Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 40
- Предыдущая
- 40/119
- Следующая
ГЛАВА 6
Островок был необитаем и уютен, как детская колыбель. Он затерялся среди десятков себе подобных в длинной цепи Южных Спорад. Аквамариновые волны Эгейского моря с ласковым шепотом набегали на золотисто-белый песок потаенной бухты, окруженной покрытыми увядающей осенней зеленью скалами. Звонкий говорливый ручей сверкающим водопадом изливался со скал в море, оставляя на светлых камнях коричнево-оранжевые змеящиеся полосы. Тихий прозрачный вечер усадил на воду беспокойных чаек и открыл взору проницательного наблюдателя темнеющий вдали остров Родос, с пламенеющими в лучах предзакатного солнца вершинами гор.
Бухта полнилась судами пиратов-киликийцев. Стремительные и хищные с виду, окрашенные в черный цвет, они столпились вокруг крохотного мыса, словно щенки борзой суки у ее сосков. Два миопарона были вытащены на берег, и плотники хлопотливо суетились, стучали топорами, исправляя повреждения. Неподалеку от них горели костры – там готовился ужин. Впрочем, команды судов времени до трапезы понапрасну не теряли – расположившись в тени невысоких, покрученных штормовыми ветрами деревьев, они предавались возлияниям под звуки оркестра флейтистов, задающих ритм гребцам.
Рабов-гребцов тоже свезли на берег. Несмотря на впитанную с молоком матери жестокость, необходимую в их ремесле, пираты относились к этим живым движителям судов достаточно бережно. Гребцы часто гибли в постоянных морских баталиях и стычках, а найти взамен сильных, выносливых невольников и, вдобавок, обучить соответствующим образом, было нелегко и требовало много времени. Поэтому рабов кормили вдоволь и допускали определенные поблажки, как в этот вечер.
Чисто вымытые и почти голые – постиранная одежда, вернее, обноски, лохмотья, сушилась на валунах – они лежали на горячем песке, с непередаваемым блаженством ощущая непривычную земную твердь: миопароны в поисках легкой и богатой добычи могли болтаться в море по полмесяца. На некотором расстоянии от них прохаживались охранники во главе с одним из келевстов. Они отчаянно завидовали товарищам, отдающим почести Бахусу, и с нетерпением ждали смену, чтобы тоже испить холодного терпкого вина, утоляющего жажду и возбуждающего аппетит.
Транит миопарона «Алкион»[227] Савмак лежал, зарывшись в песок, и вполуха слушал негромкий разговор своих новых приятелей – здоровенного, словно высеченного из каменной глыбы римлянина Пилумна и его друга, жилистого, рослого фракийца Таруласа.
– … И если я когда-либо попаду в Синопу, клянусь бородой своего отца, насажу этого вонючего циклопа Сабазия на вертел, подвешу над костром и буду поливать горячим бараньим жиром, чтобы не обуглился чересчур быстро, – Пилумн ругался без особого азарта – его, как и Таруласа, разморило и тянуло на сон.
– Он не мог знать, что пообещавший доставить нас в Элладу купец – агент киликийцев, – возражал ему Тарулас, сонно поклевывая носом.
– Но Сабазий свел нас с этим продажным псом, значит ему и ответ держать, – упрямился Пилумн.
– Как сказать… – угрюмо улыбнулся Тарулас. – Если бы кое-кто не уснул, будучи на страже, то мы сейчас гуляли бы по Афинам свободные, словно ветер.
– М-м… – промычал смущенный Пилумн. – Этот проклятый купец, провалиться ему в Тартар, был таким обходительным…
– И щедрым, – подхватил с иронией Тарулас. – Уж чего-чего, а вина он не жалел.
– Да, – простодушно согласился Пилумн. – Отменное было винцо. Хорошо выдержанное и крепкое, как… – только теперь он заметил осуждающий взгляд друга и, смешавшись, умолк.
– Вот-вот. Именно – крепкое, – вздохнув, пробормотал Тарулас и отвернулся.
Пилумн заворочался от избытка переполнивших его голову мыслей и зло выругался, глядя на цепь, сковавшую их друг с другом: к сожалению, киликийцы чересчур осторожны и предусмотрительны…
Савмак неожиданно почувствовал, как его глаза увлажнились. Раб… Сильно, до скрежета стиснув зубы, он уткнулся лицом в песок, стыдясь мимолетной слабости. «О, Фагимасад[228], укрепи мой дух…» – прошептал Савмак.
– Эй, ты, дубина! Уснул? – плеть келевста ожгла голые плечи Пилумна. – Я к тебе обращаюсь. Поднимайтесь, лежебоки, – он пнул Таруласа. – Принесете котел со жратвой.
Зарычав от ярости, как медведь, Пилумн вскочил на ноги, схватил келевста, поднял над головой и швырнул на землю. Ошеломленные охранники на некоторое время оцепенели, наблюдая за своим начальником, который, извергая проклятья, ползал на карачках.
– Чего стоите, олухи! – наконец вызверился на них келевст. – Убейте этого подлого раба, искрошите его в мелкие кусочки!
Охранники торопливо достали мечи и стали окружать разъяренного Пилумна. Тарулас тоже поднялся и, с мрачной решимостью отдать жизнь не даром, стал спиной к спине друга.
– Нет, постойте, я сам! – келевст в конце концов протер залепленные песком глаза и присоединился к охранникам.
Выхватив меч, взбешенный пират ринулся на взбунтовавшихся рабов, как бодливый бык на красную тряпку. Не сговариваясь, Пилумн и Тарулас вдруг расступились, насколько позволяла ножная цепь, и потерявший от неожиданности способность что-либо соображать келевст оказался в молотилке, откуда вылетел, словно камень из пращи, изрядно помятый и без оружия.
– Убейте..! – возопил незадачливый воитель, в очередной раз пропахав носом горячий песок.
Но пираты на этот раз не оказали должной прыти – мрачная и устрашающая фигура Таруласа с мечом в руках и огромные кулачищи Пилумна, не позволяли надеяться на быструю и легкую победу в предстоящей схватке. Тем более, что и среди остальных рабов поднялось волнение и недовольный ропот.
– Отставить, – негромкий, но властный голос заставил облегченно вздохнуть колеблющихся охранников, и они тут же опустили оружие.
В круг, образованный пиратами, вошел иронично улыбающийся Селевк, командир флагманского судна «Алкион», предводитель киликийцев.
– Мне бы не хотелось выбросить ваши тела в морскую пучину, – все так же улыбаясь и с восхищением глядя на мощную фигуру Пилумна, сказал миролюбиво Селевк. – Вы не будете наказаны, даю слово. В случившемся виноват келевст, я все видел. Поделом ему. Меч, – он подошел почти вплотную к Таруласу и протянул руку.
Какой-то миг поколебавшись, фракиец со вздохом сожаления отдал оружие: опытным взглядом старого воина он заметил нескольких лучников, державших рабов на прицеле. Пилумн, понуро опустив голову, только прорычал, как затравленный зверь.
– А теперь – ужинать, – как ни в чем не бывало, приказал Селевк, жестом распуская охранников.
– Селевк! – грубо расталкивая собратьев по разбойному промыслу, к предводителю подступил кряжистый пират с отсеченным левым ухом. – Кто дал тебе право распоряжаться моими людьми?! Эти рабы оскорбили моего келевста и должны понести наказание.
– Рабы – моя собственность, Гриф, – Селевк посуровел. – Мне они стоили немалых денег. И из-за твоего дурака-келевста я не намерен понапрасну терять свое добро. А распоряжаюсь твоими людьми я по праву старшинства. Надеюсь, ты не забыл, кто здесь предводитель? И что ты всего лишь один из подчиненных мне начальников суден, составляющих нашу флотилию?
– Ха-ха! Вы слышали? – кряжистый обернулся к остальным вожакам пиратов, с неодобрением внимавшим их спору. – Этот мальчишка возомнил себя вершителем наших судеб. Смешно!
– Ты не прав, Гриф, – примирительно сказал один из вожаков, убеленный сединами, но еще довольно крепкий старик с хищным орлиным взором. – Селевка мы сами выбрали предводителем, тайным голосованием. Молодость не достоинство, но и не порок. Селевк храбр, умен и удачлив. Благодаря ему наши трюмы полны добра, а мы до сих пор живы.
– Старый пес, ржавый якорь тебе под ребро! – едва не задохнулся от ярости Гриф. – Тебя прикормили, и ты теперь, как пес, с умилением воешь на луну. Но это твое личное дело. А я не желаю подчиняться этому сосунку! И требую справедливости! Рабы понесут наказание, это сказал я, Гриф! – он вырвал меч из ножен. – И пусть кто-либо попробует мне помешать!
Note 227
Алкион – в древнегреческой мифологии птица, вьющая гнездо на воде.
Note 228
Фагимасад – скифский бог, тождественный греческому богу морей и океанов Посейдону.
- Предыдущая
- 40/119
- Следующая