Бумажные людишки - Голдинг Уильям - Страница 39

• Предыдущая
• 39/40
• Следующая

Приезжал Рик, умолял меня, сыпал проклятиями и лаял. Я отказал ему от дома, что, конечно же, было просто смешно. Он все равно вертелся вокруг, ночуя бог знает где и шпионя за мной по всем углам. После своего бреда я мог с абсолютной уверенностью человека в здравом уме сказать, присутствует ли здесь та или иная личность или нет. Вне всякого сомнения, Рик действительно здесь и выслеживает меня. Он понятия не имеет, что это все в моей власти и — более того — я поставил своей целью излечить его. Он получит свою мечту. Об Уилфриде Баркли — великом консультанте.

Звонил Валет Бауэрс. Он не появился на похоронах, но ему хватило наглости требовать свои книги и ружье. Я бросил трубку. Надо добавить, что он вылакал весь мой замечательный винный погреб, даже и не думая его сохранить.

После отъезда Эмми я все время проводил за разбором гор бумаг, хранившихся в чайных ящиках. Но еще больше я сочинял и печатал это краткое сочинение. Вчера перечел в один присест все с самого начала — от Рика в мусорном ящике до Дугласа на поминках. Пробуждение. Ха и так далее.

Невзирая на повторы, многословие, жаргонизмы и умолчания, это честное повествование об обстоятельствах, при которых у клоуна спадали штаны. В моем возрасте рассчитывать на большее нельзя. Думаю, лучшее, что ему досталось, действительно, прямо-таки божественно остроумная часть его клоунады, — это стигматы, награда за трусость перед лицом врага! Но у святого Франциска и прочих внушаемых существ стигматы были не только на руках и ногах, они получали рану и в боку — ту самую, что послужила причиной смерти Христа или, во всяком случае, после которой его признали мертвым. Вот ее-то у меня нет. И вряд ли появится. Ибо я намерен вновь исчезнуть. Машина, в которой можно спать? Фургон? Домик на колесах? Нищенский навес под пальмой? Образумься, Уилф! Для этого слишком поздно. Я исчезну в комфортное место!

Что возвращает мысли в день сегодняшний. Я собрал все свои бумаги и свалил их на берегу. Стоит мне поднять голову от машинки, и я вижу эту кучу, настоящую гору преимущественно белой бумаги, изнывающую в ожидании — поразительно белую на фоне темного леса по другую сторону реки. Когда я покончу с этой рукописью, я возьму канистру керосина, полью им бумаги и подожгу — ритуал посвящения, состоящий из обломков, обрезков ногтей и волос, давно прошедшего времени, ненужной переписки, рецензий, заметок, платежной документации, рукописей, транспарантов, исковых заявлений — бумажного итога всей жизни!

А потом я найду Рика и отдам ему этот маленький клочок бумаги, все, что необходимо, все, что осталось, все, что тяжестью истины перевешивает лживые россказни, обрывочные дневники и все прочее. Это будет своего рода умирание. Воистину свобода, вот уж свобода — ничего не скажешь!

Я счастлив, умиротворенно счастлив. Почему это так? Иногда опыт схож с бриллиантом — острогранным, сверкающим, бессловесным. А иногда опыт скромен и небросок, и мой непритязательный опыт, именно благодаря своей скромности, позволяет мне испытывать счастье. Я счастлив. Это не подлежит обсуждению, это факт. Либо я сам ушел от нетерпимости, что невозможно, либо она отпустила меня, что также невозможно.

Как я мог измениться? Но я изменился. Вот выпивка, например. Четверть века безуспешно пытался бросить, а сейчас просто бросил без всяких попыток! Конечно, опасно утверждать такое с учетом того, сколько раз с клоуна спадали штаны, но я пишу с абсолютной внутренней убежденностью — я выпил свою последнюю рюмку.

Кто знает? Когда нетерпимость изгнана на задворки, остается место для неоправданного милосердия, например, того, что побуждает меня отдать Рику эти бумаги: милосердия, которым эти ни на что не годные существа, Уилфрид Таунсенд Баркли и Ричард Линберг Таккер, могут быть уничтожены навеки. Может, это делает меня счастливым?

Рик всего в ста метрах отсюда, за рекой, бродит между деревьями, словно играет в индейцев. При моем ритуале будет присутствовать публика. Сейчас он прислонился к дереву и рассматривает меня в бинокль. Каким чертом Рик Л. Таккер сумел завладеть га…

Парафраз знаменитой речи Черчилля времен войны: «Мы будем сражаться на побережье и на море, в полях и холмах… и мы никогда не сдадимся!»

брачном ложе (ит.).

замок (ит.).

сливки общества (фр.).

Библейский Иаков семь лет служил Лавану за женитьбу на его дочери Рахили, но Лаван подсунул ему другую дочь, полуслепую Лию, а за Рахиль пришлось служить еще семь лет.

лесные рожи (фр.).

Опыт учит дураков (лат.).

Томас Стернс Элиот (1888-1965) — выдающийся английский поэт американского происхождения, лауреат Нобелевской премии.

Господи, защити нас (лат.).

Джеймс Босуэлл (1740-1795) — друг и биограф основателя английского литературоведения Сэмюэля Джонсона, знаменитый своей скрупулезностью.

Нимуэ — в кельтской мифологии фея, возлюбленная волшебника Мерлина.

По одному из вариантов мифа, Парис похитил призрак Елены, из-за которого и шла война, а настоящую Елену боги укрыли в Египте.

как таковых, вообще (фр.).

нравственность (фр.).

«Авис» для господ клиентов» (фр.) — реклама фирмы по прокату автомобилей.

Сэмюэль Джонсон (1709-1784) — английский писатель и лингвист, автор знаменитого словаря, считался исключительным языковым пуристом.

Полностью: Chacun a son gout — у каждого свой вкус (фр.).

любовная записка (фр.).

Фонтан Четырех Рек на Пьяцца Навона построен Лоренцо Бернини в середине XVII века в подражание античным образцам.

Ноэл Коуард (1899-1973) — английский драматург и кинорежиссер. Как и поэт Перси Биши Шелли (1792-1822), предпочитал жить в Италии.

Блум — герой романа «Улисс» Джеймса Джойса.

Война? (ит.)

• Предыдущая
• 39/40
• Следующая