Дорога надежды - Голон Анн - Страница 27
- Предыдущая
- 27/115
- Следующая
Но что касается злодейки, папессы, Анжелика все порывалась сказать, что она мертва и похоронена.
Он же, выдающийся человек, в настоящее время лишен могущества, ибо сгинул в ирокезских лесах.
Она услышала, как Номи прошептала:
— И он тоже в могиле…
— Не разговаривай, когда я раскладываю двойную печать Давида, — оборвала ее Рут.
И все же Анжелике показалось, что Номи читает ее беспокойные мысли Она понимала также, что эти слова Номи — не столько ответ ей, сколько сообщение: «и он тоже в могиле».
Третьи семь карт, третья звезда подводила итог предыдущим откровениям.
Иногда она резюмировала «тональность» всей жизни, во всяком случае, весьма значительного ее отрезка, а также на несколько лет вперед предвещала грядущее. Этот третий расклад обещал быть самым интересным, объясняли они ей, благодаря особым значениям оставшихся семи арканов: свободная воля, повозка, справедливость, сила, умеренность, звезды, мир В какой они предстают последовательности? Каковы будут их сочетания?
Один из этих символических арканов может случайно выпасть из комбинации при раскладе. Тогда он будет заменен на сумасшедшего, либертена, которого кусают за пятку, — наиболее загадочный из всех арканов, способный придать иное значение всей комбинации.
Итак, первая карта, открытая Рут, оказалась повозкой, которой противостоял странный сумасшедший, облаченный в небесно-голубые одежды, опоясанный золотой цепочкой, в голую пятку которого впился зубами черный пес. Номи сдавленно вскрикнула.
— Что это означает? — спросила Анжелика с бьющимся сердцем.
— Бегство! Замешательство, во всяком случае, незапланированное путешествие, вызванное укусом пса, которое может означать как происки непримиримого врага, так и Божью волю, властно направляющую вас по избранному пути.
— …По которому я, быть может, не хочу идти! — воскликнула Анжелика. Довольно, Рут, — решительно заявила она, — я ни о чем больше не хочу слышать, ни об этой повозке, ни о путешествии, ни о бегстве или замешательстве. Я хочу жить, хочу быть счастливой.
— Но ведь в целом расклад более чем оптимистичен. И это замечательно, заявила Рут, быстро переиначившая последнюю фразу своего пророчества.
— Нет, я ничего не хочу знать. Я хочу думать, хочу думать, что у меня больше нет врагов. Я всегда успею, если понадобится, оказать им отпор.
— Просто ты Стрелец, — подытожила она, словно это определение могло объяснить строптивость ее Героини.
Это последнее отвергало слишком определенный образ будущего, которое в действительности мало ее заботило и о котором она предпочла бы узнавать постепенно. Ибо Стрелец — нечто глубоко укорененное в настоящем и в то же время знак того, кто нацеливает в небеса нетерпеливую стрелу, исполненную живого воображения. Проекция же будущего, которое она не могла целиком охватить своим сознанием, деморализовала ее.
Сегодня ей хотелось верить в то, что она дожила наконец до дней прочного и основательного счастья в стенах Вапассу. Хватит с нее бегства и замешательств… Рут, видя волнение Анжелики, ласково накрыла ладонью ее запястье.
— Не печалься, сестра моя. Эти последние семь карт раскрывают перед нами лишь общий смысл твоей судьбы, в которой я не вижу таких уж неотвратимых невзгод. Совсем напротив, ты была и останешься победительницей. Смею тебя заверить.
Она не отрицала наличия сильного демонического влияния, однако в тот день, когда они сделали первый расклад, это влияние было подавлено. И что бы ни произошло, победа ей была обеспечена, блистательная и решительная.
— Может быть. Но я все равно ничего не хочу больше слышать об этой повозке.
Легкое похрапывание, оркеструющее их разговор, напомнило им о присутствии миссис Кранмер.
— Номи, разбуди ее.
— Нет, пока она спит, всюду царит покой.
Они молча смотрели на хозяйку дома, которая продолжала спать, как ребенок, издавая время от времени звуки, свидетельствовавшие о ее глубоком забытьи.
— Сон подействует на нее благотворно, — сказала Рут Саммер с услужливой предупредительностью. — Она не злая, эта женщина, но полна противоречий. Ее осаждает множество безосновательных и безысходных страхов, которые не дают ей возможности дышать. Обитатели этого дома охвачены каким-то безумием, за исключением нескольких ветреных служанок, а также… — Она помолчала в раздумье. — Быть может, старого господина? Ибо с приближением старости мужчины ведут себя не так, как женщины. В то время как женщины, уязвленные большей свободой, которой они обязаны утратой привлекательности и которая вызывает в них желание отомстить за годы рабства и подчинения, часто становятся властными, высокомерными, резкими, то есть злыми и сварливыми, мужчины — напротив, сняв с себя латы и доспехи и освободившись от суровых ратных обязанностей, защиты слабых существ, охотно отдаются снисходительности и мудрости, благодушию, более приятной жизни, прелесть которой они не могли прежде вкусить. Терпимость и склонность к созерцанию помогают им вернуться к тихой мудрости, которая всегда составляла лучшую часть их существа. Это случилось, как мне кажется, с патриархом здешних мест, бывшим, однако, очень строгим законодателем, еще более строгим, чем Уинтроп, основоположник, которого, по слухам, он изгнал из города.
Пока она говорила, тот, о ком шла речь, появился на пороге; его высокая, величественная и стройная, несмотря на возраст, фигура закрывала собою почти весь косяк двери. Стоя неподвижно на пороге, он напоминал выполненный во весь рост портрет предка. Его выцветшие глаза смотрели на присутствовавших с тем отстраненным, загадочным выражением, какое талантливый живописец мог бы придать модели для того, чтобы она с легким сердцем сохранила на века свой образ в назидание потомкам: чуть-чуть улыбающийся, чуть-чуть суровый.
Так как перед ним были четыре женщины: Анжелика с нимбом светлых волос, величественно восседавшая в своем кресле, Рут, сидевшая перед все еще разложенными картами рядом с Номи, склонившей голову на ее плечо, и Агарь у их ног, плетущая венок; не четыре, а пять, если считать Онорину, рыжая шевелюра которой пылала в углу, и даже — шесть, если отнести к вечно женственной части рода человеческого Глориандру, имя которой было длиннее ее жизни, — достопочтенный Сэмюэль Векстер, мужчина, приковывал к себе в эту минуту всеобщее внимание, и взгляд малышки показался ему не менее глубоким, чем остальные.
Все женщины смотрели на него — мужчину-хозяина, мужчину-стража, мужчину-судью…
«Экая малость», — подумал он, чувствуя свою беспомощность перед лицом этой направленной на него силы. Его улыбка обозначилась отчетливей.
Он подошел к колыбели, посмотрел на Ремона-Роже де Пейрака, единственного в этой комнате, не считая его, представителя мужской половины рода человеческого, спящего, крошечного, не осознающего этой сомнительной привилегии, и процитировал:
Человек, рожденный женою, Краткодневен и пресыщен печалями:
Как цветок, он выходит и опадает.
Убегает, как тень, и не останавливается, И на него-то Ты отверзаешь очи Твои И меня ведешь на суд с Тобою?
— Первая часть книги Иова, глава XIV, — в один голос подхватили Рут и Номи, собирая со стола и укладывая в сумку разноцветные карты.
Анжелика была тронута, слыша, как этот старик продекламировал строки, преследовавшие ее в минуты агонии охватившей малыша.
Она попросила у патриарха извинения за то, что принимает его в дезабилье в своем «салоне», как тогда говорили в Париже.
Номи придвинула к нему кресло, он опустился в него и не выказал особого удивления, обнаружив в другом кресле свою спящую дочь миссис Кранмер.
Почтенный возраст позволял ему беспрепятственно проникать в женские комнаты, а удаление от дел, общественных и религиозных, избавляло его от необходимости осуждать невинные странности, с которыми он там сталкивался, ибо известно, что у женщин свои представления о проведении интимного досуга.
Он заговорил о доброте Иисуса Христа, испросившего для них милости и благодати в эти последние дни.
- Предыдущая
- 27/115
- Следующая
