Желток яйца - Аксенов Василий Павлович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/52
- Следующая
ФФ: «С той галактической ночи, ты хочешь сказать?»
ГТТ: «Спасибо, старина, именно галактической ночи! Ей сейчас под сорок, ну, что ж, девочки такого типа долго не меняются. Она могла остаться все той же Ленкой, моей девушкой…»
ФФ: «И моей девушкой, осмелюсь сказать, а также и вообще, так сказать, общей девушкой…»
ГТТ: «Это не имеет значения! Ты понимаешь, что я хочу сказать, эта пронизывающая женственность…»
ФФ: «О, о, о…»
ГТТ: «Вообрази, найти ее оказалось несложно. Алик Жукоборец — разумеется, не без многозначительной ухмылки — сразу же дал мне адрес: Диван-стрит, Чикаго. Ее муж, господин Ясноатаманский, владеет там автоматической прачечной „Оптимистическая трагедия“. Я мигом выскочил из Яйца и помчался в аэропорт Нэшнл, не оставив своей милой Джоселин даже намека на свое местонахождение. Я знаю, что мое поведение безобразно, непростительно, но с другой стороны, знаешь ли, Фил, моя Джоселин всегда была психологически подготовлена к такого рода эскападам, несмотря на то, что мое положение в обществе уже сделало евнухом бывшего сатира.
О, дорогой мой Пробосцис, как только самолет оторвался от земли, я увидел вокруг бескрайнее новое море. Помнишь, как в «Улиссе»? «Сжимающее мошонку море…»
ФФ: «Я дико извиняюсь, Генри, но надеюсь, ты не изгонишь меня с берегов своего „нового моря“, если я взмолюсь о короткой паузе. Мне нужна передышка, чтобы переварить тебя в образе бывшего сатира».
Короткая пауза.
ФФ: «Благодарю. Пожалуйста, продолжай, мой бывший сатир».
ГТТ: «Продолжаю. Вообрази себе, с каким трепетом я подходил к „Оптимистической трагедии“! Я был уже готов увидеть опустившуюся тетку или чопорную еврейскую матрону, которая и смотреть на меня не захочет. Даже не узнает с другой стороны, я страшно боялся узнавания. Что я скажу ей, если мои ужасные ожидания оправдаются?
Несколько раз я прошел мимо «Трагедии», украдкой заглядывая внутрь. Рядом находился магазинчик фокусов с разными масками к Празднику всех святых, и я даже — верь, не верь — думал, не купить ли мне там резиновый нос. Бывший Дон-Жуан стал жалким влюбленным увальнем, влюбленный в прошлое Дон-Жуан… Тебе нужна еще одна пауза, мой друг?
ФФ: «Ничего, ничего… я уже привык к твоим… м-м-м… метафорам».
ГТТ: «Так или иначе, я в конце концов оказался внутри. В „Оптимистической трагедии“ было пусто и спокойно. Можно было слышать только жужжание трех стиральных машин, три другие бездействовали. Потом где-то в глубине скрипнула дверь. Охваченный паникой, я бросился к одной из бездействующих машин и начал забрасывать в нее все, что я мог постирать в этот момент: платок, шарф, галстук, часы…
ФФ: «Моющиеся часы?»
ГТТ: «В этот момент я был готов уже бросить свои туфли в ненасытную пасть, когда услышал смешок за своей спиной. О, такой знакомый смешок! Я повернулся медленно, как будто для того, чтобы предстать перед расстрелом. Это была Ленка Щевич во плоти!»
ФФ: «Во плоти? Значит, это не было дуновением мечты, звуком лопнувшей струны? Это была действительно Ленка Щевич во плоти, да? Простите, сэр, но мне нужна еще одна передышка».
ГТТ: «Просьба отклоняется. Ты можешь упражняться в своем загребальном остроумии как хочешь, но ты должен слушать меня далее без передышек, хотя бы в соответствии с кодексом поведения цивилизованного человека».
ФФ: «Продолжай, продолжай, силь ву плэ!»
ГТТ: «Как мало она изменилась! О нет, прости мне эту банальность, она ничего не скажет о ней. Она не была моложе своего возраста, но она была все той же! Той самой девчонкой, с которой я столкнулся на исходе той головокружительной „раззл-даззл“ ночи двадцать лет назад… тот же огонек в этих лживых глазах… та же немедленно ободряющая, очаровательная искусительница… Тот же язык движений… поворот этих худеньких плечиков, что заставит любого мужчину забыть обо всем, кроме неудержимого желания… о да… защитить их всей своей мощью…
Остолбенев, я стоял перед ней с парой монет в руке. «Сэр?» — сказала она. Жужжание трех работающих машин. Мои вздорные постирушки в четвертой. «Мне нужны монеты», — пробормотал я. «Нет проблем», — сказала она. Проклятье, вот что она может написать на своем гербе — «Нет проблем!» Как я мог упустить этот простейший момент, этот вполне доступный, хоть и извилистый проход к истине? Если нет проблем на Земле, почему мне всегда не хватало спонтанности?
«Спонтанности», — словно эхо повторила она. Думал я вслух или нет, но по какой-то причине она вдруг надела большие слегка розоватые очки и внимательно в меня всмотрелась. Меня пронзило острое ощущение — конечно же, снятие с нее этих очков будет моим первым шагом в процессе нашего нового сближения. Близорукость и обнаженность, разве они не сестры?»
ФФ: «Конечно, сестры!»
ГТТ: «Saxy?» — сказала она и потом по-русски: «Ну и ну, да это же Сакси!» Помнишь, многие ребята в «Искусстве» звали меня тогда Сакси?
…Через два часа мы уже были в воздухе, направляясь в сторону Надветренных островов. Это было сродни эзотерическому путешествию к перевоплощению. Не помню уж, когда и где мы начали наше соитие, в воздухе ли еще, или в такси на Сен-Мартене, в лифте ли отеля… Эти перехватывающие дыхание, ошеломляющие ощущения вокруг копчика, ты не забыл, как мы об этом говорили?»
ФФ: «Как я мог забыть одну из важнейших вех жизни? Всю ночь в позорном узилище мы толковали о копчике и даже решили написать об этом совместное эссе. Что касается меня, то я никогда не забрасывал этой идеи, тогда как ты, проклятый англо, забросил тему копчика сразу после освобождения ради своей вшивой массачусетсности!»
ГТТ: «Никогда не забрасывал! Копчик — это моя самая сокровенная тема! И теперь, когда мое жизненное путешествие вдруг сделало резкий поворот из выжженной пустыни к…»
ФФ: «Прости, что перебиваю, мой Секси-Сакси, но ты бы лучше вместо всей этой многословности попробовал со своей партнершей пуститься в левитацию. В таком состоянии, в каком вы сейчас находитесь с Ленкой, а я не сомневаюсь, что она у тебя под боком, вы можете преодолеть силу притяжения земли и во время очередного соития оторваться от земли. Эй, Щевич, привет! Слышишь меня?»
Голос Ленки: «Слышу, Хобот, слышу!»
ФФ: «Ну, давайте, попробуйте левитацию! Не хотите? Что за чудачество? Вот странные люди, не хотят попробовать левитацию. Экое чудачество, в самом деле!»
Пожимая плечами — отказываться от упражнений по левитации, что за чудачество? — озадаченно просвистывая свой нос, — встретиться после двадцати лет, сбежать на франко-голландский остров, это капище греха — топорщилась дикообразная грива на затылке, — жевать друг дружку до самой корки и не сделать ни малейшей попытки левитации! — профессор Фофанофф последовательно покидал свое «лежбище», вошел в туалетный шкаф, вышел оттуда, одетый с привычным шиком — ну, знаете ли, что за чудачества!
Привычно бросая вызов законам трения, профессор спустился по лестнице, вышел на Дикэйтор-стрит, поклонился послу Дринквотеру с супругой, которые стояли на своем газоне с садовыми орудиями в руках, словно истинное воплощение американской готики. Отправился вниз по Дикэйтор. Впечатляющая тень его рябила под налетом стаи мелких облачков, бойко бегущих над столицей нации. На углу Дикэйтор и Масс Филларион остановился, чтобы отвесить еще один поклон, на этот раз огромной магнолии.
Благодарю тебя, дерево магнолии, за дополнительный кусочек гармонии! В твоем лице я глубоко кланяюсь всем вечнозеленым. Без вашей непобедимой листвы генерал Шеридан выглядел бы дезертиром с поля боя.
О, спасибо, спасибо, среднеатлантический мороз великодушный, за благотворный массаж, который ты даешь моим кровеносным сосудам! «Румяный критик мой, насмешник толстопузый!»… Большое спасибо, северо-восточный ветер, 15 миль в час, за то, что превращаешь дым из трубы пакистанского посольства в стремительного ирландского сеттера, за то, что спускаешь его с поводка в погоню за собственным хвостом над крышами мавританских, викторианских, греческих, классических, декадентских и колониальных вирджинских особняков и таун-хаузов.
- Предыдущая
- 18/52
- Следующая
