Видение Нагуаля - Ксендзюк Алексей Петрович - Страница 10

Думаю, что, несмотря на противоречия, раздиравшие дух Кастанеды в 90-е годы, он понимал, что должен "очистить пространство" толтекского пути для дальнейшего развития и возможных модификаций. "Теперь правил нет", — говорил он, когда речь заходила о буквальном следовании той традиции, внутри которой жил дон Хуан Матус и его предшественники. И мы должны помнить об этом. Сегодняшним исследователям нагуализма на собственном опыте предстоит выяснить, в какой мере и в каком смысле применимы старые толтекские правила к новому циклу, начало которому им придется положить.

Выражаясь дон-хуановским языком, можно было бы сказать, что тональ времен изменился — с одной стороны, он еще больше усовершенствовал свои способы самосохранения, с другой (не без помощи самого Кастанеды), впервые настолько ясно указал на собственные границы, что дальше их просто невозможно игнорировать. А потому действительно можно сказать, что "энергетическая дверь" в иные формы внимания и восприятия оставлена «открытой» для всех. Нагваль как лидер группы "навигаторов бесконечности" уже не является абсолютно необходимым условием достижения успеха. Ибо безусловная власть тоналя, несмотря на все его совершенство, прекращается именно в тот момент, когда он осознает свои границы и то, что за ними лежит Реальный Мир. Дальше — дело техники.

Карлос Кастанеда оставил достаточно «зацепок» для того, чтобы техники заработали. Испытать и исследовать их — на мой взгляд, наилучший способ всей своей жизнью "выразить уважение человеческому духу".

Этим мы и займемся

То, что мы живем в мире ограниченного и искаженного восприятия, сегодня знают не только сторонники толтекских идей и магической дисциплины дона Хуана. Об этом на протяжении последних веков вещали философы, а затем — психологи. Более того, можно, видимо, утверждать, что бессознательно человек всегда был в курсе реальной ситуации своего бытия и познания. Это положение настолько бросается в глаза при внимательном отношении к духовному и мыслительному поиску человечества, что подкармливает скептицизм интеллектуалов в отношении работ Кастанеды. Фундаментальная диада толтекского учения "тональ — нагуаль" у знакомых с историей европейской философии сразу же вызывает ассоциации, скажем, с идеями Канта о «вещи-в-себе». (Я не стану подробно рассматривать философское и психологическое содержание диады, поскольку слишком много внимания уделил этому в своих предыдущих книгах. Если вам интересно, читайте их. — А. К.) Говорят, будто Кастанеда не сообщил нам ничего нового — оппозиция «мира-вне-человека» (нагуаля) и «мира-для-человека» (тоналя) — известная мыслительная установка, сегодня уже ставшая банальной. Эти торопливые критики почему-то не хотят вспоминать, что в некотором смысле сам Кант бесконечно вторичен, ибо уже три тысячи лет назад индийские философы знали о том же. Творцы Упанишад и их последователи, основатели знаменитых философских школ древнего Индостана, говорили о Брахмане (Реальности), существующей в двух ипостасях — «проявленной» (вьяктам) и «непроявленной» (авьяктам). Они настойчиво утверждали, что воспринимаемая нами Вселенная есть майя (иллюзия), плод авидьи (неведения). Более того, индийские мудрецы подробно перечисляли совокупность иллюзорных характеристик, которые восприниматель навязывает Реальности. И в этот список иллюзий входило почти все, что мы теперь называем воспринимаемой картиной (описанием) мира: отдельность объектов, их многочисленные качества, по сути, «сотворенные» нашими же органами чувств, даже пространство и время. К схожим идеям рано или поздно приходили все последовательные мыслители — в Индии, в Китае, в Японии и в Европе. Каждая культура оформляла эти открытия на собственном языке, в рамках собственных понятий. Каждая приходила к этому откровению собственным, во многом неповторимым путем. Имеем ли мы право называть их плагиаторами? И разве странно, что древнеамериканская цивилизация обнаружила те же самые истины?

Напротив, на мой взгляд, такое единообразие идей свидетельствует о том, что духовный поиск человека — не столь уж безнадежное занятие. Человеческое осознание, сосредоточившись на важнейших вопросах собственного существования и Бытия, всякий раз приходит к Единому, разделенному надвое самим фактом существования нашей психики. Здесь нет никакого парадокса, ибо мы восприниматели и располагаем лишь продуктом собственного восприятия. Толтеки назвали это тоналем (т. е. в вольном переводе с языка нагуа — "дневным миром" или "миром человеческого удела"). А мир-вне-человека, ту самую Реальность, что возбуждает наше ограниченное восприятие и заставляет строить иллюзорное здание из представлений, они поименовали нагуалем (т. е. «вторым», «ночным» и т. п.).

Антропологи и этнографы, изучавшие культуру доколумбовой Америки, столкнулись с гораздо более примитивным, более ранним пониманием слова «нагуаль». Ибо изначально у древнеамериканских шаманов нагуаль обозначал некое "второе Я", Силу-вне-нас, отвечающую странное и — для европейца — непозволительно аморфное.

Антропологи, будучи носителями христианского сознания и христианской культуры (даже в том случае, если искренне полагали себя атеистами), автоматически ассоциировали нагуаль с языческим прототипом ангела-хранителя и были вполне этим удовлетворены. Сам термин «нагуализм», который они уже много лет используют, при таком подходе обозначает всего лишь разновидность язычества, в котором личному духу-покровителю отводится исключительная роль. Они не заметили здесь самого важного — нагуаль содержит в себе элемент Непостижимого. "Непостижимое второе", которое содержится в человеке, будучи его связующим звеном с Миром-вовне, берущее верх в ситуациях неопределенности, когда рационализм беспомощен (а такое случалось часто в древние времена шаманизма), оказалось выхолощенным в антропологических исследованиях и лишенным присущих этой идее философских потенций.

Нагуализм, описанный Кастанедой, — это масштабная реализация примитивной шаманской мысли (даже не мысли — образа, явившегося предощущением мысли), возмутившая антропологов, привыкших наслаждаться экзотизмами древних племен, "не испорченных цивилизацией". То, что мыслительная культура древних индейцев могла прийти к философской категории Непостижимого, некоторых ученых даже шокировало, поскольку поднимало мыслительную традицию «туземцев» до уровня просвещенной и циничной Европы. Таких антропологов часто очаровывают сказки и легенды, несущие на себе печать палеолита, и жутко расстраивают подлинные достижения исследуемых цивилизаций, ставящие под сомнение превосходство и уникальность европейского пути.

Но Кастанеда поведал не только о нагуале как о подлинной Реальности. Он рассказал куда более важные вещи. Нам открылась энергетическая сущность явлений, о которых до него речь шла только в рамках теории восприятия и абстрактной метафизики. Он показал, что делать с этими идеальными, умозрительными вещами на практике.

Я назвал эту книгу "Видение нагуаля" вовсе не потому, что нагуаль действительно можно увидеть. Знание дона Хуана "исправляет путь", и это самое важное. До сих пор мы лишь мечтали и фантазировали. На протяжении тысячелетий мы знали, что есть подлинная Реальность, лежащая где-то снаружи, но никогда не устремляли на нее свой взгляд. Люди религиозного склада полагались на то, что Бог (Высшая Сила, Вселенский Разум) откроет человеческому сознанию эту Реальность — скорее всего, после смерти физического тела. Атеисты и агностики просто игнорировали ее: первые отрицали, вторые — называли Запредельным, тем, что никогда и никому не будет дано в опыте. Все они в своих размышлениях отражали лишь часть Истины. Сегодня, благодаря книгам Кастанеды, ситуация изменилась.