Механизм пространства - Валентинов Андрей - Страница 2

Система была новая, непривычная – с отвинчивающимся стволом для более удобной зарядки. Хозяин оружейной лавки, учуяв денежного клиента, пытался всучить «изделия» с позолотой, с гравировкой-орнаментом, только не на того напал.

– Украшают подарки возлюбленным, – сказал Торвен хитрецу. – Оружию к лицу чистая полированная сталь. Желательно – дамасская.

Крышка с бронзовой бляхой «Prelata a Paris» опустилась на место. Времени оставалось достаточно, и Зануда решил завершить некоторые дела. Пистолеты – пистолетами, а порядок должен быть. Рука метнулась к гусиным перьям, ждущим в деревянном стаканчике.

Чернильница вздохнула: сейчас начнется. «…Вынужден послужить своей чести, которая дороже для меня, чем трижды постылая жизнь…» Старушка ошиблась – Торбена Йене Торвена интересовали вещи иного рода. Какие именно, чернильнице, коренной парижанке, понять было мудрено. Зануда писал на родном датском, по давней студенческой привычке сокращая слова и сминая фразы.

С молодым человеком, отрекомендовавшимся как Огюст Шевалье, довелось познакомиться почти месяц назад – случайно, в кабачке «Крит». Здоровяк-южанин, скорее похожий на грузчика, чем на социалиста-баррикадника, взвалил на себя тяжкий груз мести – и, похоже, был готов надорваться. Вначале Зануда счел ситуацию легко разрешимой. Навел справки, задал ряд вопросов кому следует. Друг Эвариста Галуа, судя по добытым сведеньям, оказался парнем неплохим, хотя и чрезмерно революционным. Жаль, если свихнется на почве мщения. Куда лучше свести их с полковником – уладить конфликт, охладить горячую голову…

Пока готовилась встреча, Шевалье по средам и субботам заходил в «Путеводную звезду»: справиться о ходе дела. И каждый раз, выясняя, что свидание откладывается, нервничал все больше. Мрачнел, замыкался; кипел от подозрений. Даже обвинил Торвена в чем-то плохо понятном, но непростительном – то ли саботаже, то ли заговоре. Молодой человек вызывал у Зануды симпатию, но ждать «мсье социалист» не умел категорически.

Его волнение странным образом передалось Торвену. Началась бессонница, возникла раздражительность. У гостиницы мерещились соглядатаи. В любом прохожем виделся шпик. Кто ж его знал, что все кончится покупкой пистолетов?

Перо замерло в воздухе, ожидая продолжения. Заточенное, раздвоенное, как жало змеи, острие повисло над словом «Опасно». Дрогнуло, провело длинную черту; заскользило вновь – ниже обозначенной границы.

«Николя Леонар Сади Карно…»

Главное поручение Королевского научного общества, приведшее датчанина в Париж, тоже вначале казалось простым. Торвен вздохнул. Пора выводить новый физический закон делопроизводства: «Дела при прочих равных условиях идут по пути наибольшего сопротивления».

Увы!

– Ничего, год-два – и Николя Карно им всем покажет! Говорили мы с ним в Париже… Он такое, лейтенант, придумал! Пар – вчерашний день. Нужен движитель экономный, мощный; движитель для Будущего…

Словно наяву Торвен услышал голос Андерса Эрстеда – чудилось, полковник стоит рядом, превращая номер дешевого отеля в палубу героического «Анхольта», а впереди, в ночи, полной гиен и настойчивых мертвецов, обоих ждет штурм Эльсинора.

Перо метнулось вверх, к предыдущей записи. Нашло нужное слово, дважды подчеркнуло: «Тьер». Поразмыслив, уточнило в уголке: «Товарищ мин. фин.». С маленьким человечком и великим карьеристом Торвен успел свести знакомство.

Гномик ему не понравился.

Странные люди французы! Нелогичные – в устах Зануды такое определение было равносильно грязной брани. Он понял это еще в юности, оказавшись по милости нелогичных французов в далекой, насквозь промерзшей – даже пожар не спасал! – Москве.

С тех пор потомки галлов не слишком изменились.

Дама-Логика, чьим верным паладином Торвен считал себя всю жизнь, страдала. Все шло наперекосяк, противореча элементарному здравому смыслу. Если некий злодей тщится навеки скрыть от глаз людских важный секрет, что может ему помешать? Благородный рыцарь в доспехах, сверкающих миланской сталью? Романтический герой в черном плаще и в шляпе до бровей? Авантюрист с верной шпагой? Отнюдь – и не таким шею сворачивали. А вот печатный станок, простой и прозаический инструмент, способен творить чудеса. Как только исследования Карно будут явлены миру, даже легион коварных злодеев признает поражение.

Любой научный журнал, десяток страниц, измазанных краской, спасет не только открытие, но и жизнь упрямца-инженера. Как спасли бы Эвариста Галуа – и не его одного.

Даме-Логике оставалось лишь грустно вздыхать. Карно не собирался ни спасать, ни спасаться. Еще более странно вел себя Огюст Шевалье. Неспроста этот горячий, как июньский полдень, бунтарь стал подозревать Андерса Эрстеда. Кто-то очень умный подсказал, подтолкнул, заботливо подстелил под ноги ложный след.

Острие пера решительно чиркнуло по бумаге, подводя итог: «Принять меры! Убедить!» Кажется, все. Самое время доставать пистолеты. Впрочем, нет, еще одно:

Торвен усмехнулся. А он еще недоумевал, отчего милейший синьор Осип готов рвать зубами каждого, кто в рясе. «О, эти попы, эти божьи дудки, culi rotto, уж простите за выражение, эти ханжи, эти vaffanculi, святоши, лжецы, merda cagna, предатели, негодяи, porka Madonna!..»[5] Чину ангельскому икалось с завидной регулярностью. Да, славный ты капитан, Джузеппе Гарибальди. Бесхитростный, честный; простой, как средиземноморский зюйд-ост.

Кивнув в такт мыслям, Зануда отложил листок в сторону. Все мы люди, все человеки, всем требуется butter на насущный brod. В годы давние, когда выпускник университета Торвен искал возможность заняться адвокатурой, он бы не отказался пару раз сплавать в загадочный город Kerch на лихой шхуне контрабандистов – подзаработать на собственную юридическую контору. Темное небо, яркие звезды, паруса над головой…

Увы, Балтика – не Черное море, а он – калека, не моряк.

Бумага сложилась вдвое, вчетверо, нырнула в уютный боковой карман. За отсутствием сейфа Зануда предпочитал хранить документацию именно там. Благо, ее не слишком много. В правом кармане – личные записи, в левом – письма…

Он хлопнул себя по лбу. Письма! Неотвеченные! Целых два! Расслабился ты, дружок, в славном городе Париже, службу забыл. Думал отписаться сразу после завтрака, но что-то помешало. И сейчас мешает – стрелки часов вот-вот подойдут к нужной точке.

Непорядок!

На первом конверте – детский почерк: смешной, крупный, с наивными завитушками. Не удержавшись, Зануда достал письмо, читанное уже дважды. «Глубокоуважаемый гере Торвен, мой милый батюшка! Спешу известить Вас о полнейшем нашем благополучии, чему свидетелем является почтительный сын Ваш, Бьярне Йене Торвен, и я, Ваша послушная дочь…» Подпись – большими печатными буквами: «Маргарет Торвен».