Солёный заяц - Сомов Кирилл Григорьевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая

И мы стали тренироваться. Месье Жан подходил к нам, подправлял руку, показывал, как поточней увести из-под удара корпус. Мы упрямо повторяли одни и те же движения, словно механические куклы. Наклон, укол, наклон, укол... И опять, и опять... До изнеможения... В настоящей битве никто нас не пощадит...

Так, день за днем, пока наконец месье Жан не сказал:

— Теперь вы знаете все. Мне нечему больше вас учить в фехтовальном мастерстве. А вот в науках еще учиться и учиться.

И мы втроем закричали:

— Браво, Людовик! Браво, Король-Солнце!

Знал бы я, сколько раз этот удар спасет меня от верной гибели...

Прошло полгода. Наступила весна...

Оглядываясь назад, я понимаю, что именно это время и было самым счастливым в моем детстве. Но все хорошее рано или поздно заканчивается.

В марте к нам пришла беда...

В начале этого года испанская эскадра была изрядно потрепана французами. Но испанцы не только выстояли, но и с честью выдержали морскую битву у берегов Сицилии. После этого испанский флот, уверившись в собственной безнаказанности, почти полностью перехватил инициативу в Вест-Индии. Если кто и мог его сдержать, то лишь англичане. Пока французская эскадра «зализывала раны» и восстанавливала корабли, воды Карибского моря стали ареной жестоких сражений...

В начале марта к нашему острову подошли три испанских галеона. Они выстроились в линию и, поочередно сменяя друг друга, принялись методично расстреливать береговую батарею форта.

Я не раз слышал, как отец сетовал на скупость колониальных ведомств. Вместо мощных пушек с высокой дальностью стрельбы, на острове были установлены слабые дешевые орудия, которые не шли ни в малейшее сравнение с вооружением непрошенных гостей.

Все было кончено в течение двух часов — пушки пришли в полнейшую негодность, не причинив испанцам никакого вреда.

Поняв, что сопротивление форта подавлено, с галеонов спустили несколько шлюпок.

На берег высыпали все, кто мог держать в руках оружие. Но шлюпки противника распределились широким веером, причем с них велся шквальный огонь уже на подходе.

Я тоже схватился было за мушкет, но отец вырвал его из моих рук и прогнал меня и малышей в дом. Я не посмел ослушаться. Судьба маленького раба была ему безразлична, поэтому Иерониму удалось пострелять. А я смотрел издали и завидовал.

Вскоре большинство солдат было перебито, а испанцы высадились почти без потерь.

Они быстро и ловко связали оставшихся в живых солдат, раненых докалывали шпагами, не слушая просьб о пощаде. Особенно усердствовал рыжеусый капрал в черной кирасе и высоком черном шлеме.

Солдаты разбежались по всему острову и принялись стаскивать на берег все мало-мальски ценное. Туда же сгоняли и людей — слуг, рабов, пленных солдат.

К капралу поднесли сундучок с казной. Он недовольно сморщился — сундук не был наполнен доверху.

Часть лодок загрузили вещами, а людей погрузили в остальные. Конечно, испанцам не удалось вывезти все сразу, пришлось сделать несколько ходок. А все, что не удалось погрузить на корабль, они забросали факелами. Густой черный дым взвился над островом.

Месье Жан погиб — в него попала шальная мушкетная пуля...

А под конец этого нашествия случилось и вовсе невероятное и ужасное...

Капрал решил устроить показательную казнь, чтобы окончательно сломить дух сопротивления у островитян. А кто же подходил для такой казни лучше, чем Губернатор города?

Отцу связали руки за спиной и поставили у стены Резиденции. Напротив выстроилось пятеро солдат. Я рванулся к отцу, пытаясь хоть как-то остановить расстрел, но рыжеусый перехватил меня за талию и бросил долговязому кирасиру. А тот крепко взял меня за воротник, словно котенка — не вырвешься, не шевельнешься.

Капрал отдал команду и мушкеты поднялись. Еще команда — раздался громкий залп. Отец упал...

Я собрал все оставшиеся силы, снова рванулся... Но получил прикладом по затылку. В глазах мгновенно потемнело, наступила непроглядная ночь. Ноги подкосились. Больше я не помню ничего...

Микки и Робби поместили на один галеон, а меня с Ронни — на другой. Нас забросили в трюм, залитый прогорклой водой, затхлый и темный, в котором я и пришел в себя.

И мы отправились в дальний и неизвестный путь...

Несколько тяжелых дней прошли почти в полном молчании. Изредка нам бросали корзину с полугнилыми сухарями и с бутылками воды. Еды было слишком мало, чтобы накормить всех, но мы держались. Корабль скрипел, перекатываясь с волны на волну, а мы прислушивались к происходящему наверху. Там раздавались команды на испанском, слышался топот многочисленных сапог, глухие удары от падающих ящиков с ядрами. Это мне объяснял один из пленных солдат, он раньше служил во флоте.

А еще я очень переживал за младших братьев. Если с ними что-нибудь случится, я просто не переживу этого!..

Иероним как мог поддерживал меня, но тоска не отступала.

Мы потеряли счет дням и ночам. Под конец путешествия умерло несколько человек...

И вот настал день, когда мы услыхали, как упали в воду якоря. Нас стали выволакивать на берег. В испанской речи прозвучало страшное слово Эспаньола. Я знал, что так называют остров Гаити — на нем расположен один из самых больших невольничьих рынков Вест-Индии.

Я понял, что нас решили продать в рабство...

Первое, что поразило меня при высадке — грязь. Серая пыль и вязкая черная грязь были повсюду. Несколько десятков человек брели по узким улочкам Санто-Доминго, столицы Эспаньолы. Солдаты подгоняли отстающих пинками и прикладами. Жители города равнодушно разглядывали нас, их лица были скучными и серыми, словно пропитанными песчаной пылью, что витала в воздухе.

Дома были деревянными в своем большинстве, лишь несколько башен у порта выстроены из белого песчаника. Пройдя через весь город, мы оказались в предместье, где уже собрались покупатели. Нас загнали в деревянные большие клети, из которых потом будут выводить на широкий деревянный помост для всеобщего обозрения.

Солдаты взяли мушкеты наизготовку и выстроились в цепь на расстоянии нескольких шагов друг от друга, отделяя помост от разношерстной толпы праздных зрителей и торговцев. Без излишних церемоний принялись волочить из клетей по несколько человек. Сперва распродали негров, которые были на удивление равнодушны и спокойны. Оно и понятно — рабы от рождения не представляли себе иной участи. Плантации что у англичан, что у испанцев были абсолютно одинаковы.

Я разглядел среди пленных моих мальчишек. Мы с Ронни пробились к ним, обнялись. Так, вчетвером, и стояли, пока распродавали пленных британских солдат.

К исходу дня настал наш черед...

Кроме нашей четверки было еще три девочки, одну из которых я уже встречал. Та самая, что сперва надо мной смеялась, а потом мы даже немного подружились. И два подростка, лет пятнадцати.

Их сразу приобрел высокий статный торговец с сильно обветренным лицом. Девочек купил щуплый худощавый португалец. Он почему-то прятал глаза за полупрозрачной маской.

Потом испанский кирасир взял в охапку моих братишек и потащил на помост. Я вцепился ему в локоть, а Ронни в другой. Но мы были отброшены одним движением и разлетелись по разным углам клети. Злые слезы брызнули у меня из глаз, но я ничего не мог поделать. Была бы здесь моя шпага!..

Я бросился к прутьям, чтобы не упустить момент продажи — мне необходимо было увидеть покупателя.

Торговля шла слабо. Никому не нужны два ребенка, которым еще не исполнилось и восьми лет. Торговец надрывался вовсю, расхваливая товар, но толпа откровенно скучала. Пока наконец смуглый каталонец не поднял вверх трость. Он назвал вслух цену втрое меньше предложенной, но торговец тут же радостно закивал, даже не подумав о торге. Слуги каталонца увели плачущих мальчишек, забросили их в карету... А я в бессильной ненависти сжал зубами толстый деревянный прут, чтобы не заорать.

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая