Дом глав родов: Дюна - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 5

• Предыдущая
• 5/172
• Следующая

Майлзу Тэгу нравилось играть в садах, окружавших Центральный. В первый раз Одрейд привела его сюда, когда он только учился ходить и едва ковылял по дорожкам между деревьев. Это было его первым воспоминанием: ребенок, которому едва исполнилось два года, но который уже знал, что он гхола – хотя вряд ли до конца осознавал смысл этого слова.

– Ты особенный ребенок, – говорила Одрейд, – Мы создали тебя из клеток, которые взяли у очень старого человека.

Но в то время, хотя он и был не по годам развит, хотя эти слова странно встревожили его, гораздо более интересным казалось бегать в высокой летней траве под деревьями…

Позже он добавил к этому дню другие «садовые» воспоминания, собирая впечатления об Одрейд и прочих, учивших его. Очень рано он начал понимать, что прогулки доставляют Одрейд не меньшее удовольствие, чем ему самому.

Однажды вечером – ему было тогда четыре года – он сказал ей:

– Больше всего я люблю весну.

– И я тоже.

Когда ему было семь и он уже начал проявлять те умственные способности вкупе с голографической памятью, которые заставили его прошлую инкарнацию сгибаться под бременем обязанностей, возложенных на него Сестрами – тогда он увидел сады по-иному. Они словно пробуждали что-то непонятное, еще неизвестное, дремлющее в глубине его сердца.

Тогда впервые он почувствовал, что обладает странными воспоминаниями, никогда не всплывающими на поверхность. В тревоге и растерянности он обратился к Одрейд – Преподобная Мать казалась темным, четко очерченным силуэтом в лучах заходящего солнца:

– Есть вещи, которые я не могу вспомнить!

– Однажды вспомнишь, – отвечала она.

Он смотрел на Одрейд против света, а потому не видел ее лица – слова шли из тени, а тень эта была не только в ней, но и в нем самом.

В тот год он начал изучать жизнь Башара Майлза Тэга, того, чьи клетки дали бытие гхоле Майлзу Тэгу. Одрейд частично объяснила ему это, подняв руку с острыми ноготками:

– Я соскоблила микроскопические кусочки кожи с его шеи – клетки кожи – и в них было все, что нам было нужно, чтобы подарить тебе жизнь.

Что-то странное творилось с садами в этом году: – плоды были больше, тяжелее, чем обычно – словно непонятное неистовство охватило деревья.

– Все потому, что там, на юге, пустыня наступает, – сказала Одрейд. Она держала мальчика за руку; вместе они шли сквозь омытое росой утро, а к ним склонялись отягощенные плодами ветви яблонь.

Тэг посмотрел в сторону юга, словно пытаясь разглядеть пустыню в невообразимой дали за деревьями; солнечный свет, пробивавшийся сквозь зелень листвы, на мгновение заворожил его. Он знал о пустыне, и ему показалось, что он чувствует ее тяжесть, тяготевшую даже над этим чудесным садом.

– Деревья умеют предчувствовать собственный конец, – сказала Одрейд.

– Когда что-либо угрожает жизни, она цветет пышнее.

– Воздух очень сух, – ответил Тэг. – Должно быть, это пустыня.

– Ты заметил, что некоторые листья потемнели, что они пожухли и свернулись по краям? В этом году нам пришлось часто поливать их.

Ему нравилось, что она редко говорит с ним как с младшим; обычно – как равная с равным. Он увидел пожухшие листья. Это сделала пустыня.

В глубине сада они некоторое время молча слушали щебет птиц, стрекот и жужжание насекомых. Пчелы, собиравшие мед на клеверном поле неподалеку, заинтересовались им, но, как и все те, кто свободно выходил из Дома Ордена, он был помечен феромоном. Пчелы прожужжали мимо, почувствовали запах, определявший его личность, и вновь отправились на свои цветочные пастбища. Яблоки. Одрейд указала на запад. Персики. Он взглянул по направлению ее жеста. И – да, верно, там, за лугом, к востоку от них, были вишни.

Семена и молодые саженцы были привезены сюда на первых не-кораблях около полутора тысяч лет назад, рассказывала Одрейд, и посажены здесь – бережно, с вниманием и любовью.

Тэг представил себе руки, роющиеся в грязи, бережно рыхлящие почву вокруг саженцев; ирригацию, проводимую со всей возможной тщательностью и вниманием; строительство оград, не позволяющих скоту заходить сюда с пастбищ, окружающих плантации и здания первого Дома Собраний.

К тому времени он уже знал о гигантском песчаном черве с Ракис.

Смерть этого червя послужила причиной появления существ, именуемых песчаной форелью. Из-за этой песчаной форели и разрасталась пустыня. Частично эта история была связана с его предыдущей инкарнацией – с человеком, которого называли «Башар». Великий воин, погибший, когда эти ужасные женщины. Чтимые Матры, разрушили Ракис.

Тэг нашел, что эти занятия одновременно и увлекают, и тревожат его. Он чувствовал в себе какие-то лакуны, пустоты, которые должна была заполнять память. Должна была, но не заполняла. Эти провалы в памяти заполняли сны, но и сны уходят. А временами перед его внутренним взором появлялись лица. Он почти слышал слова. Бывало и так, что он знал имя вещи – просто знал, еще не успев спросить. Особенно хорошо вспоминались названия разных видов оружия.

Он начинал осознавать многое. Вся эта планета должна была стать пустыней, и перемены начались потому, что Чтимые Матры решили уничтожить Бене Джессерит, воспитавшую его.

Почтенные Матери, наблюдавшие и контролировавшие его жизнь, зачастую относились к нему с почтительным страхом – к нему, вечно одетому в черное, суровому до аскетизма. Да еще эти глаза – синее в синем, без белков. Говорили, это из-за спайса.

Только Одрейд проявляла к нему чувство, похожее на искреннюю привязанность, – а Одрейд была весьма важной персоной в мире Бене Джессерит. Все называли ее Преподобной Матерью, и она велела ему называть ее так же. Но только не в садах, где они были одни. Там он называл ее Матерью.

• Предыдущая
• 5/172
• Следующая