Белая чума - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 20

• Предыдущая
• 20/129
• Следующая

Лепиков бросил на нее пораженный взгляд.

– Что?

– Я цитирую товарища Ленина, – гордо заявила Годелинская. – Он одобрял «узаконенное использование насилия».

– Мы здесь не для того, чтобы разводить дебаты по идеологии, – отрезал Лепиков.

– Именно для этого, – вмешался Хапп. – Идеология Безумца будет занимать каждую секунду нашего бодрствования.

– Вы полагаете, что Ленин был сумасшедшим? – окрысился Лепиков.

– Это не предмет обсуждения, – сказал Хапп. – Но понимание одного безумца помогает понять всех остальных. В этой лаборатории нет священных коров.

– Я не буду следовать за капиталистической селедкой, – прорычал Лепиков.

– В оригинале это выражение, Сергей, звучало как «красная селедка», – усмехнулся Хапп.

– Цвет рыбы не делает ее менее рыбной, – заявил Лепиков. – Надеюсь, вы правильно поняли мою мысль. – В тоне Лепикова не было и следа фамильярности.

Хапп предпочел наслаждаться остротой, рассмеявшись, потом сказал:

– Вы правы, Сергей. Абсолютно правы.

– Вопрос в том, что этот Безумец думает о себе; – пробормотал Бекетт.

Фосс согласилась:

– Действует ли он честно и мужественно? Кажется, он помешан на этих понятиях.

– Там есть стоящий внимания пассаж, – сказал Данзас. Он пролистал бумаги, кивнул, найдя что-то, потом зачитал: – «Террористы всегда нападают на честь, достоинство и самоуважение. Их собственная честь должна умереть первой. Вам следует знать, что „Провос“ из ИРА отбросили в сторону честь ирландца. По старому закону вы могли убить своего врага только в открытом сражении. Вы должны были драться с ним равным оружием. Такой мужчина заслуживал всеобщего уважения. Воин был благороден и справедлив. Какое благородство и справедливость были в бомбе, убившей невинных на Графтон-стрит?»

– Графтон-стрит – это там, где погибли жена и дети О'Нейла, – вздохнула Годелинская. – Это либо О'Нейл, либо очень умная маска.

– Возможно, – согласился Данзас. Он снова склонился над своими заметками и зачитал: – «Эти убийцы из временной ИРА напоминают мне лакеев-лизоблюдов, лизавших задницу Дублинскому замку в худшие времена деградации Ирландии. Методы их не различаются. Англия правила пытками и смертоносным насилием. Псевдопатриотичные трусы из „Провос“ хорошо выучили этот урок. Выучив его, они отказались изучать что-либо еще. Поэтому я преподам им урок, какого никогда никто не забудет!»

– Эти из временной ИРА или «Провос». Это они взорвали бомбу на Графтон-стрит? – спросила Фосс.

– Наш Безумец их выделяет, но не делает большого различия между террористами, – ответил Хапп. – Обратите внимание, что он считает в равной степени виновными Великобританию и Ливию и предупреждает Советский Союз, приписывая ему сотрудничество с Ливией.

– Ложь! – заявил Лепиков.

– Франсуа, – промурлыкала Фосс, наклонившись вперед, чтобы посмотреть прямо на Данзаса. А сама подумала: «Он называет меня по имени. А как он воспримет подобную фамильярность по отношению к самому себе?»

Данзас не выглядел оскорбленным.

– Да?

– Видите ли вы в этом нечто большее, чем просто шизоидную диатрибу?

– Это слова оскорбления, вырвавшиеся из агонизирующего существа. Уверен, это О'Нейл. Перед нами вопрос – как он видит себя? – вмешался Хапп.

– Здесь есть его собственные слова, – сказал Данзас, возвращаясь к своим заметкам. – «Каждый тиран в истории отмечен равнодушием к страданию. Это четкое определение тирании. Так вот, я тиран. Вы должны иметь дело со мной. Вы должны ответить мне. И мне безразличны ваши страдания. По причине этого безразличия я прошу вас учитывать последствия ваших собственных насильственных действий и насильственного бездействия».

– Но действительно ли он безразличен? – спросил Бекетт.

– Думаю, что да, – ответил Хапп. – В противном случае он просто не смог бы этого сделать. Видите систему? Настоящее надругательство, происходящее из агонизирующей чувствительности, а потом безразличие.

– Но он называет себя Безумцем, – пробормотала Годелинская.

– Точно подметили, Дорена. Это его защита. Он говорит: «Я безумен». Это лежит в двойственном ощущении гнева и сумасшествия; Оправдание и объяснение.

– Билл, – спросила Годелинская. – Какие еще агентства выслеживают этого О'Нейла?

Бекетт покачал головой. Вопрос встревожил его. Для ошибок не было места. Вопрос Годелинской ударил по больному месту.

– Я не знаю.

– Но вы сказали, что другие разыскивают его, – настаивала она.

– Да. Рассчитываю на это.

– Надеюсь, что они работают с предельной деликатностью.

– Вы начинаете видеть его моими глазами, – сказал Хапп.

– И как же вы его видите? – спросила Фосс.

Хапп откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Это придало ему детский облик, испорченный только очками с толстыми стеклами.

– О'Нейл. Потомок ирландцев. Получил в Штатах хорошее образование. Наверное, нужно уточнить – великолепное образование. Хорошее знание ирландской истории. Вероятно, приобретенное в семье. Он завершил огромный проект по молекулярной биологии, а обстоятельства ему, несомненно, не благоприятствовали. Небольшая лаборатория, можете быть уверены.

– Почему мы можем быть в этом уверены? – спросила Фосс.

– Если это О'Нейл, – сказал Бекетт, – то, по оценкам ФБР, он скрылся, имея около полумиллиона долларов.

Лепиков даже подпрыгнул.

– Так много? Как может обычный гражданин приобрести такое богатство?

– Не обычный гражданин, – уточнил Бекетт.

– Это точно, – отстраненно сказал Данзас. – Доктор Хапп и я сошлись в оценке экстраординарности ситуации этого Безумца.

При упоминании своей фамилии Хапп открыл глаза, но к формальности Данзаса отнесся равнодушно. Он заявил:

– Франсуа сформулировал это в двух словах. Наш Безумец – это незаурядное человеческое существо, претерпевшее великие муки, потерявшее душу. С тех пор он фанатично пытается заставить других разделить с собой эту муку. Согласитесь, он добился успеха. Ни одна женщина не выжила на острове Эчилл и… вы все видели доклады из Ирландии и Великобритании. Последние донесения из Северной Африки… – Хапп смолк.

Бекетт подвел итог.

– С некоторыми оговорками все согласились, что О'Нейл и Безумец – это одно и то же лицо. Он шизоид особенного толка.

– Не расщепленный в общепринятом смысле, – вставил Хапп. – Расколотый, но осознающий раскол. Осознающий. Вот так.

– Никто не ответил на мой вопрос об этом человеке, – вмешался Лепиков.

– Что значит незауряден? Кто это может принести ему пятьсот тысяч долларов?

– Он унаследовал часть с семейным бизнесом, – пояснил Бекетт. – У него была хорошая работа, он сделал удачные вложения.

– Не считая наследства его жены, – добавила Фосс.

Лепиков хрюкнул, потом сказал:

– Он был капиталистом, теперь я это понимаю. Видите, к чему это привело. Если мы сделаем хотя бы одно неверное движение, то он обрушит на наши головы новые болезни, а может, и похуже.

– Сергей прав, – вздохнул Хапп. – Учитывая способности О'Нейла, можно предсказать, что он в состоянии вывести новый вирус, убивающий, скажем, только людей азиатского происхождения. – Хапп посмотрел на слегка раскосые глаза Лепикова.

– Он должен быть остановлен! – воскликнул Лепиков.

– Теперь ясно, почему понять его было нашей первоочередной задачей, – заметила Фосс. – Мы не можем позволить себе ни единой ошибки. Он слишком опасный противник.

– Дорогая леди, – произнес Лепиков, глядя на Фосс. – Сознание этого Безумца может оказаться слишком изощренным для нашего понимания.

– В любом случае мы должны это сделать, – сказал Бекетт, с трудом скрывая раздражение от подобного пораженческого разговора.

– В Советском Союзе такого просто не могло случиться, – заявил Лепиков.

У Годелинской вырвался короткий неприятный смешок.

– Разумеется нет, Сергей. В Советском Союзе нет несправедливости.

Лепиков погрозил ей пальцем.

– Это опасные речи, Дорена. – И добавил по-русски:

• Предыдущая
• 20/129
• Следующая