Страшный Крокозавр и его дети - Голицын Сергей Михайлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/36
• Следующая

– Вы тут смеетесь! – ужасным голосом закричала она. – А там бьют Драчева!

Петр Владимирович выбежал в коридор, помчался вверх по лестнице.

В спальне мальчиков было темно. Петр Владимирович повернул выключатель. Кое-кто полуодетый сидел на разобранных кроватях, двое стояли, многие уже легли, никто не спал. Щурясь от яркого света, все глядели на Петра Владимировича…

Вова Драчев съежился на стуле. Он был босой, в трусах, в майке и, закрыв лицо руками, всхлипывал.

– Вова, что с тобой? – кинулся к нему Петр Владимирович.

Мальчик не отвечал.

– Что с ним? – Петр Владимирович оглядел кровати.

Никто не отозвался.

– Я мыл в туалете ноги… И упал… – начал, заикаясь и плача, Вова.

– Покажи.

У Вовы вздулась шишка на лбу, была рассечена губа.

– Нет, это не ушибы! – Петр Владимирович вдруг заметил, что на спинках кроватей Миши Ключарева и Васи Крутова не было их верхней одежды.

Миша попытался закутаться в одеяло с головой.

– Спать не даете! – пробурчал он.

Петр Владимирович рванул одеяло с одной, с другой кровати. Оба – и Миша и Вася – лежали на простынях совсем одетые, даже в тапочках. Что же делать? Накричать на них? Наказать? Мысли его лихорадочно перескакивали. Макаренко тут, несомненно, нашел бы единственно верный выход. Прошло несколько секунд, может, минут…

Оба драчуна между тем поднялись с кроватей и покорно встали рядком у стены, понурив головы; один – долговязый, нескладный, другой – маленький, худощавый, жилистый.

– Рассказывайте, как было дело, – глухим шепотом выдавил Петр Владимирович.

Миша Ключарев молчал, а Вася Крутов неловко подался вперед, переступил с ноги на ногу и, не поднимая головы, буркнул:

– А чего Драчев такая ябеда! Мишкину фамилию назвал, когда, помните, Ключик в классе мяукал?

– Вон оно что! – протянул Петр Владимирович.

– Драчев – ябеда известный, – сердито вмешался лежавший на дальней кровати Игорь Ершов. – Он вам про нас, наверное, всякое успел наболтать.

– Никогда я не болтал! Никогда не болтал! – всхлипывал Вова.

– Вообще, конечно, Вова, ты тогда поторопился, – холодно заметил Петр Владимирович. – А вы, ребята, учтите, – он повернулся ко всем и заговорил, подчеркивая каждое слово, – запомните: никаких доносов, ябед, сплетен я никогда не слушал и слушать не буду. – Он подошел к Мише и Васе, которые стояли с опущенными головами, как пойманные преступники. – Я-то вам поверил, думал, бьются у вас изыскательские жилки, – с горечью бросил Петр Владимирович, – а вы, оказывается, самые что ни на есть стопроцентные тюфяки.

Оба угрюмо молчали.

– Долго еще так будете стоять?

Тюфяки переминались с ноги на ногу, видимо, ждали наказания. И вдруг они поняли, что, по крайней мере сейчас, их не будут ни наказывать, ни даже бранить. Разом ринулись оба вперед, мгновенно скинули одежду, прыгнули в постели и спрятались под одеяла с головами.

– Спокойной ночи, – сухо бросил Петр Владимирович.

Игорь Ершов сел на кровати и с беспокойством спросил:

– Вы сейчас к девочкам пойдете? Рассказывать будете?

– Нет, не буду. Неужели вы думаете, что я сейчас в состоянии что-либо рассказывать? – с горечью ответил Петр Владимирович.

– Вы из-за нас? Из-за нас не хотите? И девчонкам сейчас об этом скажете?

Вася Крутов, высунув нос из-под одеяла, пробурчал:

– Мы больше не станем Вовку лупить.

Игорь Ершов захлопал мохнатыми ресницами и сказал:

– Вы не беспокойтесь, все ребята сейчас заснут. Вы только потушите, пожалуйста, свет. И пожалуйста, идите к девочкам рассказывать.

«Вот чего боятся мальчишки! Ведь девчонки завтра набросятся на них», – подумал Петр Владимирович.

– Нет, рассказывать я не буду. – Он повернул выключатель. – Спокойной ночи.

В темноте никто не увидел его хитрой улыбки.

Петр Владимирович спустился на третий этаж и потихоньку подошел к полуоткрытой двери.

В темной спальне негромко переговаривались. Он постоял немного, прислушиваясь к размеренным голосам, и понял, что девочки скоро заснут. Тогда он вновь поднялся к мальчикам. В их спальне царила тишина. Можно было спокойно отправляться домой.

В прихожей Петр Владимирович встретил Валерию Михайловну, разговаривавшую с воспитательницами.

– Все в порядке, они спят, – доложил он.

– Ой, сколько вам придется с ними мучиться! – грустно вздохнула Валерия Михайловна. – Но у меня создается впечатление, что вы с ними недостаточно решительны. Смотрите не повторите ошибок чересчур добросердечной Варвары Ивановны. – Она повысила голос: – Искренне советую вам – держите их в ежовых рукавицах.

Петр Владимирович ничего не ответил, оделся и вышел на площадь.

Ноябрьский вечер был морозный, но тихий. Миллионами разноцветных электрических огней горела, искрилась, переливалась Москва. Черные облака быстро плыли по звездному небу, то заслоняя, то вновь открывая блистающий серп месяца. Странные остроносые головы огромных крокозавров – подъемных кранов, казалось, разрезали облака…

Петр Владимирович решил пойти домой пешком. Он шел, вспоминая все подробности сегодняшнего дня. «Держите их в ежовых рукавицах», – говорила ему Валерия Михайловна. Она ведь опытный педагог. Но он всем существом своим восставал против этого совета.

Миша Ключарев проснулся. Там, за окнами, в ночной тьме, сквозь густой морозный туман чуть светились мутные электрические огни.

Миша проснулся и разом вспомнил весь вчерашний день. Пошевелив пальцами правой руки, он почувствовал боль. Это Вовкины зубы оставили след. Ясно, теперь новый воспитатель будет его ненавидеть. Сегодня, наверно, даст взбучку. Нарочно не стал вчера в спальне прорабатывать. Хочет при девчонках, чтобы опять на смех поднять. Из интерната, конечно, не выгонят. Вера Александровна заступится. Не иначе как заставят дней десять подряд лестницы мыть. Но и Миша тоже всегда будет ненавидеть этого длинного. Вообще-то сперва понравилось, как он про изыскателей рассказывал, как научил изыскательскую жилку ловить. А потом… «Эх, не надо было мяукать!» С этими тюфяками и попался Миша в ловушку. А потом Галя Крышечкина просмеяла на весь класс…

И теперь Миша решил: «Буду на каждом шагу мстить этому длинному. У него новое светлое пальто. Взять да и облить рукав чернилами. Вот будет здорово! Нет, не годится. За пальто мать заставят платить». От бессилия, от злости Миша даже кулаки сжал.

Время от времени Мишу охватывали приступы гнетущей тоски. В такие часы все его раздражало в интернате. Он ни с кем не разговаривал. То его подмывало хлопнуть первого встречного мальчишку по спине, то хотелось толкнуть малыша, ножку подставить. Он нарочно плохо убирал спальню, нарочно проливал суп на клеенку, баловался на уроках…

Никто в классе не догадывался, почему на Мишу нападала эта тоска. А причина была. И причина очень серьезная.

Миша тщательно скрывал от всех свое настоящее большое горе. Прошлой весной был арестован его старший брат Саша. В парке культуры случилась драка, и Саша полез разнимать, хотел за товарища заступиться.

С тех пор только Миша один раз видел брата, видел на суде, бледного, похудевшего, с коротко остриженной головой. Он никогда не забудет его отчаянного крика: «Нет, нет, не виноват! Я только разнимал! Только разнимал!»

Саша работал штукатуром, учился в вечерней школе на пятерки и деньги все до копейки матери приносил. Ну как же было не гордиться Сашей? И Миша весь прошлый год при любом разговоре с товарищами старался вставить: «А вот мой старший брат…», «А у моего старшего брата…»

В этом году он ни разу не упомянул Сашу.

Однажды мать поведала Вере Александровне о своем горе, когда ее после очередной шалости сына вызвали в интернат.

На следующий день Вера Александровна привела Мишу в свой кабинет, усадила против себя, пристально посмотрела ему в глаза и ласково сказала:

– Какой ты стал злюка! Если с братом случилась беда, это не значит, что тебе надо сердиться на весь мир

• Предыдущая
• 7/36
• Следующая