Лучший из миров (сборник НФ 1964 г.) - Вылчев Иван - Страница 41

— К машине! — восклицает папа. — Немедленно к машине, иначе мы не улетим!

— До свиданья! — говорит Игорь ученым.

— До свиданья! — говорят папа и мама ученым.

Взявшись за руки — папа слева, мама справа, посредине мальчик, — загадочная троица в белом направляется вдоль бульвара. Ученые ловят себя на том, что любуются их бегом. И люди на бульваре останавливаются и любуются их бегом…

Потом Курилов ужасается быстроте, с какой тайна уходит из рук. Он приказывает:

— Саша! Вы молодой, сильный — бегом за ними, не упускайте их!

Саша исчезает быстро. Курилов, отдыхая через каждые двадцать метров, тихонько поругивая возраст, пробегает два квартала и видит долговязую фигуру своего ученика.

Ученик стоит в неловкой позе и смотрит в небо.

Курилов яростно кричит:

— Упустили!

Саша вдруг смеется и мотает головой. Внезапно смех его стихает. Саша говорит:

— Эти "древние греки"… Они оттуда…

— Откуда?

Саша повествовательным тоном начинает:

— Я догнал их. Я спросил, кто они. "Из будущего!" — ответили они мне. Я намекнул, что меня ничуть не забавляют их шутки. Они повторили свой ответ. Некоторое время я бежал, обескураженный. Они заговорили между собой о каких-то неполадках в управлении. Папа сказал, что Игорь тронул не тот рычаг, и их занесло в прошлое время. Мама сказала, что теперь целый год Игорю не доверят такой сложной машины. Мальчик что-то возразил им, он так безбожно уснащал свои объяснения непонятными терминами, что папа сравнил сына с ожившим техническим справочником. Меня это замечание почему-то рассмешило, я фыркнул, они оглянулись на меня и засмеялись. На тротуаре стояла какая-то ребристая блестящая машина. Прохожие любопытствовали, трогали машину руками. Эти трое подбежали к машине, я остановился в пяти метрах от нее. Открыли люк, папа "крикнул людям: "Дальше, дальше, пожалуйста, отойдите!" Люк закрылся, машина вздрогнула, завибрировала и вдруг исчезла! Все по привычке стали смотреть в небо, ища ее следы. Но ведь она и не поднималась, она просто исчезла! И тут я поверил во все, что они говорили мне! Они оттуда… Они действительно оттуда!

Саша умолк и засмеялся.

Курилов говорит теперь, что ему снится часто мальчик Игорь, он играет в футбол и в промежутках между ударами по мячу рассказывает об античастицах.

Курилов рассказывает сон и смеется.

— Все правильно! Все правильно! Теперь я понимаю это слово — "будущее". "Будущее" — это десятилетний мальчик, владеющий мыслительным богатством гениев всех времен!..

А Саше Любимову снятся трое: мужчина, женщина и мальчик. Они бегут, они прекрасны, как большие белые птицы.

Я совсем не сторонник утопий. Откровенно говоря, они меня не интересуют. Но после того как я познакомился с одной из них, я стал их иначе расценивать — вернее, не утопии, а вопрос их осуществления.

Все началось с того, что я слишком много выпил. Нет, не спиртного! Я не пью и не курю; иначе я совсем не пригодился бы для этого эксперимента. Почему же я сделал глоток из бутылки, а не из пробирки, как это полагалось бы? Почему глоток оказался слишком большим? Это зависело просто от того, что эксперимент был не официальный, а, так сказать, частный. Он был вызван громким, резким спором.

Мое неверие профессор переносил с кажущимся достоинством, но со скрытым гневом. "Только пятьдесят граммов, и ты исчезнешь", — сказал он. Я приложился к бутылке и выпил приблизительно тройную дозу. Вкус напоминал горькую водку.

Когда я проснулся, я увидел склонившегося надо мной сына. Но, как потом оказалось, это был совсем не мой сын, который к тому времени был на четверть века старше и находился далеко отсюда — обследовал рыбные пастбища в южных морях. Около меня стоял его сын — еще незнакомый мне — следовательно, мой внук. Он снял с моего лба холодный компресс и тихо спросил:

— Как ты себя чувствуешь, дедушка?

Человека, который считает себя еще молодым, едва ли может что-то больше расстроить, чем это обращение: дедушка! Я с огорчением закрыл глаза и решил не открывать их до тех пор, пока я не вернусь в наше время.

Из этого ничего не получилось. Такой закоренелый репортер, как я, любопытен уже по роду своей профессии. Тем более в моем положении он может делать все что угодно, только не закрывать глаза.

— Петер, — сказал я своему внуку — правда, имя его было не Петер, а Манфред. — Петер, где я? И как все здесь выглядит?

И вот последствия этого неосторожного вопроса.

Машина с застекленной кабинкой, выглядевшей, как разрезанная пополам капля воды, тихо, как бы с облегчением пыхтя, остановилась у ворот завода.

Ворота завода? Вернее говоря, я не мог увидеть ни ворот, ни забора, ни даже общепринятой проходной с вахтером. Высокая арка, обвитая розами, возвышалась над дорогой, обрамленной изгородью из живых цветов.

— Нам далеко еще? — спросил я.

— Это ничего. Мы ведь поедем, — равнодушно сказал Манфред и потянул меня на быстро движущуюся вдоль улицы ленту-транспортер, полосатую как зебра.

Конечно, я тут же упал, к счастью, на нечто вроде скамейки, которая мягко подалась, подо мной.

— А где же заводские трубы? — продолжал я приставать к Манфреду с расспросами. — Здесь не видно ни одной, не видно и дыма. Здесь чувствуешь себя, как в городском парке.

— Серой, мой милый друг, была старая промышленность, но наша -зелена, как мечта, — продекламировал Манфред.

— Это что-то знакомое. Из Гёте, не так ли?

— Это мое, — смутился он. — У Гёте заимствовано только внешнее оформление. Впрочем, откуда же должен взяться дым? Мы ведь не жжем угля. Мы не жжем даже газа, поступающего по трубопроводам.

— Ясно, атомная энергия, — догадался я.

— Ничего подобного. Электроэнергия. И атомные электростанции подают энергию в большую единую сеть, питающую все пространство между Атлантическим океаном и Уралом.

Я хотел еще что-то спросить, но появились необыкновенной формы постройки, такие пестрые, как иллюстрированные книжки для детей дошкольного возраста. И Манфред спокойно сошел с ленты-транспортера. Я спрыгнул вслед за ним.

Просторный клуб, в который мы вошли, по крайней мере с первого взгляда не очень отличался от самых красивых и хорошо оборудованных зданий нашего времени. Много просторных светлых помещений, с большим вкусом обставленных. Удобство в каждом уголке. За домом, террасы — удивительных размеров полузастекленный плавательный бассейн и высокий кустарник, перед которыми стоят лежаки. Откуда-то доносится монотонное постукивание теннисных мячей, Мы поднялись по широкой лестнице.

— Оттуда, сверху, я могу лучше показать тебе все, — сказал Манфред.

Он был прав: с плоской крыши башни открылся широкий вид.

То, что раскинулось перед нами, совсем не походило на фабрику. На площади, равной приличному стадиону, лежала — как сплетение толстых шнуров — сеть огромных труб, окрашенных в разные цвета. На одинаковых расстояниях друг от друга в трубы были вмонтированы "жемчужины" живописной формы. Их трудно описать. Они казались огромными черепахами, супершкафами, помещением блокировочного поста без окон, шахматными фигурами огромных размеров, покрытыми блестящим и прозрачным слоем пластмассы, — я смог подобрать лишь слабо приближенные сравнения… Вся эта система, казалось, сходилась у комплекса больших зданий, среди которых смело возвышалось одно с прозрачным куполом, будто бы сделанное из единого куска.

— Это центр, — объяснил мой провожатый, поймав мой взгляд. — Там сидят все, у кого есть ноги: директор, главный инженер, главный химик, диспетчер, математик и их сотрудники, а также и Архимед, — добавил он.

— А кто занят на производстве?

— Конечно, они, — ответил внук. — В каждой смене работает меньше ста человек. Все остальное делает Архимед — наш электронный мозг.