Питирим Сорокин за 90 минут (просто о сложном) - Медведько Юрий М. - Страница 2
- Предыдущая
- 2/21
- Следующая
Но это будет потом, а пока юный Питирим бродил со своим неутешным родителем и старшим братом Василием по деревням и селам Коми края. Помогал отцу в его ремесле, играл и дрался с деревенскими мальчишками. Так прошло почти 7 лет. За это время неизбывная тоска по умершей суп руге окончательно подорвала душевное здоровье Александра Прокофьевича. А чем на Руси врачуют сердечные раны?
Из счастливого главы семейства, удачливого первоклассного мастерового Александр превратился в горького пьяницу.
«Ее смерть подкосила меня, как тростинку», — плакался он своим сыновьям, которые пытались уговорить его бросить пить. Постепенно просветы между запоями все сокращались и сокращались. Дело дошло до белой горячки.
«Я хорошо помню один типичный случай. Мы оба с отцом лежали больными: меня лихорадило от чего-то, а отец, впав в белую' горячку, лежал в беспамятстве. Внезапно он сел на своем сеннике, показал на большую кирпичную печь и начал кричать о появившихся оттуда страшных чертях, которые пляшут вокруг него и корчат рожи. „Христос воскресе, Христос воскресе“, — бормотал он одно и то же. Его бессвязные слова сопровождались резкими конвульсиями»,
— так описывает Питирим Сорокин пьяную агонию своего отца.
И вот в один из таких мрачных запоев Сорокин-старший, обозлившись на что-то, вдруг схватил подвернувшийся ему под руку деревянный молоток и бросился на своих сыновей (одному было 14 лет, другому — 10). Василию удар пришелся по руке, а Питириму по лицу, разорвав верхнюю губу. На следующий же день братья тайком покинули родителя, решив самостоятельно зарабатывать себе на пропитание. С тех пор пути их не пересекались. Братья пошли в противоположную сторону от привычного маршрута Сорокина-старшего.
Александр Прокопьевич так и не справился со своим горем. Спустя год после того, как сыновья покинули его, он умер от пьянства в одной из глухих деревень Коми.
Судьба отца оставила в душе Питирима неизгладимый след. Вот что он пишет в своих воспоминаниях:
«Упокой, Господи, его душу в царстве небесном! Он умер страшно одиноким — так же, как жил после смерти матери, совсем один. Несмотря на пьянство, образ доброго, трезвого отца полностью преобладал — и когда мы жили с ним вместе, и поныне этот образ сохраняется в моей памяти. Даже в пьянстве отец не имел ничего общего с фрейдовским типом „отца-тирана“, бесчувственного и жестокого к детям. Исключая периоды запоя, наша семья — отец, старший брат и я — была хорошим гармоничным коллективом, связанным воедино теплой взаимной любовью, общими радостями и печалями и богоугодным творческим трудом.
В целом я запомнил эти годы как счастливые и интересные, несмотря на недоедание и другие физические трудности, которые временами обрушивались на нас в периоды отцовских запоев. В конце концов, не хлебом единым жив человек, и жизнь бесконечно богаче, чем простые чередования физических удобств и неудобств».
И еще одно очень интересное впечатление выносит сын, наблюдая трагическую судьбу своего родителя: «Любовь, которая переживает смерть любимого человека и сохраняется до ухода из жизни другого супруга, — сейчас редкость.
Во многих современных мудрствованиях это рассматривается как нечто примитивное, устаревшее и бессмысленное. И все же любовь до гроба была и остается самым замечательным, святым и красивым идеалом человеческой жизни — идеалом бессмертным и возвышенным. Мы со старшим братом инстинктивно чувствовали, что эта верная любовь оправдывает алкоголизм отца и каким-то образом наполняет нашу жизнь ощущением прекрасного».
НАЧАЛО ЖИЗНЕННЫХ СТРАНСТВИЙ
Оставшись круглыми сиротами, братья решают самостоятельно бороться за жизнь. И надо отметить, с этой нелегкой задачей они справлялись неплохо. Из двух подростков получилась крепкая артель. На старшего Василия выпала роль «менеджера», и он проявил себя на этом поприще очень энергичным, изобретательным и инициативным человеком.
Ему удавалось добывать заказы на малярные и де корационные работы в церквях и даже в кафедральном соборе города Яренска, где несовершеннолетним бродячим ремесленникам посчастливилось заполучить разрешение на золочение и серебрение икон, осветление канделябров, изготовление медных, серебряных и золотых риз. И вот тут в дело вступал младший Питирим, который в свои 11 лет в писании икон, изготовлении окладов и росписи интерьера превзошел многих взрослых мастеров.
Профессия церковного реставратора не только давала юному Питириму заработки, но и постоянно подпитывала распускающуюся душу эстетическими переживаниями. Большинство деревенских церквей было от 30 до 70 метров высотой.
Летними солнечными днями мальчишки забирались на купола, чтобы золотить шпили, и любовались бездонным голубым небом и прекрасными сельскими пейзажами с селами, полями, речками и озерами, окруженными со всех сторон бескрайними таинственными лесами. Атмосфера вечной красоты и космическое чувство бесконечности мироздания охватывали юные души. Людские волнения казались временными и растворялись в каком-то безгрешном и благостном бытии. Все эти ощущения Питирим пытался выразить в самой творческой части своей профессии — в писании икон.
Однажды образцы работ мальчика увидел известный мастер иконописного и чеканного ремесла. Он тут же отыскал юного художника и предложил ему стать его подмастерьем, чтобы продолжить совершенствоваться в профессии.
Но Питирим с благодарностью отклонил предложение мастера. Тогда он был очень привязан к своему старшему брату и не хотел его покидать.
Два года странствовали братья Сорокины по лесистому краю Коми, побывав практически во всех его отдаленных уголках. Многое случалось в их бродяче»; жизни: и радость творчества, и гордость успеха, и огорчение неудач; их подстерегали опасности и преследовал страх неизвестности; бывало холодно и голодно. Но преодолеть все эти трудности мальчишкам помогала мысль, что, если уж совсем при жмет, они всегда смогут вернуться в маленькую хижину на краю деревни Римья, где жила их тетка Анисья с дядей Василием, и где их непременно примут в любое время дня и ночи, обогреют и накормят. «Наша малая родина» — так Питирим Сорокин называл эту деревушку. «В Римьи мы были не „пришлыми чужаками“, как в других селах, а по стоянными членами общины; мы были парнями из Римьи».
Особый след в душе мальчика оставил дядя Василий. По воспоминаниям Сорокина, это был «рыжеволосый, широкоплечий и крепко скроенный человечище». Окончив сельскохозяйственные работы, он всю осень и почти всю зиму про водил в лесу, занимаясь рыбалкой и охотой. В деревне все называли его лесным человеком и «туном» — колдуном.
Дядя Василий прекрасно знал привычки и образ жизни мно гочисленных обитателей рек, озер, болот и леса. В его воображении этот мир был населен не только реальными существами, но и всякими духами, вроде хозяина лесов — лешего.
Своими красочными рассказами об общении с этими суще. ствами он будоражил воображение своих племянников.
Кроме умения рассказывать всякие сказки и небылицы, дядя Василий обладал какой-то сверхъестественной силой, которая помогала ему вправлять всевозможные вывихи и смещенные суставы. Не имея никакого понятия об анатомии человека, он с легкостью находил правильное место вывихнутым костям. Как настоящему художнику ему нравилось манипулировать «сбежавшими мослами» и заставлять их вернуться на положенное место. И он никогда не брал плату со своих многочисленных пациентов.
Глубоко врезалась в память Сорокина смерть дяди Василия.
Вот как он описывает это событие в своих воспоминаниях:
«В ту весну он подхватил где-то в пути дизентерию и через несколько дней после возвращения ему стало совсем худо. Наконец один из „духов“ сообщил ему о приближении смерти. В один из солнечных дней он сполз с постели и с трудом добрался до крыльца. Там дядя постоял молча несколько мгновений и тихо произнес: „Хочу последний раз глянуть на чистое небо, серебряную реку, деревья и луга. И сказать последнее „прощай“ этому миру и всем вам. Про щайте!“
На следующее утро он умер. Несмотря на неграмот ность, этот „тун“ и „лесовик“ был прирожденным филосо фом, поэтом и по-настоящему хорошим человеком. Вечная ему память!»
- Предыдущая
- 2/21
- Следующая