Ярмарка невест - Герн Кэндис - Страница 28
- Предыдущая
- 28/68
- Следующая
Может быть, она вкладывала слишком много смысла в его действия, стараясь под маской лорда Бессердечного обнаружить порядочного, непонятого человека. Возможно также, что ее неопытность позволяла ему заставить ее видеть нежность там, где были сплошные фальшь и жульничество. Был ли он на самом деле страшный убийца, который считал, что Верити очень легко соблазнить?
По спине ее прошла дрожь. Верити еще сильнее свернулась в клубок и отчаянно вцепилась в подушку.
Она ни на йоту не приблизилась к истине.
«Спроси любого», – сказал он. Именно это она и пыталась сделать. Она заставляла, принуждала и поощряла людей к откровенности, но только Агнес Бодинар хоть что-то ей сообщила. Однако из-за ее родственной связи с покойной леди Харкнесс в истинности слов Агнес приходилось сомневаться. Верити нужно было подтверждение или объяснение. Ей необходимо было знать, в самом ли деле ее целовал человек, убивший свою семью.
«Спроси любого».
Хорошо, она так и сделает. Завтра она пойдет в Сент-Перран и расскажет бабушке Пескоу, что ей сказала Агнес, и прямо спросит, правда ли это. Верити придала подушке более удобную форму и закрыла глаза. Она еще раз дотронулась пальцами до своих губ. Завтра она узнает правду о человеке, чье прикосновение до сих пор ощущает.
Джеймс прислонился к подоконнику в своей спальне и смотрел на имение. Из этого удобного места ему были видны правильной формы сады и леса расположенных ниже участков, яблочные посадки и хлебные поля, южные пастбища, на которых паслись овцы, и мельница внизу, около Пендурган-Кей. Сильный порывистый ветер заставлял даже стволы больших каштанов, растущих вдоль подъездной дорожки, раскачиваться, как цветки желтофиоли. Дальше на запад трубы Уил-Деворана выбрасывали белые клубы дыма в утреннее небо, окрашенное в золотистый цвет, как старый шиллинг.
Его отец всегда любил эту комнату, единственную спальню в единственной башне Пендургана. Когда Джеймс был ребенком, еще до того как они с отцом отдалились друг от друга из-за нескончаемых мелких разногласий, они часто сидели вместе на этом самом подоконнике. Отец говорил Джеймсу, что из этой комнаты ему видны почти все его владения и что он испытывает гордость, глядя на наследство, оставленное несколькими поколениями. С раннего детства он привил Джеймсу любовь к своей земле и чувство ответственности за ее процветание.
Но сейчас Джеймса не интересовали ни размеры его владений, ни воспоминания или сожаления, связанные с отцом. В это утро у него были совсем другие горести.
Он смотрел, как Верити идет через сад, наклоняясь вперед навстречу ветру и осторожно ступая по грязной тропинке. Она на мгновение исчезла из виду, проходя под аркой, ведущей к нижним участкам, но снова появилась около голубятни.
Угрызения совести и раскаяние одолевали Джеймса, пока он смотрел, как она идет в Сент-Перран. Этой ночью он вел себя гнусно. Он ужасно злился на себя за то, что сделал, и на нее за то, что она спровоцировала его. Из-за этого он напился до бесчувствия и уснул в библиотеке. Лобб обнаружил его там поздно ночью и отнес в постель. В конце концов кошмары опять одолели его, несмотря на выпивку. Только теперь они немного изменились. На этот раз лицо сержанта превратилось в лицо Верити, а не Ровены. Еще одна вина прибавилась к тем, которые не давали ему уснуть.
Теперь в голове у Джеймса пульсировала боль от выпитого накануне бренди, а в желудке все переворачивалось оттого, как он обошелся с Верити. Он чувствовал себя грешником, терпящим в аду справедливое наказание за свои грехи.
Джеймс мелкими глотками пил приготовленный Лоббом кофе, наблюдая, как Верити скрылась на тропинке, ведущей в деревню.
Ведь он достиг своей цели, не так ли? Он показал себя жестоким до глубины души, доказал, что ни одна женщина не была в безопасности под крышей его дома. Бесполезно прикидываться, что этого столкновения можно было избежать. Оно было неотвратимо с самого начала. Верити Озборн задела его за живое в первое же утро после своего приезда.
Он пытался убедить себя, что его привлекали в ней сила, смелость, чувство собственного достоинства. Полный вздор! Просто она очень хорошенькая, а у Джеймса слишком долго не было женщины. Почти любая подействовала бы на него точно так же.
А так ли это? Когда он ее целовал, кровь его взволновалась не оттого, что Верити была в ночной рубашке и с распущенными волосами. Он разъярился из-за ее вопросов о его жене и сыне, ему захотелось утвердить свою власть над ней, вызвать у нее страх и ненависть.
В какой-то момент все переменилось. Она перестала сопротивляться и, казалось, растаяла под его руками. Господи, да ей это доставляло удовольствие! Она была такая мягкая, теплая и чуткая. С того момента, как он почувствовал, что доставляет ей удовольствие, он пропал. Ему хотелось поглотить ее: медленно, с наслаждением. Он уже чуть было не приник губами к ее длинной белой шее, когда вдруг опомнился.
Если бы он не прогнал ее, то неминуемо овладел бы ею. Прямо там, положив ее на стол. Мысль о мягком белом теле Верити под ночной рубашкой возбуждала Джеймса даже сейчас. Однако стыд и чувство вины прервали эти мысли. Он не имел права обращаться с ней как с обычной шлюхой, которую он купил на вечер.
И все же она сопротивлялась, только когда он был с ней груб. Как только он стал нежнее, она ему ответила. Позволила бы она заняться с ней любовью?
От мысли о том, чтобы сделать Верити своей любовницей, сердце Джеймса бешено заколотилось. Его порочность была всем известна. Зачем же продолжать отрицать свою заслуженную репутацию? Почему бы не начать соответствовать сплетням? Что ему терять?
Вот уже более шести лет его репутация была настолько дурной, что хуже некуда. Репутация Верити была испорчена не меньше, причем в этом не было ее вины. Ни ему, ни ей нечего было надеяться на оправдание в глазах людей, населяющих эту часть, Корнуолла.
Однако, что бы о нем ни думали люди, он никогда не возьмет Верити силой. Если бы он вел себя как джентльмен, позволила бы она ему это? Позволила бы она ему сделать ее тем, чем ее уже все вокруг считают? Был только один способ узнать это.
Бабушка Пескоу прищурилась, глядя на Верити. Ее узловатые пальцы постукивали по резному подлокотнику стула с высокой спинкой.
– Значит, ты хочешь знать правду?
Верити кивнула. Медленно тлеющий в очаге торф наполнял комнату дымом, от которого слезились глаза. Верити обвела взглядом всех находящихся в комнате: крепкую серьезную Кейт Пескоу, гордую Еву Данстан и добрую Борру Нанпин. Верити рассчитывала поговорить с бабушкой наедине, но старая женщина, похоже, никогда не бывала одна. Женщины собирались вокруг очага, дети резвились на грязном полу, а мужчины ненадолго останавливались поздороваться с ней по дороге с рудника или пастбища.
Ее положение в деревне было вполне объяснимо. Верити чувствовала силу характера старой женщины точно также, как жители деревни, которые знали ее всю жизнь. Бабушке Пескоу можно было доверять. Верити не могла бы объяснить, откуда она это знала. Может быть, потому, что старушка напоминала ей ее любимую Эдит. Так или иначе, Верити она нравилась, Верити ее уважала. Если ей нужна чистая, неприкрашенная правда, то она сможет узнать ее только от бабушки.
Верити сощурилась от торфяного дыма и снова кивнула.
– Да, – сказала она. – Я должна знать, что произошло. Мне надо знать, что за человек лорд Харкнесс, поскольку я живу под его крышей.
Бабушка откинулась назад и изучающе посмотрела на Верити.
– Это темная история, – сказала она.
Остальные пробормотали что-то в знак согласия.
– Если то, что мне сказала миссис Бодинар, правда, то эта история и не может быть иной. – Верити приготовилась выслушать холодную, неприятную правду и глубоко вздохнула.
Торфяной дым обжег горло, и она закашлялась, подумав, что надо спросить миссис Трегелли о том, как дома обеспечиваются дровами.
– Скажите мне, пожалуйста, – заговорила она наконец, – правда ли, что он убил свою семью?
- Предыдущая
- 28/68
- Следующая
