Леди в наручниках - Голдсмит Оливия - Страница 7

• Предыдущая
• 7/77
• Следующая

Дженнифер неохотно забралась на холодный железный стол. Как только это чудовище закончит свои издевательства, она сразу же позвонит Тому. Он наверняка уже много сделал для ее освобождения. Скоро все будет хорошо.

— Теперь встаньте, нагнитесь и спустите комбинезон, — равнодушно приказала Крэнстон, доставая и натягивая резиновую перчатку. — Внутренний осмотр.

— Зачем? — испуганно прошептала Дженнифер. Это уж слишком! У них нет никаких оснований… — Зачем вы это делаете? — спросила она громче. — Я не связана с наркотиками!

— Давай, — вздохнула Крэнстон. — Это минутное дело. Тебе будет гораздо хуже, если ты будешь брыкаться и тебя придется держать.

Я решила, что эта конфетка, как уже прозвали новенькую в моей компании, будет просто номером 71036.

— Это всего лишь еще одна белая засранка, — сказала я своим. — Мы не будем смотреть на нее с открытым ртом только из-за того, что ее виноватая задница когда-то высоко сидела. Она для нас ноль без палочки.

В Дженнингс я пчела-матка. И хотя я знаю, что на воле это ничего не будет значить, но здесь очень важно оставаться наверху. Никто не хочет оказаться внизу. Ни на нижней койке, ни последней в «семье». Я, по крайней мере, всегда наверху. И всегда буду. Я не собираюсь сдаваться.

Шер — самая умная и шустрая в моей команде — ответила мне:

— Знаешь, виноватая задница этой 71036 одета в такое шелковое белье, какого я никогда в жизни даже не видела.

Мы сидели на нашем обычном месте в столовой за обедом. Ужинаем мы у себя, но на обед отводится слишком мало времени, и приходится есть что дают. Если бы вы нас увидели, вы бы очень удивились. Я — гордая и прекрасная черная пантера, но остальные женщины в моей компании белые. В мужских тюрьмах белые и черные держатся отдельно, а для женщин личные отношения важнее, чем цвет кожи. Мы стараемся чем можем помочь друг другу — вот и все. Моя компания — самая организованная и крутая команда в тюрьме. Мы как пальцы на руке — одна семья.

Я уже говорила, что я босс. Кроме того, я работаю секретаршей начальницы — занимаю высокое положение в тюрьме. Пожалуй, самое высокое. У меня есть влияние, потому что я владею информацией.

Шер Макиннери работает в блоке приема заключенных, это означает, что нам перепадает масса полезных вещей, поскольку Шер не способна отказаться от того, что плохо лежит. А с ее сноровкой Шер удается добыть почти все, что ей нравится.

Сейчас у Шер преимущество перед нами: она единственная в тюрьме, кто уже видел новенькую. Хотя я и заявила, что эта Спенсер ничего собой не представляем, но все мы много раз видели эту девицу в новостях, ее называли там принцессой с Уолл-стрит, и нам было бы интересно поговорить с ней.

Понимаете, в тюрьме очень мало новостей. Это, пожалуй, самое тяжелое в нашем положении. Все в одинаковой робе, Рождество ничем не отличается от Дня независимости, окна слишком высоко, чтобы разглядеть хоть что-то, а во дворе для прогулок нет ни одной травинки, которая не была бы изучена четырьмя сотнями пар глаз до самого корня. Здесь не на что смотреть, разве что друг на друга. А нам, женщинам, необходимы новые впечатления. Я прочла в одном из журналов, который лежал на столе у Хардинг, что психологи называют наше состояние «сенсорным голоданием». И это чертовски тяжело.

— А что на ней было надето? — поинтересовалась Тереза Лабьянко.

Ее всегда волнуют такие вопросы. «Какая у нее стрижка? Умеет ли она пользоваться косметикой?» постоянно спрашивает она. Тереза когда-то возглавляла большую пирамиду по продаже косметики. Под ее руководством несколько сотен домашних хозяек продавали тушь для ресниц. Могу себе представить, что эти подпольные коммивояжерки сказали бы о нашей новенькой! Сейчас Тереза работает в столовой, и благодаря ей мы всегда получаем самые свежие продукты. Она попала в Дженнингс, когда ее мужа уличили в подделке финансовых отчетов. Но Тереза не потеряла ни жизнелюбия, ни румянца. Больше всего она любит слушать рассказы Шер о новых заключенных. «Как будто я рассматриваю витрины», — говорит она.

— Ну, — торжественно начала Шер, хорошо зная, что от нее ожидают, — у нее туфли из такой мягкой кожи, какой мне еще не приходилось видеть. — Она покачала головой. — Такие туфли стоят не меньше четырех сотен, уж это точно.

— Знаете, что говорят о туфлях? — спросила Тереза. — Говорят, что не сможешь понять беду другого человека, пока не пройдешь милю в его башмаках. Вот что говорят.

У Терезы всегда наготове какая-нибудь глупая поговорка. Она без них и шагу не ступит. Она уверяет, что поговорки очень помогали ей в торговле, но меня они доводят до белого каления.

— Ну, я не думаю, что у новенькой было много проблем, когда она ходила в этих туфлях, — фыркнула Шер. — А я собираюсь пройти в них больше мили, — Заявила она со смехом.

— Ты что, взяла их, Шер? — воскликнула Зуки, глядя расширенными от удивления глазами.

Зуки Конрад — наивный ребенок. Мы ее опекаем. Она работает в прачечной и мало что может сделать для нас, зато мы можем много сделать для нее. Мне кажется, что, помогая Зуки, мы становимся лучше.

— Можете не сомневаться: я их взяла, — призналась Шер с гордостью. — Когда я увидела, что они восьмого размера, я решила, что это знак свыше.

Шер живет в мире примет и предзнаменований, как Тереза живет поговорками и афоризмами.

— Скоро будут рассматривать мое условное освобождение, и я считаю, что эти туфли указывают на то, что меня выпустят.

— Подруга, ты бы лучше перестала воровать, — вздохнула я. — Тебя поймают, и ты потеряешь право на досрочное освобождение. И вообще, это нехорошо.

— Знаете, что говорится о воровстве? — вмешалась Тереза. — Говорят, что бог помогает тем, кто сам себе помогает. Вот что говорится о воровстве!

Мне никогда не удавалось понять, что имеет в виду Тереза в таких случаях. Вот и сейчас — поддерживает она меня или возражает мне?

— Но это совсем не то, что говорится в Библии, — возразила Зуки. — В Библии говорится: «Не укради».

— Подумаешь! У бога я ничего не воровала, с тех пор как перестала таскать деньги из церковной кружки в воскресной школе, — засмеялась Шер. — И я никогда не беру последнее у бедняков. И у дураков тоже, — добавила она.

Шер — воровка, и она не стесняется называть вещи своими именами. Она не видит в воровстве ничего плохого. Злом она считает, когда у других больше, чем у нее, тогда она отбирает у них то, чего ей не хватает. Из-за этого она и попала в Дженнингс, но продолжает воровать, когда сюда привозят новеньких. Она просто кладет вещи, которые ей нравятся, не в пакет с фамилией поступившей в тюрьму заключенной, а в пакет с произвольной фамилией и номером. Никто никогда не потребует этот подложный пакет, потому что она берет фамилию и номер умершей или вышедшей на свободу женщины. Шер довела эту систему до совершенства, и теперь у нее куча вещей, украденных на виду у всех.

— А что на ней было надето? — спросила Тереза.

— Костюм от Армани! — хихикнула Шер. — Я никогда и не мечтала украсть Армани. Это настолько дорого, что в магазинах вещи от Армани прикручивают к стойке.

— Думаю, что 71036 никогда ничего не воровала, — вздохнула Зуки. — В газетах писали, что она очень богатая.

— И очень жадная. Ее посадили за то, что она украла деньги и на Уолл-стрит, — возразила Шер. — Значит, она такая же воровка, как я.

— Но разве ты не видела ее по телевизору, в новостях — спросила Зуки. — Она выглядит как кинозвезда.

— А знаете, что говорят о кино? — оживилась Тереза.

— Мы знаем, что говорят о кино, Тереза, — раздраженно бросила я. — Вы так разволновались, как будто никогда не видели знаменитостей. Вспомните Джеки Джеймс. О ней тоже писали во всех газетах, когда она убила своих двоих детей и заявила, что их украли «Черные братья».

— Никто не любит детоубийц, — возразила Шер.

— И педофилов, — добавила Тереза. — Что случилось, с этой учительницей, Камиллой Лазаро, которая решила заниматься с одним из своих учеников по расширенной программе? У нее родился ребенок, отцу которого даже не исполнилось тринадцати лет.

• Предыдущая
• 7/77
• Следующая