Негатив положительного героя - Аксенов Василий Павлович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/59
- Следующая
Он продолжал. Оливовая роща, господа, виноградная лоза, мешки с горячим грубо-помолотым хлебом! Надо признать, наконец, что мы дети оливового, винного и хлебного мира, а все остальные пошли бы на хер со своими тыквенными тюрями и рисовыми настойками! В конце концов, когда ты в новой шкуре убегаешь от своего прошлого, ты можешь наконец не хитрить, как это ты делал в паршивой книженции «Булка пополам», не выдавать себя за радетеля униженных и оскорбленных, а признаться в принадлежности к толпе поэтов Средиземноморья! В жизни бывают такие редкие моменты, когда ты можешь уловить разницу между подлинной поэзией и подделкой, когда ты видишь в оливовой роще следы настоящего Ахилла, а не бронзового истукана, отлитого Гогенцоллернами! Дамы и господа, дорожите этими моментами больше, чем своими кредитными карточками, как я дорожу вот этими своими туфлями, на которые вы с таким восхищением взираете, как я дорожу своей первой настоящей любовницей, вот этой старой дурой Пам, как я дорожу Вдовой Клико, без которой не состоялась бы наша шипучая русская поэзия, как я дорожу и этой пузырящейся поэзией! Открывай еще бутылку, Амистопатокьюлос!
На следующий день в похмельном полумраке они отплыли из Керкиры в Памфилию. Круизный пароход «Калипсо» извилистым маршрутом через Крит и Родос направлялся с толпой голландцев в Анталию, то есть как раз в те места, куда Пам стремилась со своими исследованиями финикийских бань и куда изнасилованной русской душой тянулся Памфилов. Что касается дочки Пат и старухи Триш, то они хоть и плыли, но особенно никуда не стремились, поскольку всю дорогу танцевали с голландцами под колотушку любимой музыки.
Однажды возле левой ноги Родосского колосса – вы скажете, что такого сейчас не существует, и ошибетесь, потому что уже назван, – произошел странный случай. Собственно говоря, странным он может показаться только с точки зрения Памфилова, на самом же деле это был вполне заурядный момент в туристской страде Эгейского моря. Какой-то голландец протянул Пам ее бумажник: «Леди, вы забыли вашу штучку в баре у левой ноги колосса». Памфилов застыл, пережидая момент. Ничего особенного не произошло, небеса не развертись, никакая симфония не взыграла. Обмен любезностями, как и полагается среди культивированных наций Атлантического союза.
Уже на борту Памфилов тяжко вздохнул: «Ну и история! Что бы вы делали без бумажника?»
«Так ведь нашелся же!» – пожала плечами Пам. «А если бы не нашелся? Если бы его какой-нибудь несчастный, какой-нибудь отставший от корабля себе присвоил? Что вообще делает человек, у которого пропадает бумажник с кредитными карточками?»
«Как что? Ну, звонит куда-то, ну и там где-то по своей ебаной электронике они делают все карточки недействительными». Все карточки недействительными? В один момент? Памфилов был ошарашен. Лишиться всего в одну минуту? За эти дни он так привык к этим пластикам, как будто жил с ними все свои сорок-с-чем-то-под-пятьдесят, как будто никогда не стоял в очереди за мукой с чернильным номером на руке между большим и указательным пальцами, никогда не считал мятые рублевки стипендии, не закладывал в ломбард пальто, не подавлял злости при виде жалких «валютных» магазинов Москвы, не халтурил с переводами среднеазиатских писателей, чтобы заполучить несколько лишних сотен для пропитания двух своих советских семей.
Пам посмотрела на него неожиданно внимательным взглядом. Я хочу вам рассказать историю из своего прошлого, дорогой друг Памфил. Несколько лет назад у меня был роман с одним черным профессором. Мы жили вместе, и это была сплошная мука. Он никак не мог преодолеть своей расовой ущемленности. Ты, как все белые, говорил он мне, ты латентная расистка. Ты со мной сблизилась, потому что верила, что все негры – сексуальные гиганты. Я для тебя просто живой вибратор из порношопа, отбойный молоток, ничего больше. Ты думаешь, что у нас так хорошо получается просто потому, что я негр, а не потому, что мы любим друг друга. Ты не веришь, что мы такие же, как все, что мы можем и слабеть, и не хотеть. Сколько я его ни убеждала во вздорности этих мыслей, он мне не верил. Стали происходить идиотские вещи. Он намеренно слабел, я намеренно не хотела, ну и все покатилось под гору и рассыпалось.
«К чему рассказана эта притча?! – вдруг вспыхнул Памфилов. – Вы, кажется, предполагаете, что я выдаю себя за кого-то другого, что перед вами самозванец?!»
Она печально вздохнула. «Калипсо», еще не зажигая огней своей безумной дискотеки, уходил от заката в густую синеву востока. Половые акты почему-то не всегда приближают людей друг к другу, еще раз вздохнула она. Увы, увы, вздохнул он. Может быть, Памфилия нас сблизит, общая родина?
Утром он проснулся в неплохом настроении. Довольно рефлектировать! Было бы глупо не воспользоваться удачей и не одолжить у незнакомого дурака немного денег через его кредитные карточки. Он сам виноват, в конце концов! Нечего старой жопой валяться на пляже, ну, с негритянкой, а потом попадать в заложники к PLO [14], что ли. Ему еще повезло, что я нашел, а не мошенник. Выйдет из плена, тут и прибудут его карточки вместе с неплохой суммой в югославских динарах. Ну, в общем, пошел к чертовой матери!
Пока они плыли, то есть пять или шесть столетий, Памфилия оказалась захваченной турками-сельджуками. Старые славные города разрушились, вместо них была построена суетливая Анталия с ковровыми лавками, восточными сладостями и западными услугами. Что ж, и этот город был бы не дурен, если бы в нем не было пограничной полиции. Паспорт? Какой паспорт? Вот мое водительское удостоверение из столицы свободного мира, города-героя Ди-Си. Нельзя без паспорта? Да как же это так? Снова начинается экзистенциальный мандраж. Пам подталкивает его в лопатку: дайте этому офицеру сотню, обойдетесь без паспорта! По завершении процедуры, не оглядываясь, она направляется в агентство путешествий.
Там ее уже ждал большой французский фургон. Все оказалось серьезным в этом научном предприятии: имелась правительственная лицензия на проведение изыскательных работ, заказаны были бригада рабочих и оборудование.
Поселились они прямо на берегу моря в пятизвездочном отеле «Сирин». Памфилов, чтобы проявить оживленность, интересовался, что подразумевает название: мифическую птицу, псевдоним Набокова или что-нибудь по-турецки, «волна» или «прибой». Никто не отвечал на его попытки шутить, а глава экс-педиции лишь на секунду остановила на нем озабоченный взгляд и поморщилась.
Работать предполагалось в растянутом вдоль побережья треугольнике Сиде-Аспендос-Перге. Древние памфилийцы, как и все другие миролюбивые народы, не очень-то тяготели к морю. Они предпочитали располагаться, развиваться и разрушаться в несколько отдаленных от моря долинах, чтобы проплывающим мимо гадам не казалось, что тут есть чем поживиться. Сами они, похоже, агрессивностью не отличались. Их вполне устраивала благодатная земля, окружавшая города: виноградники и оливовые рощи, волнами уходящие и к западу, и к востоку, застывшие на севере и оттеняющие друг дружку различной глубиной синевы гряды гор. Что касается Среднего моря, то и оно было под рукой: дотащил волоком триеру и греби напрямик, раскачивайся до сокровищниц Александрийской библиотеки.
На случай прихода исторически несокрушимых полчищ памфилийские города разработали отличный механизм капитуляций и присоединения к победителям, будь это персы, или лидийцы, или какая иная нечисть. Александру же Македонскому сдавались вообще с восторгом как своему, эллинскому герою, при нем как раз и стали расцветать до своего пика, чтобы потом, пройдя многовековую фазу деградации в качестве сначала римских, а потом византийских провинций, стать добычей турок и окончательно разрушиться.
Нынешние турки опровергали многие стереотипы, бытующие на их счет среди северных соседей. Нелегко, например, было увидеть турка верхом на осле. Ослов здесь почти полностью заменили маленькие тракторы на толстых шинах, на них и гарцевало население. Удивляло повсеместное дружелюбие. В отличие от хамоватых мужланов Сербии, Боснии и Хорватии, турки на любой приветственный жест отвечали с готовностью завязать большую дружбу. Кто же тогда армян-то резал в 1915 году, думал Памфилов, потягивая чай у нового приятеля, торговца коврами Хасана. Вот так мы и пожимаем плечами по всему миру. Кто же тогда на Лубянке и в Катыни людям в затылок ставил дырку? Кто же тогда в газовые камеры гнал ненужную расу? Не турки, не русские, не немцы?
- Предыдущая
- 39/59
- Следующая
