Коммодор Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт - Страница 33

— Я должен поблагодарить вас за прямоту, с которой вы изложили свои взгляды, капитан. Надеюсь, буду иметь удовольствие встретить вас позже, на приеме. Его превосходительство гофмаршал проводит вас в Таврический зал.

Хорнблауэр поклонился, все еще удерживаясь от того, чтобы взглянуть на царя и ухитрился выйти из комнаты не поворачиваясь к царю спиной и при этом не делая этого слишком очевидно. Они снова протиснулись мимо казаков и спустились по лестнице на первый этаж.

— Будьте добры сюда, сэр.

Лакей распахнул очередные громадные двери, и они вошли в просторную комнату, величественный потолок которой словно растворялся в куполе высоко над их головами. Стены были сплошь покрыты мрамором и золотом, а тут и там в зале группками стояли люди: мужчины, в мундирах всех цветов радуги и женщины в придворных платьях с тренами и прическах, украшенных страусовыми перьями. Ордена и драгоценности отражали сияние бесчисленных свечей.

Несколько мужчин и женщин, смеясь и перебрасываясь шутками на французском, повернулись навстречу Хорнблауэру и гофмаршалу.

— Честь имею представить, — начал Кочубей. Это была долгая церемония: княгиня Такая-то и баронесса Этакая, герцогиня Как-ее-там, красивые женщины, дерзкие и скромницы. Хорнблауэр кланялся снова и снова, звезда ордена Бани тяжело ударяла его в грудь всякий раз, как он выпрямлялся.

— За обедом вы будете кавалером графини Канериной, капитан, — сообщил гофмаршал и Хорнблауэр вновь поклонился. «Весьма польщен» — проговорил он.

Графиня была самой смелой и красивой из всех; ее темные глаза влажно блестели под изящными арками бровей. Ее лицо представляло собой совершенный овал цвета лепестков роз, а великолепная грудь в глубоком вырезе придворного платья белела как снег.

— Как известный иностранный гость, — продолжал гофмаршал, вы будете представлены сразу же после послов и министров. Непосредственно перед вами будет посол Персии, его превосходительство Горза Хан.

Гофмаршал указал на мужчину в тюрбане и бриллиантах — то что Хорнблауэр должен был следовать за ним, можно было считать благословением судьбы — перса можно было легко различить в любой толпе. Придворные смотрели на английского капитана, удостоившегося небывало высокой чести, со все возрастающим интересом; графиня поглядывала на него оценивающе, но гофмаршал прервал обмен взглядами, продолжив взаимные представления. Теперь с Хорнблауэром раскланивались джентльмены.

— Его Императорское Величество, — вставил гофмаршал, заполняя паузу в разговоре, когда презентации были, наконец, закончены, — будет в мундире Семеновского гвардейского полка.

Хорнблауэр поймал взгляд Уичвуда, стоящего на противоположной стороне комнаты, с меховой шапкой подмышкой; рядом с ним стоял Боссе — англичанина и шведа как раз представляли другой группе придворных. Они обменялись легкими кивками и Хорнблауэр несколько рассеянно вернулся к разговору собравшегося вокруг него кружка. Графиня расспрашивала его о кораблях эскадры, и он попытался рассказать ей о «Несравненном». Через дальние двери в зал вошли в колонну по два солдаты — высокие молодые люди в кирасах, блестящих как серебро — скорее всего, это и было серебро — и в серебряных шлемах, над которыми раскачивались султаны из белых перьев.

— Кавалергарды, — пояснила графиня, — всё это молодые люди благородного происхождения.

Он посмотрела на них с выразительным одобрением. Кавалергарды выстроились вдоль стен на расстоянии двух-трех ярдов друг от друга — каждый, достигнув своего поста, замирал как серебряная статуя. Толпа медленно подалась к стенам, оставляя центральную часть зала свободной. Хорнблауэру захотелось узнать, где остальные его офицеры. Он огляделся по сторонам и заметил еще одну группу людей в мундирах и платьях, стоящих на галерее, которая тянулась над его головой, на уровне второго этажа, приблизительно на три четверти окружности внутренней стороны купола. Хорнблауэр заметил Харста и Маунда, опирающихся на балюстраду. За ними юный Соммерс, зажав в руке свою шляпу, украшенную скромным галуном, пытался жестами объясниться сразу с тремя хорошенькими девушками, которые то и дело переглядывались, покатываясь от смеха. Одному Богу известно, на каком языке пытался говорить с ними Соммерс, но, очевидно, успеха он все же достиг.

Больше всегоХорнблауэра беспокоил Броун, но сосредоточиться на этом, поддерживая светский разговор среди шума и блеска, под страстными взглядами графини, было трудно. Хорнблауэру пришлось собраться с силами, чтобы сосредоточиться. Пистолет за поясом Броуна — свирепое выражение его лица — эта галерея над головой. Он смог бы собрать воедино все фрагменты этой головоломки, но только, если бы его хоть на минуту оставили в покое.

— Принц Швеции осуществит свой выход вместе с Его Императорским Величеством, — говорила графиня. Принц Швеции! Бернадотт, основоположник новой династии, узурпатор трона Густава, ради которо Броун рисковал жизнью и своим имуществом. Александр захватил Финляндию; Бернадотт оставил ее за ним. Два человека, которых Броун, по всей вероятности, имел основания ненавидеть больше всех людей на свете, были именно Александр и Бернадотт. И Броун был вооружен двуствольным пистолетом, нарезным пистолетом с капсюльными зарядами, который не дает осечек и точно бьет в цель на пятьдесят ярдов. Хорнблауэр обвел галерею взглядом. Вот и Броун — на дальнем ее конце, стоит между двумя пилястрами. Что-то необходимо сделать — и притом прямо сейчас. Гофмаршал беззаботно болтал с парой придворных и Хорнблауэр повернулся к нему, оставив княгиню, и довольно грубо вмешался в разговор — с единственной просьбой, которая только смогло прийти ему в голову.

— Но это невозможно, — воскликнул в ответ гофмаршал, бросая взгляд на часы, — его Императорское Величество и Его Королевское Высочество войдут через три с половиной минуты.

— Извините, — проговорил Хорнблауэр, — я весьма сожалею, но мне очень нужно — это абсолютно необходимо — и срочно…

Хорнблауэр чуть ли не пританцовывал от беспокойства, пытаясь подкрепить свои аргументы красноречивыми жестами, а гофмаршал стоял, явно колеблясь между нежеланием нарушить дворцовую церемонию и столь же сильным нежеланием отказывать в просьбе иностранцу, которого, как показали предыдущие события, захотел, хоть и инкогнито, выслушать сам царь.

— Выйдите через эти двери, сэр, — наконец решился он, указав рукой, — и, пожалуйста, сэр, постарайтесь быстро вернуться, не привлекая к себе внимания.

Хорнблауэр рванулся в указанном направлении, быстро, но, насколько это было возможно, незаметно, устремившись между стоящих тут и там групп людей к дверям. Проскользнув сквозь них, он в отчаянии огляделся по сторонам. Широкая лестница налево, по всей видимости, вела на галерею. Хорнблауэр подхватил ножны, чтобы они не путались у него между ног, и бросился вверх, перепрыгивая сразу через две ступени. Один или два лакея, мимо которых он пробегал, едва удостоили его взглядом. Галерея была переполнена; платья здесь были не такими изысканными, а мундиры — далеко не такими блестящими как внизу, в зале. Хорнблауэр бросился в дальний ее конец, где перед этим заметил Броуна. Он делал огромные шаги, почти бежал, изо всех сил стараясь при этом, чтобы со стороны это выглядело беззаботной прогулкой. Навстречу попался Маунд— Хорнблауэр не мог терять времени на разговоры, да и не рискнул бы проронить ни слова о своих намерениях, но постарался бросить на него насколько только мог красноречивый взгляд, в надежде, что Маунд поймет и последует за ним. Он услышал, как внизу, в зале, распахнулись двери, и шум голосов неожиданно смолк. Громкий резкий голос провозгласил по-французки: «L'Empйreur! L'Impйratrice! Le Prince Royal de Suиde!»

Броун по-прежнему стоял между двух пилястров и смотрел вниз. Его рука скользнула за пояс — он вытаскивал пистолет. Оставался только один способ остановить его, не поднимая шума. Хорнблауэр выхватил шпагу — шпагу, стоимостью в сто гиней — подарок патриотического фонда — с золотым эфесом, клинком, острым как бритва — и ударил по кисти руки, сжимающей оружие. Брызнула кровь, пальцы Броуна безвольно разжались и пистолет тяжело упал на покрытый ковром пол, а сам он обернулся, изумленно взглянув сперва на струйку крови, стекающую по его запястью, и только потом на лицо Хорнблауэра, который приставил острие клинка к его груди, готовый сделать выпад и заколоть своего секретаря на месте. Должно быть, выражение его лица очень решительно свидетельствовало о его намерениях сделать это при необходимости — Броун не издал ни звука, не пошелохнулся. Кто-то появился за спиной Хорнблауэра. Слава Богу — это был Маунд.