Рыжий, честный, влюбленный - Полонский Георгий - Страница 9
- Предыдущая
- 9/23
- Следующая
И опять повисла пауза.
– Ты хочешь сказать... о, мама миа! ... что ты поверил? Гиене Берте?!
Отец захохотал. Потом Лабан. Потом остальные. И даже Мама, забыв про уплывших из сумки карпиков, тоже развеселилась! Члены семьи показывали друг другу пальцами на Людвига, как на диво дивное! Как будто у него три уха или два носа... Отец, отсмеявшись, стал объяснять своему униженному, часто моргающему младшему сыну то, что известно всем и каждому в их лесу: Гиена Берта – воровка; никому, кроме последних дурачков, не придет в голову доверить ей продуктовую посылку! Она дважды попадала под суд за это! Но судьей была Росомаха Дагни, ее тетка, с которой Берта делится наворованным, и только поэтому негодяйка выходила сухой из воды!
Вот это последнее, насчет Дагни, произнес Лео, и Мама удивилась:
– Откуда такая опытность, Лео?
– От жизни! – гордо отвечал тот. – Лучше ранняя опытность, чем поздние слезы! Ты погляди на нашего «барашка»...
Да, на «барашка» стоило посмотреть, особенно – если вам любопытно, как выглядит крайнее отчаяние. Жизнь показалась ему отвратительной.
– Но почему, почему никому нельзя верить?! Она же сказала – ей по дороге... она с удовольствием... Почему вокруг столько жулья?!
Мама сжалилась:
– Я его понимаю! Мама понимает тебя, Людвиг!
Но тут и Папа сказал, что когда-то задавал сам такие вопросы. Он задавал их старому мудрому Барсу, сбежавшему из зоопарка во французском городе Марселе, а потом еще раз – в городе Кале! О, каким серьезным уважением пользовался этот видавший виды Барс! Полиция и охотники нескольких стран шли по его следу, палили в него – и остались ни с чем! (Папа с нажимом повторил: нескольких стран полиция! ..Надо быть... не знаю, кем... дьяволом! – чтоб такую силищу одолеть... – он восхищался, у него редкое выражение лица появилось, когда зашла речь об этом Барсе, – почти не знакомое семье выражение!)
– Так вот, именно к нему, такому большому авторитету, обратился когда-то я, юнец, со своими вопросами о жизни.. . Помню, что желтые глаза Барса, повидавшие самое страшное в жизни – неволю, усмехнулись печально. От наивности, наверно, этих вопросов... Он положил свою мощную лапу на спину мне и сказал:
– Се ля ви, дитя мое, се ля ви...
– Это как понимать? – спросила Лаура тихо-тихо. Все почему-то затаили дыхание во время папиного рассказа.
– По-твоему, я должен был вот так перебить старого Барса? – раздраженно спросил отец. – Но я был воспитанный лисенок... Я слушал и запоминал!.. Да, хотелось мне, еще как хотелось спросить то же самое...Но – неловко было. Вернее, я не успел... Он стал хрипло напевать песенку, которую я – с одного раза, представьте себе! – запомнил на всю жизнь! Вот она, слово в слово...
Песня была спета, полминуты длилось уважительное молчание, а потом обсуждение началось. Вот такое:
ЛАБАН. Вообще-то здорово, впечатляет... Я только не понял, отец: мне судьбу и сейчас надо гостинцем считать? Когда мои пряники – у безмозглых Зайцев?
ПАПА. Ты видишь, Лора? Им о высоких истинах толкуешь, а они...
ЛАУРА. Нет, а как все-таки переводится это се ля ви ? До конца это как-то не ясно...
МАМА. Не мог папа приставать к господину Барсу, он же сказал... Он выяснит – да, отец?
ПАПА (раздраженно) Непременно! Специально отправлюсь в зоопарк города Марселя, чтобы разузнать! Или прямо в зоологический сад Парижа! Нет, как вы не слышите, глухие тетери, что в этих словах – ответ на все самые трудные вопросы? Се ля ви... се ля ви... Мне лично никакого перевода не требуется!
ЛЕО. А сколько раз надо это повторить, чтобы вернулись наши пряники?
ЛУИЗА. И карпики?
ПАПА. Что за поколение растет?! Деляги какие-то ... а, Лора? Ничего святого за душой... Убирайтесь к себе.
ЛАБАН. Зато ваш младшенький – святой: братьев и сестер обманывает ради чужих! Это – как?
ПАПА. Другая крайность... еще хуже... Одному лешему известно, как вас воспитывать!
ЛАУРА. А ты повторяй, пап: се ля ви... се ля ви...
ПАПА. Молчать!!! Людвиг, прекрати всхлипывать!
ЛЮДВИГ. Мамуль, а Гиена Берта не могла исправиться? Вдруг она уже честная, только про это еще не знают в лесу?
Все расхохотались от этих его вопросов. Атмосфера, в которой скапливались грозовое электричество, разрядилась без грома и молний – одним этим смехом. Но вот вместо ответа Мама просто поцеловала Людвига – и тут возник новый всплеск недовольства.
ЛЕО. Мама, что ты делаешь? За что ты целуешь этого психа?
ЛАБАН. Да... Нечего сказать: очень пе-да-го-гично!
МАМА (смутилась) Он самый маленький... и у него нехорошо на душе...
ЛАУРА (направляясь в детскую) Скажите, какие нежности...
Когда родители остались в гостиной одни, Лора спросила у мужа, считает ли он ошибкой этот мелкий факт – что она поцеловала малыша.
– Пустяки, – пробормотал господин Ларсон. – Вполне тебя понимаю. Кто ж его сейчас приласкает, если не мать? Ясно одно: от жизни, от леса он не дождется ласки, он будет у них пасынком...
Уже остался позади ужин, прошедший мрачновато и молчаливо; все казались недовольными друг другом. Отец выглядел обладателем странной какой-то тайны: надо же, без перевода умеет понимать это заклинание: се ля ви... И не делится, не объясняет никак!
Людвиг опять не ел, и мама совершенно извелась, думая о нем.
А потом, в детской, когда все угомонились, когда уже был погашен на ночь свет, Лабан вдруг включил свой фонарик и направил его луч прямо в лицо Людвигу. Тот скривился, а Лабан сказал свистящим шопотом:
– Эй ты, урод! Следующей ночью я иду на дело... Понял, куда? Нет? Куд-куда... Куд-куда! Кудах-тах-тах! Это в самый раз будет – тем более, рыбку увели, а от индюшки уже одно воспоминание... В общем, пусть Гиена Берта тешится этими детскими пряниками – завтра я буду с настоящей добычей!
Людвиг, заслоняясь от луча, сказал:
– Если тебе позволит Пес Максимилиан...
– Он позволит! – хмыкнул Лабан. – Не так страшен черт, как его малютка. Такая, как ты! Ладно, поговорили. Теперь дрыхнуть всем – завтра мне будет не до сна...
И фонарик его погас.
- Предыдущая
- 9/23
- Следующая
