Клуб Первых Жен - Голдсмит Оливия - Страница 48

• Предыдущая
• 48/114
• Следующая

Сейчас у него все внутри переворачивалось от страха и жалости к самому себе. В этом месяце у него не было этих долларов. После встречи с Элиз Эллиот в его работе произошло потрясающее изменение. Теперь он был просто одержим. Им овладела лихорадка созидания. Теперь наконец-то у него окончательно созрел сюжет киносценария, и он видел Элиз в главной роли. Он писал днем и ночью, ни о чем другом больше не думая: ни о своем журналистском удостоверении, срок которого вскоре снова истекал, ни даже о том, откуда он достанет денег, чтобы заплатить за квартиру.

Обычно ему удавалось удовлетворять свои скромные потребности за счет тех средств, которые он выручал, фотографируя знаменитостей с ничего не выражающими глазами и продавая эти фотографии журналам и дешевым газетам. Но последнее время он был так поглощен мыслями об Элиз и сценарием, который он писал для нее, что он не думал о деньгах до тех пор, пока не пришло требование об уплате за квартиру. А мистер Палей, хозяин дома, никогда долго не ждал, потому что ему было выгодно менять жильцов, чтобы поднять установившуюся квартплату.

Эта его работа будет хорошей. Действительно хорошей. Он знал это. После окончания учебы он написал три сценария, но все это было коммерческое дерьмо, коммерческое в той степени, какая была ему под силу.

И очевидно, в недостаточной степени, потому что никто не клюнул. У него даже не было своего агента. «Что делать, когда ты продаешь, но никто не покупает?» – спросил он себя и взял тоненькое, ветхое полотенце. Надо возвращаться в искусство. Вытирая свое длинное тощее тело, он потряс головой, и брызги полетели на истертый линолеум. Богема. Прибежище для неудачников.

Он прошлепал к крошечному уголку, где стояла его узкая кровать, и из груды одежды, болтавшейся на подвешенной палке от щетки, которую он со смехом называл платяным шкафом, вытащил свою выходную одежду. Она была старой, очень старой. Последнее время он видел свою квартиру в истинном свете – нищенское пристанище. Так же он сейчас по-настоящему разглядел свой пиджак и серые брюки – они были изношены, блестели, и обшлага были потрепаны. «Так жить нельзя», – подумал он в сотый раз за эти дни, прошедшие с его встречи с Элиз.

Он снял с проволочной вешалки голубую рубашку из ткани в сеточку, понюхал под мышками, чтобы убедиться, что она сойдет еще на один раз, и оборвал несколько ниток, вытрепавшихся из воротника. Его кожаные ботинки были потерты и сношены. Он заправил черный ремень из змеиной кожи в брюки. Ремень был подарком его бывшей девушки: она купила его на рождественской распродаже для служащих, когда работала в «Блумингдейле». Кожа с ремня начала облезать. «Когда же это было? – подумал он. – Три года тому назад? Четыре. За четыре года я не купил себе ни одного ремня, Господи Боже мой!»

Он взял часы с раковины, стал надевать их и уронил. Великолепно. То, что нужно. Но когда он схватил их и посмотрел, они были в полном порядке, если вообще можно сказать про часы «Таймскс», что они в полном порядке. «Хоть и биты, но тикают», – подумал он, защелкнув их на руке. Было уже пять минут шестого, а он сказал Азе, что придет в шесть. Господи, уж если он вынужден просить взаймы у лучшего друга, то, по крайней мере, он мог бы не опаздывать.

Он выбежал из квартиры и запер оба замка. «Смех, – подумал он. – Что я стерегу? Сломанный телевизор, на починку которого у меня нет денег, и старый-престарый проигрыватель? И кто, мать твою… вообще сейчас пользуется проигрывателем? Только компактными дисками. Я так отстал от жизни, что у меня даже нет старого кассетного магнитофона. Вот так-то, Мэдисон-авеню. Я перескочил через целое поколение уже устаревшей техники».

Он прошел по тускло освещенному вестибюлю и скрипящим половицам, скрип которых сейчас был приглушен криками из квартиры хозяина. Рози была опять пьяна. Значит, она не придет за квартплатой ни вечером, ни завтра утром. «Будем надеяться на то, что она еще покутит, и, может, у меня будет три дня отсрочки».

Как только он ступил на тротуар, он тут же почувствовал себя лучше. Он ощутил себя свободным от гнетущей атмосферы бедности, в плену которой жил. Осень в Нью-Йорке. С деревьев гинкго, обрамляющих Йорк-авеню, на серый асфальт тротуара летели желтые веерообразные листья. Он быстро дошел до остановки автобуса на двадцать шестой улице, который шел через весь город, и не забыл, когда садился, взять бесплатный транзитный билет. Любая ерунда была важна. У него на счету было 216 долларов и 31 доллар в кармане. И никаких других накоплений. Его мать, дома в Миссури, жила на учительскую пенсию. Он знал, что она кое-что откладывала, но он никогда и копейки у нее не возьмет. В этом он поклялся, закончив учебу. Его отец ушел от них, когда Лэрри был еще младенцем. Когда-нибудь он будет ЕЙ помогать деньгами, а не брать у нее. Но что делать сейчас? Лэрри знал, что его кредитные карточки полностью использованы, – он и наличные авансы по обеим карточкам уже истратил. Аза был его последней надеждой до тех пор, пока не поступят деньги из журнала «Народ». Он поморщился, вспомнив, как тяжело было продавать фотографию Элиз.

Он думал, что ни за что не продаст ее фотографию. Нет, думал он, он никогда не сможет сделать этого. Но ему пришлось в его безвыходном положении. Он ощущал это как предательство теперь, когда рубеж был перейден, и он не просто был влюблен в ее образ на экране, а любил ее, ее самое.

И это было так. Он проявил ее снимки и развесил их по всей квартире. Его неотрывно преследовали воспоминания о каждой минуте, проведенной вместе с ней в комнате 705. Он прерывал свою работу только для того, чтобы сходить посмотреть ее фильмы, когда их показывали в кинотеатрах «Талия» или «Биограф». Он ее любил, и это было очевидно из того, что он писал.

Он снова начал обдумывать, как будет просить Азу дать ему взаймы. Когда они учились вместе, они занимали друг у друга все время, и после того, когда один из них оказывался на мели. Но уже давно ни тот, ни другой не делали этого. Аза перебивался на свое скромное жалованье в «Уоллстрит Джорнэл», а Лэрри удавалось вовремя расплачиваться по счетам, время от времени продавая фотографии. Пока что положение дел было сносное. Не очень-то здорово, но в норме.

Но есть предел. Лэрри это осточертело. Пять лет, как закончил учебу, а он все тот же неимущий студент. Ни накоплений, ни имущества. Продать нечего. Кроме, конечно, фотографий Элиз.

Видит Бог, на этой неделе ему надо было пошевелиться, но он терпеть не мог исхитряться и фотографировать всех этих знаменитостей и полузнаменитостей. Ему все это опротивело. Он не мог себя больше заставлять делать это. К тому же написание сценария полностью его поглотило. Работа шла так хорошо, так легко.

Лэрри понимал женщин – женщин достойных и одиноких. Боже, его самого вырастила такая женщина. И этот сценарий, этот рассказ об одинокой, таинственной женщине получается замечательным. Ему бы ужасно не хотелось останавливаться сейчас, он рисковал утерять образ и разрушить эти чары. Он просто должен достать денег у Азы, чтобы дотянуть до того времени, когда «Народ» пришлет ему его гонорар.

На Пятой авеню он пересел на автобус, идущий в центр, чтобы встретиться с Азой на открытии какой-то дурацкой выставки. Аза очень этого хотел и достал два приглашения. Ну, кто знает, может, ему повезет сделать там несколько фотографий. И взять взаймы денег. Он вышел из автобуса на Западной Пятьдесят седьмой улице и пошел по адресу, который ему дали.

Когда он входил в лифт, единственной его мыслью было: «Аза, одолжи мне, пожалуйста, ровно столько, сколько надо заплатить за месяц за квартиру, только до конца октября. Я уверен, что к тому времени сценарий будет закончен, и деньги за фотографии поступят. А сценарий хорош. Аза, он действительно очень хорош. Ты никогда раньше не слышал, чтобы я так говорил о своей работе.

И так только я получу взаймы, я перещелкаю всех этих знаменитостей Нью-Йорка! Обещаю».

Элиз работала в здании, принадлежащем корпорации и расположенном на Рокфеллер-Плаза, тридцать. Когда Анни приехала к ней на работу, она увидела Бренду, которая ждала ее у справочного бюро в холле.

• Предыдущая
• 48/114
• Следующая