Ведьмин Лог - Вересень Мария - Страница 25

• Предыдущая
• 25/106
• Следующая

Я встрепенулась, всматриваясь в него внимательнее, и тут мне в ухо дунула Ланка:

– Я думаю, это не боярский сын.

Я задумчиво покивала головой, дескать, уже сама сообразила.

– И он тебе нравится, – тут же вставила вредная, хоть уже и едва читающая мысли сестрица. Я так и подпрыгнула на столе, выныривая из омута каких-то не очень приличных фантазий, и обнаружила, что Пантерий со златоградцем сели играть в карты.

– Значит, так, коль я тебя обыгрываю, ты меня берешь на службу, – пацаненок постучал колодой по зубам, раздумывая, – за кладень медный в день. Коль ты выигрываешь – кошка твоя.

Златоградец захохотал:

– Как тебя хоть зовут-то, деятель?

– Митрофан я, – пробасил черт, взъерошив рыжую шевелюру, и, сопя, начал тасовать колоду. – А тебя как? – стрельнул он в партнера глазами.

– А я Филипп Евсеевич.

Ланка тут же шепотом прокомментировала:

– Врет, Илиодор он.

Гость напрягся, словно что-то услышал, но Пантерий, гнусно хмыкнув, заявил:

– А мне без разницы, хоть черт, щас без штанов оставлю.

Я прошла по столу и заглянула в карты «Евсеича». Этакая была дрянь, что я сразу бы выкинула, но тот лишь заливисто рассмеялся:

– А ведь тебе конец, братец Митрофан, сейчас я сам тебя без штанов оставлю, – и отвернул пальцем мою мордашку, – а ну не подсматривай, а то будешь подсказывать.

Я с удивлением увидела, что из рукава его как по волшебству вылезли козырные карты. Черт закатил глаза, всем видом показывая, что в чужих подсказках не нуждается и мухляжа не видит. И в один миг разделал гостя под орех!

– М-да, – задумался златоградец, Пантерий тем временем опять перетасовал колоду, хитро предложив:

– Ну, вдвое или как? – и, разбросав карты себе и ему, объявил: – Коль выиграю, то ты мне два медных кладня и новые порты, а то мои смотри, как прохудились, – и взлез на стул, демонстрируя разошедшиеся на заду штаны.

Ясно, что и эту партию новый хозяин продул. А после пятой поинтересовался:

– А не жулишь ли ты, приятель?

Я вовсю веселилась, потому что жулили они оба, всяк по-своему.

– Кто?! Я?! – выпучил глаза черт. И толкнул ему по столу колоду. – Очень нам обидно такие речи от вас слышать. Мы с кошкой, можно сказать, ради вас живота своего не жалеем, пашем день и ночь…

Златоградец расхохотался в голос:

– Ты не далеко ль в фантазиях-то улетел, дружище?

Митрофан поперхнулся, но тут же милостиво махнул ручкой:

– Ладно, давай так: серебряный кладень в день и красная рубаха в петухах. Страсть как хочу, с самого детства. – Учитывая, что, когда он стоял перед столом, над столешницей виднелась одна голова, то Илиодора позабавила такая речь. Карты были уже розданы, и тут я решила, что пора и мне проявить свою полезность. Стоило ему взяться не за ту карту, как я осторожно ухватила его за палец зубами и как бы ненароком покачала головой, мазнув хвостом по той, с которой следовало бы идти.

Глаза у златоградца сделались сначала круглыми от удивления, а потом как-то нехорошо и подозрительно сузились. Я фыркнула и начала кататься по столу.

– Где ты ее, говоришь, спер? – как бы невзначай спросил он, выкладывая ту карту, на которую я показала.

Пантерий покосился на меня, дескать, надо ли оно тебе, и сдался почти без боя.

– А ну, давай еще раз, – загорелся Илиодор.

– Да че там, еще раз. Выиграл кошку – забирай, буду себе другого хозяина искать.

– Да ладно тебе, не дуйся, возьму на службу, – утешил его лжебоярин. А Ланка, умаявшаяся стоять рядом, уселась на табурет и вздохнула в голос:

– Скучно-то как.

Илиодора будто подбросило.

– Это что?!

– А, не обращай внимания, – махнул рукой уже нанятый на работу Пантерий, – домовуха местная. В наших краях нечисти – что зайцев в лесу. Вот хоть эту кошку взять: колдуном воспитанная, сдавал ее заезжим аферистам, чтобы они людей в карты обыгрывали. Ну-ка, Муська, покажи, какие карты у барина.

Я вывалила язык, делая вид, что давлюсь шерстью.

– Во! – воскликнул Пантерий. – Одна дрянь!

Барин с интересом посмотрел на меня, а я на него, и хотя на дворе был не март месяц, но что-то во мне колыхнулось.

На улице бабахнула пушка, и мы все вместе обернулись в сторону окна, а когда златоградец поспешно выбежал вон, я, радуясь, что кошки не краснеют, промурлыкала:

– Ну и какие у вас идеи насчет этого Илиодора Евсеевича?

– Какие ж тут могут быть идеи, коль ты уже все решила, – ехидно подала голос Ланка, а Пантерий, изо всех сил изображающий тупого мальчугана, выковырял из носа козявку и серьезнейшим образом изучал ее, сведя к носу глаза.

– Вот и правильно, – удовлетворенно мяукнула я, обвивая лапки хвостиком. – Пускай-ка этот Илиодор для начала нам поможет своего дружка, сына Мытного, из наших краев увести, а там, глядишь, он его вовсе склонит на Фроську поохотиться. И мы вместе с ним.

А Ланка ехидным-ехидным голоском добавила:

– Кошки не краснеют, но зато голосок у них такой сладенький становится, – и передразнила меня: – «И мы вместе с ним».

Пантерий хрюкнул и, размазав козявку о штанину, хлопнул ладонью по столу:

– Так и быть, а то я последнее время пугаться начал, сколько вас, захребетников, набралось. Вот пусть Илиодорка теперь корячится за всех.

Пока Илиодор вертел меня на столе, изучая и так и этак, раскладывая по-всякому карты и интересуясь, чего я еще умею, Пантерий, перемигнувшись с воеводой Селуяном и Серьгой, заявил, что ему срочно надо с маманей попрощаться, и исчез. Невидимая Ланка с тоской слонялась по управе, развлекаясь тем, что выдергивала стулья из-под чресел особо неприятных людей, меняла местами на столах соль и сахар да издавала над ухом боярина всяческие странные и неожиданные звуки, навроде зловещего шепота «вот и смерть твоя пришла», отчего боярин бледнел и трясся, требуя, чтобы новые его охранники беспрестанно были при нем.

Селуян ничего против не имел, служба ему была не в тягость, а узнав, что с Марго все в порядке, и вовсе разошелся, как игривое дитя.

– Девка она, конечно, шальная, – откровенничал воевода с Ланкой, – уж который год шастает меж моих пальцев как ветер. Только примчится – и нет ее. Вот, к примеру, в этот раз много ли она погостила? Ну, я думаю, шалишь, не упущу! – горячился он, сверкая глазами.

– Ты чего там бормочешь? – нервничал боярский сын.

– Заговоры шепчу от ведьм, – улыбался во все зубы Селуян, – так что, ваша милость, не извольте беспокоиться, спите себе спокойненько.

– С покойником… – изображала эхо Ланка.

А егеря тем временем покачивали перед носом сторожей, охранявших изловленных накануне ведьм, солидной бутылью, полной мутного вина.

– Ты пойми, друг, – задушевно вещал один из них, медленно сгребая стрельца за грудки, – мы ж с тебя не двести штук просим, а всего одну. Отдай какую ни есть замухрышку. С нас магарыч.

Охрана нерешительно мялась: то, что братцы стрельцы таким образом у них пять ведьм выкупили, они объясняли их неодолимой страстью. Но менее сообразительные егеря начали сразу и прямолинейно с подкупа, заронив в пьяной, но бдительной страже смутные подозрения. Потому старший охранник, отведя в сторону соблазнительную бутыль, елейным голосом ответствовал:

– Э, нет, мил человек, ты мне начистоту скажи, зачем тебе, а то ведь я и в набат ударить могу.

Егерь вопросительно посмотрел на своих друзей, и те тяжело вздохнули, сдавшись.

– Знаем мы, как волшебное огниво добыть.

Стоило безлунной ночи спуститься на Малгород, как привязанный к коновязи кабан имел удовольствие видеть одну и ту же картину, повторяющуюся раз за разом: то стрельцы, то егеря вытаскивали из холодной баб, штук по пятнадцать за раз, и волокли вдоль стены, вполголоса матерясь и отчитывая друг друга:

– Слушай, Петро, если ты и в другой раз чихнешь, то я с тебя лично шкуру спущу!

– Кто ж знал, что чихать нельзя!

– Башкой думать надо было! Черти чиха не любят, а ты то свистишь, то икаешь!

• Предыдущая
• 25/106
• Следующая