Обманный лес - Голден Кристофер - Страница 27
- Предыдущая
- 27/72
- Следующая
Вздохнув и бросив мимолетный взгляд в зеркало заднего вида, достаточный, чтобы убедиться, как чудовищно опухли и покраснели глаза, Эмили толкнула дверцу и вышла из машины. Она перекинула ремень сумочки через плечо, взялась за ключи, и они выпали на мостовую. Эмили наклонилась поднять их, и вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Это ощущение захлестнуло ее, и некоторое время Эмили могла лишь кусать губы и сжимать ключи. Потом она сделала глубокий вдох, распрямилась и захлопнула дверцу машины.
Когда она подошла к крыльцу, из-за двери до нее донеслась музыка. Музыка. Какая-то часть не совершенно забыла о музыке, и воспоминание стало блаженством Это была «You Bring Me Joy», старая песня Аниты Бейкер, одна из ее любимых. Ключ повернулся в замке, и она толкнула дверь.
У стола в гостиной стоял Джо с пакетом китайского печенья в руке и донельзя глупым видом. На нем были новехонькие голубые джинсы и хлопчатобумажная рубашка, которая и сама выглядела как затертая джинсовка. Волосы у него были слегка всклокочены, он пожал плечами и развел руки, как будто не мог дать никакого ответа. Тогда как на самом деле в этот миг, судя по всему, у него был единственный ответ, на который она могла надеяться.
На столе был расставлен едва ли не десяток белых коробочек трех разных размеров с китайской едой навынос. Стояли тарелки и бокалы, не говоря уж о бутылке сухого итальянского вина. И о свечах. Он зажег свечи.
– Прости, – сказал он, качая головой, и лицо его приняло выражение крайнего отчаяния. – Я знаю, что затевать такое всего лишь ради китайской еды – это перебор, но когда я закончил проверять работы, времени, кроме как купить чего-нибудь навынос, уже не оставалось. Надеюсь, ты любишь жареный рис, потому что я подумал, что ты можешь предпочитать обычный, только когда уже все заказал, и…
Начисто проигнорировав весь этот словесный поток, Эмили бросила сумочку, решительно пересекла комнату и утонула в его объятиях. Он обнял ее, сначала нерешительно, затем со всевозрастающей уверенностью. Всего-то только и потребовалось – его теплота. Его сила.
Под запахи сычуаньской кухни и жареного риса, витающие в воздухе, она торопливо раздела его и разделась сама. Она ловила взгляд его серых глаз при любой возможности, нуждаясь в его внимании, нуждаясь в нем.
Небо над Обманным лесом светлело. Чернота сменилась глубокой синевой, затем пороховой серостью, и рыжие звезды начали исчезать. Не было видно ни облачка.
Натан сидел на носу небольшой шлюпки и смотрел на горы, которые высились вокруг. Плешивые горы, на самой высокой вершине которых, где река Вверх переплескивалась через гребень и снова текла вниз, им предстояло найти крепость шакала Фонаря.
Он больше не боялся. Не очень боялся. Теперь он был еще более безумен, чем все вокруг, и он сидел на носу, скрестив руки на груди, с самым недовольным выражением, какое только мог придать своему лицу.
– Прости, малыш, – сказал Ворчун низким и скрипучим голосом, почти таким же грубым, как у друга дедушки Натана, который жил в Бруклине.
Гном осматривал раны на спине у Натана и ворчал, качая головой.
– Очень зря старина Фонарь послал Долгозуба. Этот малый просто дикарь. И всегда им был, – сердито сказал Ворчун. – Впрочем, с виду все в порядке. Арахисовое масло залечит все лучше некуда. Давай-ка одевайся.
На Натане было чистое белье и коричневые джинсы – он признал в них свои собственные, из его комода. Ворчун принес ему одежду. Натан сначала сопротивлялся, но когда решил, что гном не собирается делать ему ничего плохого, то разделся и, как сумел, вымылся водой из ведра. Ни Ворчун, ни Тыкван Горлянкин, молчаливое пугало, которое сидело на веслах и вело лодку по реке Вверх, не смотрели на Натана, пока он мылся. Потом Тыкван веслом столкнул грязную одежду Натана в воду.
– Черт, ну и вонь, – передернулось тыквоголовое пугало, когда вещички Натана поплыли по течению и тут же застряли в каких-то зарослях прибрежного тростника.
Теперь Ворчун передал Натану футболку с Бэтменом, которая оказалась чуточку великовата. Она тоже была из его комода. Когда Натан натянул ее, ему захотелось плакать. Он так устал и ему так надоело бояться, что ему просто хотелось дать себе волю, залиться слезами и очутиться в том месте, где он всегда оказывался, когда плакал. Подальше. Наедине со своими страданиями.
– Поверить не могу, что я потерял эту чертову шляпу, – недовольно буркнул Ворчун и уселся на скамью, которая располагалась в центре лодки. – У меня семь лет ушло, чтобы ее разносить.
– Ни слова больше о шляпе, – рявкнул Тыкван.
Натан боязливо наблюдал за ними. Пугало, похоже, тревожилось и злилось на Ворчуна, хотя мальчик не понимал почему. Может, оно хотело, чтобы Ворчун сменил его на веслах, подумал Натан. Хотя дела-то там всего ничего, просто рулить и не давать лодке ткнуться в берег.
Он снова обратил свой взгляд на горы, прищурился, и страх начал возвращаться. Потом он посмотрел на Ворчуна, но не почувствовал ничего, кроме грусти. Гном никогда ему не нравился, с тех самых пор, как отец впервые прочитал ему про Обманный лес. Ворчун всегда казался слишком сердитым и чуточку страшным. В нем было четыре с половиной фута росту, и он носил серый в тонкую полосочку кашемировый костюм. Под мышками у него скрывалось по кожаной кобуре, в которых он носил здоровенные кольты, прямо как в старых вестернах.
И еще шляпа. Которую потерял.
Без шляпы и с такого близкого расстояния Ворчун стал казаться просто сварливым и, пожалуй, немножечко грустным. Прямо как Натан, только ему не было страшно. Едва стоило Натану об этом подумать, как ему в голову пришла мысль: а вдруг Ворчун, тоже боится, самую капельку?
– Зачем Фонарю обижать меня? – пискнул Натан, страшась возможного ответа.
Ворчун покачал головой, и теперь Натану стало совершенно понятно, что ему страшно и грустно. Мальчику стало полегче. Не так одиноко. Но ненадолго, потому что в голову ему пришла другая мысль: ведь если гном боится, может быть, им всем грозит опасность?
– Он не обидит тебя, малыш, – сказал Ворчун. – Мы не дадим ему, даже если он и захочет. Ты здесь не поэтому, Натан. В один прекрасный день ты вернешься домой. Я уверен.
– Кто это «мы»? – внезапно осведомился Тыкван и на мгновение вытащил весла из воды, глядя на Ворчуна с таким выражением, от которого у Натана по коже забегали мурашки.
– Я. – Ворчун исподлобья взглянул на Тыквана; лучи утреннего солнца играли в его седых волосах и расчерчивали лицо темными тенями. – Я. Султанчик. Барри.
Тыкван расхохотался, и Натан забился на самый нос лодки. Их несло течением, прибивало к левому берегу реки Вверх, но Натан едва замечал это. Однако впервые за все это время он обратил внимание на то, что большая желтая тыква, служившая Тыквану головой, кажется какой-то мягкой.
Подгнившей.
В Обманном лесу теперь все сгнило, подумал он.
– Паршивый коротышка, пони и птица, – угрожающе проговорило пугало и покачало своей тыквой. – Что Фонарю следует сделать, так это вспороть этому сопляку брюхо и размотать кишки по Путаному пути. Тогда Наш Мальчик станет шелковый, это уж как пить дать.
Пугало поднялось на корме во весь рост. На лице Ворчуна промелькнуло настороженное беспокойство.
– Сядь, Тыкван, – велел гном – Ты перевернешь лодку, или мы врежемся в берег. Берись за весла.
Из-за спины, откуда-то из дерюжных лохмотьев, которые являли собой немудреную одежку соломенного чучела, Тыкван извлек длинный нож. Тыква ухмыльнулась, и с уголка ее губ начала сочиться гнилая мякоть.
– Не думаю, – сказал Тыкван. – Думаю, настало время кому-то из нас действовать по-настоящему. Слишком уж быстро все разваливается.
Ворчун сунул руку за пазуху кашемирового пиджака и вытащил длинный железный кольт, так быстро, что Натан едва уловил движение его руки.
– Берись за весла, мать твою, – рявкнул Ворчун.
Натан разглядывал пистолет и щетинистое лицо гнома: седые волосы и бачки, голубые глаза, делавшие его почти похожими на настоящего человека, на настоящего карлика, из тех, кого можно увидеть на улице. Но остроконечные уши выдавали его с головой. Они да еще зубы, которые сужались и превращались на концах в острые иглы – полный рот острых клыков.
- Предыдущая
- 27/72
- Следующая
