Машина и Винтики - Геллер Михаил - Страница 37

Подавляющее большинство граждан Советского Союза может быть объектом "сигнальной карточки", либо – при желании – "инициатором", донеся на соседа. Практика "сигнальных карточек" увеличивает число "народных контролеров" в десятки раз. Поощрение доносительства приносит иногда неожиданные – слишком хорошие, сверхплановые результаты. Бакинский рабочий вынужден был жаловаться на поток доносов, заливший милицию и КГБ. Тем более, что – как огорчалась газета – "многие доносы не имеют ничего общего с "бдительностью", будучи простым сведением личных счетов.

Новосибирский документ констатирует, что "социальный тип работника", формируемый "в настоящее время в СССР" не соответствует ни "стратегическим целям развитого социалистического общества, ни технологическим требованиям современного производства". Документ перечисляет качества "советских работников": "Низкая трудовая и производственная дисциплина, безразличное отношение к выполняемому труду, низкое качество работы, социальная инертность, низкая самоценность труда как средства самореализации, ярко выраженные потребительские ориентации" невысокий уровень нравственности. Достаточно напомнить о широких масштабах деятельности так называемых "несунов", распространении различных "теневых" сделок за общественный счет, развитии "левых" производств, приписок, "выведении" заработной платы независимо от итогов труда".

Документ, оглашенный в апреле 1983 г., подчеркивает, что эти качества – стандартные грехи советского человека -присущи работникам, характер которых складывался "в последние пятилетки", т. е. в брежневскую эпоху, охватившую почти четыре пятилетки. Вывод, сделанный авторами документа, можно рассматривать как донос на деятельность умершего генерального секретаря новому генеральному секретарю. Точная, безжалостная оценка вырабатываемой "советским социальным механизмом" продукции – Советского Человека, не должна вводить в заблуждение. Сотрудники Сибирского института экономики и организации промышленного производства демонстрируют в "закрытом документе" свой высокий профессиональный уровень и предлагают "совершенствовать социальный механизм"26 испытанными методами – укреплением дисциплины, повышением "социальной активности" и ограничением "потребительских ориентации". Советские экономисты отлично знают, что пороки советской экономики являются достоинствами советской политической системы.

Круг замыкается: особой формой коррупции становится разрешение говорить – в узком кругу, среди посвященных – о недостатках, в том числе – о коррупции.

Зачем народу, чтобы его воспитывали? Какая дьявольская нужна гордыня, чтобы навязать себя а воспитатели!… Стремление к образованию народа подменили лозунгом об его воспитании.

Надежда Мандельштам

Первый пятилетний план, утвержденный в 1929 году, официально начался в 1928 г. 13 октября 1928 г. Известия сообщили: "В нашей системе научного планирования одно из первых мест занимает вопрос о плановой подготовке новых людей – строителей социализма. Наркомпрос создал уже для этого специальную комиссию при Главнауке, – комиссию, которая объединит разрозненную работу педагогических, психологических, рефлексологических, физиологических, клинических институтов и лабораторий, организует по единому плану их усилия по изучению развивающегося человека, вольет это изучение в русло практического обслуживания задач социалистического воспитания и социалистической культуры". Было естественно, что важнейшим объектом "социалистического воспитания" становится ребенок. Выступая на Тринадцатом съезде партии (1924), Бухарин объявляет: "Судьба революции зависит сейчас от того, насколько мы из молодого поколения сможем подготовить человеческий материал, который будет в состоянии строить социалистическое хозяйство коммунистического общества".

А. Школа

Начальным этапом обработки "человеческого материала" была школа. В числе первых актов советского правительства было уничтожение старой системы образования. Чтобы построить новую школу, – писал В. Лебедев-Полянский, один из руководителей наркомпроса, – надо убить старую школу. Радикальность "Положения о единой трудовой школе", закона, принятого в ноябре 1918 г., не уступала радикальности Октябрьского переворота. Ликвидировались все "атрибуты старой школы": экзамены, уроки, задания на дом, латынь, ученическая форма. Управление школой передается в руки "школьного коллектива", в который входят все ученики и все школьные работники – от учителя до сторожа. Отменяется слово "учитель" – он становится "школьным работником", шкрабом. Непосредственное руководство осуществляется "школьным советом", включающим всех "шкрабов", представителей учеников (с 12-летнего возраста), трудового населения и отдела народного образования.

"Новая школа" решительно отвергла старые методы обучения, обратившись к наиболее современным педагогическим теориям, как русским, так и иностранным. В частности, большим успехом пользуются книги американского философа Джона Дьюи, которые в большим количестве переводятся на русский язык. Советская школа 20-х годов – самая передовая в мире – по методике преподавания, по формам самоуправления. Педагоги-революционеры предвидят в скором времени полную победу: "Государство отмирает. Мы переходим из царства необходимости в царство свободы… В той же степени меняется значение педагогики… Познание человека и способность воспитывать человека приобретают решающее значение…"1 Школа, – утверждают теоретики-марксисты, – возникла вместе с государством, вместе с ним она исчезнет. Она станет местом игры, клубом. Ее заменят: коммунистическая партия, советы депутатов, профсоюзы, заводы, политические собрания, суды.

Авторы революционных педагогических теорий были убеждены в том, что "новое" и "революционное" – синонимы, что революционное тождественно новому и наоборот.

В конце 20-х годов они обнаруживают, что ошибались. Государство не собирается отмирать. Оно начинает крепнуть с каждым днем: Сталин не жалеет для этого усилий. Одновременно меняется отношение к школе. В 30-е годы ей возвращаются все атрибуты "схоластической феодальной школы". Все эксперименты в области методов и программ обучения объявляются "левацким уклоном" и "скрытым троцкизмом". Знаком разрыва с политикой строительства "новой школы" была замена на посту наркома просвещения Анатолия Луначарского (занимавшего этот пост с ноября 1917 г.) партийным деятелем, долгие годы занимавшим должность начальника Политуправления Красной Армии, Андреем Бубновым.

Поворот был на 180°: вместо самоуправления – единоличная власть директора и "твердая дисциплина", вместо коллективной формы обучения ("бригадный метод") -традиционные классы, уроки, расписание. В 1934 г. вводятся "стабильные" учебные планы и "стабильные учебники": по всему Советскому Союзу все школы в одно и то же время учат то же самое по тем же самым учебникам. По каждому предмету вводится один учебник, утверждаемый ЦК.

Поворот на 180° не означал изменения цели. И Луначарский, и Бубнов были старыми большевиками, знавшими чего они хотят. Спор о характере школы касался не принципа, но методов, техники обработки человеческого материала. Основная проблема заключалась в необходимости сочетать воспитание нового человека и его образование. В первые послереволюционные годы революционная школа была необходима, в первую очередь, как инструмент разрыва с прошлым. разрушения дореволюционных общественных связей. В 1918 г. на съезде работников народного просвещения было сказано ясно и недвусмысленно: "Мы должны создать из молодого поколения поколение коммунистов. Мы должны из детей – ибо они подобно воску поддаются влиянию – сделать настоящих, хороших коммунистов… Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учет, скажем прямо – национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами".2