подлесок состоял из багульника. Но зато сколько сушняка!
Выбрав завал побольше, я начал подтаскивать к нему сучья, с которыми мог справиться. Через некоторое время под двумя лиственницами образовалась порядочная груда всего, что могло гореть. Вынув из свертка огневой припас, я добыл огонь.
С палочками и луком я научился обращаться не хуже первобытного. По цвету дыма сразу определял, что на конце появился уголек. И просто чутьем улавливал, когда палочку надо выдергивать из гнезда, чтобы уголек не раскрошился в пыль. Ну, а уж раздуть огонь из самой крохотной искорки для меня вообще не составляло труда. Делал все это не задумываясь, так же, как дома чиркал о коробку спичкой. Я понял одну интересную штуку. Каждая работа, когда ее не знаешь, кажется сложной и трудной. Сначала всегда обдумываешь любое движение, часто делаешь то, что не нужно. И это получается не так, и то — не этак. Несколько раз испортишь работу. Это правильно, потому что ты еще учишься. Зато через некоторое время руки так привыкают, что уже не задумываешься, в каком порядке что нужно делать. И тогда все становится вовсе нетрудным.
Иногда мне казалось, что будь у меня не маленький перочинный нож, а топор, я смог бы построить себе настоящий дом.
Через полчаса костер разгорелся. Я наломал тонких веток багульника и бросил большую охапку в огонь. К вершинам лиственниц поднялся столб плотного голубого дыма.
Есть сигнал!
Я сел у огня.
И тут вдруг снова увидел дырку на джинсах под самым коленом. Кажется, она стала больше…
Там, на станции, в школе, я очень гордился своим джинсовым костюмом, особенно штанами. Костюм мне привез отец из Владивостока. Настоящий «Ли» с двойными крупными швами, с молниями на задних карманах, с фирменными пуговицами. Все ребята умирали, когда я в первый раз пришел в нем в школу, а я чувствовал себя самым счастливым человеком. Штаны сидели, как положено настоящим «Ли», на самых бедрах, куртка приятно и плотно обнимала плечи, и все было сделано из блекло-синей ткани, жесткой, как жесть. Я даже начал бояться, что когда немного подрасту, костюм станет тесен и в нем будет трудно передвигаться. Но этого не случилось. Я действительно подрос, но и костюм вроде бы подрос вместе со мной — и в седьмом классе он сидел на мне так, будто я в нем родился. Джинсы и куртка слегка потерлись па локтях и коленках, побелели на швах и стали еще моднее. Чудесный «Ли», казалось, ему сносу не будет! Ведь там, где он шился, он предназначался для работы на фермах, скачки на диких мустангах, тяжелых походов и вообще для полной приключений жизни настоящего человека. И вот на тебе — неполных три недели на острове и уже дырки, и ткань начала расползаться у прочных двойных швов… Нет, уж лучше бы сюда морскую робу из настоящей парусины, такую, какую носят рыбаки.
- Предыдущая
- 16/24
- Следующая
