Окаянный талант - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/64
• Следующая

Нужно немедленно уничтожить портрет Маргариты! Олег заметался по гостиничному номеру, разыскивая разбросанную одежду, но этот порыв длился недолго. Его вдруг поразило безволие, которое пришло вместе с мыслью: «А кто тебе его отдаст? Тебя даже на территорию, где находится дача, теперь не пустят».

Что я наделал, что я наделал?! – думал он в полном отчаянии. Господи, прости меня, окаянного, и помоги… Помоги! Что делать?

Надо позвонить Марго и предупредить ее! Пусть она сама избавится от портрета.

Олег набирал ее номер добрых полчаса, но телефон не отвечал. Наверное, у нее уже другой аппарат, обречено решил художник. Богачи меняют мобилки и телефонные номера несколько раз в год.

А Маргарита, скорее всего, сменила свой номер, чтобы он не беспокоил ее своими глупыми речами и теперь уже никому не нужными признаниями в вечной любви…

Обхватив голову руками, Олег упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. В номере раздалось тихое, сдавленное рыдание, постепенно переросшее в тоскливый звериный вой.

Маргарита позвонила Олегу спустя четыре месяца. Все это время он только то и делал, что пьянствовал. Но его даже спирт не брал. Он вдруг перестал напиваться – так, легкое опьянение, не более того.

А если перебирал лишку, то тут же возвращал ее обратно – в унитаз.

Заказчики словно взбесились. Они просто штурмовали его мастерскую, присылали многочисленные факсы и беспрестанно звонили. Телефон в мастерской не умолкал ни днем, ни ночью. В конце концов, Олег отключил его, а у дверного колокольчика выдрал на подпитии язычок.

Карла куда-то пропал. Иногда Олегу казалось, что иностранца и вовсе не было. А все, что его связывало с немцем, – всего лишь дурной сон.

Звонок по мобильнику застал художника в редкие минуты просветленного сознания. Он как раз пришел домой, чтобы надеть чистую одежду. Обычно Олег почти не покидал мастерскую, разве что за тем, чтобы пополнить запасы спиртного и еды.

Наступили холода, и он часто зажигал камин. Ветер, залетая в трубу, свистел и выл на разные голоса. И Олег, с какой-то жадной тоской глядя на языки пламени, начинал подвывать ему.

Нет, он не плакал. Глаза художника были сухи. Это он так пел. Его «пение» напоминало псалмы без слов. Иногда он начинал разговаривать сам с собой, и его охрипший голос был каким-то чужим и незнакомым.

Мобилка начала звонить, едва он зарядил ее аккумулятор. Зачем он это сделал, Олег вряд ли смог бы объяснить. Наверное, по устоявшейся привычке. Он ни с кем не собирался связываться по телефону.

Какое-то время художник тупо смотрел на изящную вещицу, испускающую трели, – музыкальные рингтоны он не любил и никогда не записывал – а затем осторожно, будто телефон был раскаленным, взял его в руки и включил.

– Олег, это я…

Художника будто током ударило. Сначала ударило, а потом замкнуло. Он попытался что-то ответить, но язык его не слушался.

– Не молчи, я знаю, это ты… – Опять голос Маргариты.

– Кгм!… Сл… Слушаю.

– Здравствуй, Олег…

– Здравствуй.

– Как живешь?

– Спасибо… не жалуюсь.

– Я звонила, но ты не подходишь к телефону…

– Возможно, – неопределенно ответил Олег.

«Глупо… – думал он. – Все глупо… И мои ответы в том числе. Но у меня почему-то нет для нее других слов. Я ждал, что она позвонит. Был в этом уверен. Вот и дождался. Ну и что? Не знаю…»

– Я по тебе соскучилась.

Олег промолчал.

– Ты меня слышишь?

– Слышу…

– Не хочешь со мной говорить… Ну и правильно. Лучшего я не заслужила. – В голосе Маргарите послышалась горечь.

– Глупости. Я ни в чем тебя не виню. Судьба…

– Причем тут судьба? Мы сами ее строим. И только наш выбор, по какой дорожке шагать. А мне так захотелось идти по широкому, ярко освещенному проспекту…

– Естественный выбор. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.

– Ты не понял. Проспектом были наши с тобой отношения. И до них, и после я брела и бреду по болоту. Я очень устала… и я больше не могу…

– Он что, обижает тебя?

– Нет, что ты. Георгий чересчур благовоспитанный человек. Не в этом дело.

– А в чем?

– Я просто устала от жизни.

Она что-то не договаривает, встревожился Олег. У нее голос больного человека. Неужели?… О нет, нет!

– Ты заболела? – спросил он прямо.

– Телом – нет. Душой – да. Из меня по капле выцеживаются остатки жизнерадостности и желания что-то делать, как-то шевелиться. Я валяюсь часами на диване, и мне ничего не хочется. Я кажусь себе столетней старухой. Вот, позвонила тебе, и стало немного легче.

– Скажи, где твой портрет, что я написал?

– Портрет? А… Кажется, отец отдал его на какую-то выставку. Георгий говорит, что портрет произвел там фурор. Народ смотрит и восхищается твоим талантом.

– Я прошу тебя… – От волнения голос у Олега пресекся. – Прошу тебя – верните портрет домой. Никому не показывайте. Слышишь – никому!

– Почему?

– А еще лучше было бы совсем его уничтожить. Я верну деньги, которые мне заплатили за работу. Пусть твой отец не сомневается.

– Не понимаю… Портрет действительно великолепен, я вышла на нем гораздо лучше, чем на самом деле. Мне он очень нравится. А ты говоришь – уничтожить. Да что я! Отец никогда не согласится это сделать. Он теперь с гордостью всем показывает, какая у него дочь.

– Твое болезненное состояние происходит от портрета. Он убьет тебя. Избавься от него, умоляю! Сожги его в камине. Тебе этот поступок проститься.

– Глупости. Не вижу никакой связи между моей хандрой и портретом.

– Ну хотя бы закройте его в темной комнате! – с отчаянием сказал Олег. – И не водите к нему экскурсий. Неужели тебе неизвестно, что человеческая зависть страшнее многих болезней? Люди смотрят на портрет, восхищаются, а думают совершенно другое. Послушай меня.

– Вздор. Ты говоришь вздор. Завидуют? Ну и пусть. От зависти за ширмой не спрячешься. И темная комната тоже не поможет. Я не виновата, что мой отец занимает такое высокое положение.

– Понятно… – Олег вдруг почувствовал себя совершенно разбитым. – Ладно, как говорится, хозяин – барин. Мое дело предупредить. Я сделал ошибку, подписавшись нарисовать твой портрет. Правда, я не знал, кто будет моей натурой. Это меня не очень оправдывает, но все же… К глубокому сожалению, я не могу исправить свою ошибку. А ты не хочешь мне в этом помочь. Еще раз говорю тебе – портрет опасен.

«Рассказать ей о моем окаянном таланте или нет? – думал он во время разговора. – А что изменится? Она все равно мне не поверит. Маргарита стала совсем чужой… Остается уповать только на высшие силы. Господи пронеси…»

– Все, заканчиваем разговор, – торопливо сказала Маргарита. – К нам пришли… До свидания, Олег… – Она как будто заколебалась, но все же продолжила скороговоркой: – И запомни – чтобы там ни было, чтобы ты обо мне не думал, а я все равно тебя люблю.

Телефон отключился. Олег бросил его на диван и начал бесцельно ходить по комнате из угла в угол. В нем вдруг проснулась жажда полнокровной жизни и его душа взбунтовалась.

Надо что-то делать! Что-то делать… Что?

Взгляд художника упал на ключи от автомобиля, которые лежали на журнальном столике. Есть! Придумал! Олег начал в лихорадочном темпе собираться. Да, верно, он должен съездить в гости к Беляю. Обещал ведь. И долг он так ему и не отдал. А как отдашь? Почты в Зеньках нет, а искать оказию – артель напрасный труд.

Спустя час художник уже мчался по не очень загруженному автомобилями шоссе на своей «тойоте», и с острым интересом, будто первый раз видел, рассматривал деревья по обочинам, покрытые пушистым инеем, нарядно сверкающим под солнечными лучами. На фоне лазурного неба они казались невестами, томящимися в длинной, бесконечной очереди за женихами.

На станцию заезжать он не стал. Только взглянул на коновязь – не стоит ли там Желтопуз в ожидании пассажиров. К удивлению Олега, коновязи уже не было. На ее месте высился большой – размером с легковушку – ящик с песком для противопожарных нужд. Там же находился и пожарный щит.

• Предыдущая
• 61/64
• Следующая