История первой любви - Гербер Джина - Страница 1

• 1/51
• Следующая

…И когда, закрыв за собой дверь, они остались одни, совсем одни на целом свете, Энди наклонился к ее уху и еле слышно, одними губами, прошептал:

— Любимая моя! Я буду любить тебя вечно…

Острая боль вернула Стеф на землю. Осколок разбитого бокала вонзился в палец, прервав поток щемящих сердце воспоминаний.

Стоял последний день июня. Мягкий вечерний свет проникал в комнату сквозь полупрозрачные шторы, золотом высвечивая кружащиеся в воздухе пылинки и покрывая деревянные стены причудливым узором бледных, словно размытых, теней. Стефани Гринуэй Саути сидела на полу скрестив ноги и жалобно смотрела на рассыпанные перед нею осколки темно-красного стекла, похожие на опавшие лепестки розы.

Она старалась быть осторожной. Но едва лишь прикоснулась к настенной полке, собираясь вытереть пыль, как старинный бокал покачнулся и сорвался вниз, с хрустальным звоном разлетевшись вдребезги.

О Господи! — мысленно воскликнула она, с трудом сдерживая слезы, которые в последнее время ей и так слишком часто приходилось проливать по самому незначительному поводу. За какую бы вещь Стеф ни бралась, все валилось у нее из рук. Я просто царь Мидас наоборот, грустно пошутила она, каждым прикосновением превращаю все, правда, не в золото, а в черепки. Ну да ничего не поделаешь, снова попыталась утешить себя Стеф, главное не зацкливаться на плохом.

Она решительно тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. Густые темно-русые волосы рассыпались по худеньким плечам. Живи сегодняшним днем, уговаривала она себя так, как рекомендовалось в одной популярной книжке по психологии, которую ей когда-то довелось прочитать. Что было, то прошло. А что будет, то и будет. И эта черная полоса тоже когда-нибудь кончится. Днем раньше, днем позже, — не все ли равно?

Стеф потянулась за ближним из осколков. Казалось, ее тонкая, обнаженная до плеча рука засветилась в мягком золотистом сиянии, наполнявшем комнату. Гладкая матовая кожа, совершенная форма — такие руки не нуждаются в украшениях, чтобы притягивать к себе чувственные взгляды мужчин. Впрочем, Стеф никогда не считала себя красавицей или хотя бы просто привлекательной. Если чем я и могу гордиться, говорила она себе, так это практичностью и рационализмом. Но теперь, над россыпью битого стекла, со слезами в больших карих глазах, она меньше всего походила на рассудительную деловую женщину.

Этот антикварный бокал ей подарил бывший муж на последнюю годовщину их свадьбы, когда они еще были вместе. Честно говоря, Стеф не очень любила пить из кубка толстого стекла, слишком тяжелого для ее длинных изящных пальцев. И если иногда все же ставила его на стол, то лишь потому, что хотела сделать приятное Энди. А после того, как шесть месяцев назад они с Эндрю Саути развелись, Стеф больше не прикасалась к старинному бокалу. И вот теперь его больше нет. Как и от их с Энди любви, от него осталась лишь пригоршня осколков. Стеф подняла последний кусочек и, закусив губу, закрыла глаза, чтобы не разрыдаться.

Усилием воли она взяла себя в руки, высыпала стекло в корзинку для мусора и промокнула глаза салфеткой.

— Все кончено, — вздохнула она. — Так уж случилось, и надо это принять как должное.

Стеф взяла мусорную корзину и через весь дом, большой и гулкий — типичный пригородный дом, — понесла выбрасывать на кухню. Высыпав стекло в большую коробку под мойкой, она подошла к открытому окну. Откуда-то из соседних домов легким дуновением ветерка до нее донесло тонкий аромат жаркого. Стеф представила, как скворчат на сковородке сочные куски телятины. Когда-то она часто готовила это блюдо, а потом они с Энди вместе садились за стол и запивали горячее мясо красным французским вином. Но теперь даже такой по-настоящему вкусный запах не вызвал у нее ни малейшего аппетита. Она вообще мало ела в последние дни.

Стоп, так нельзя! Надо хоть что-нибудь проглотить, пусть даже через силу, — приказала она себе и решительно направилась к кухонному шкафу. Увы, там не нашлось ничего, кроме пыли и сухих крошек. И лишь приподнявшись на цыпочки, Стеф увидела на верхней полке початую бутылку столового вина и несколько пакетов чипсов с паприкой.

— Хм, белое калифорнийское, — пробормотала она, разглядывая этикетку на бутылке. — Не Бог весть что, конечно, ну да сойдет.

Наполнив доверху высокий стакан, Стеф сделала большой глоток и, захватив пачку чипсов, вышла на лужайку перед домом. Вино теплой волной растекалось внутри. По пути Стеф на полную громкость включила стоявший на подоконнике приемник.

Солнце уже почти село, и лишь на западе, медленно угасая, еще плескалось расплавленное золото его последних лучей. Уютно устроившись в кресле-качалке, Стеф, по усвоенной с детства привычке, мысленно поблагодарила Создателя за прошедший день и, зажмурившись, подставила лицо степному ветру, который дует в Оклахоме почти весь год напролет.

Смакуя острый вкус паприки и маленькими глотками потягивая вино, она плавно покачивалась в такт доносившейся из окна мелодии. Это была старая, незатейливая, но очень грустная песня о первой любви мальчика-подростка. Он каждый день по дороге в школу встречает самую прекрасную на свете девчонку, но та не замечает его страданий.

Удивительно, сколько воспоминаний вызывают порой старые песни, подумала Стеф. Иногда мы так ясно, будто это случилось только вчера, помним, когда, с кем и при каких обстоятельствах впервые услышали ту или иную из них.

И она вспомнила, как сама была школьницей. И высокого, светловолосого парня с вызывающе дерзким взглядом голубых глаз, которые смотрели куда угодно, но только не на нее. Билл Уиндхем. О, как же она его обожала! Правда, издалека…

Забияка и драчун, он заставил бояться себя всех мальчишек в школе. До сих пор Стеф не может забыть, как замирало ее сердечко, когда он, затянутый в узкие джинсы, в небрежно распахнутой куртке «Рэнглер» с приподнятым воротником, слегка вразвалочку выходил на школьный двор, насмешливо оглядывая одетых в форменные костюмы одноклассников.

Она всегда немного опасалась его. Билл казался ей слишком грубым и даже циничным. Но в такой манере держаться, во всех его повадках, в той нарочитой простоте общения со сверстниками она чувствовала что-то настолько мужественное, настолько эротичное, что не могла не думать о нем, даже если бы и запретила себе это делать.

Удивительно, но даже сейчас ей непонятно, как уживались в нем столь противоположные качества. Однажды на глазах у Стеф и еще половины школы Билл врезал в челюсть старшекласснику, чем-то задевшему его, и был потом за это на две недели отстранен от занятий.

Но Стеф помнила и другой случай. Как-то в школе появился новичок — болезненный и слабый мальчик. Опираясь на металлические костыли и едва передвигая искалеченные болезнью ноги, он с трудом поднимался по лестнице и, не дойдя до середины, оступившись, упал. Одни засмеялись, другие прошли мимо, не останавливаясь, и только Билл, самый отъявленный хулиган их школы, поспешил на помощь, поднял новенького и легко внес его на руках по лестнице.

Билл Уиндхем. Ах, эти девичьи мечты! — подумала Стеф, грустно улыбнувшись. Мечтать не трудно. Трудно принимать решение. А именно это ей скоро и предстоит: решить, как жить дальше. И с последним отблеском заката Стеф пообещала себе, что попробует сделать это прямо завтра, с утра пораньше.

А миль за двести к востоку, в арканзасском городке Гринуэй Кроссроуд, Билл Уиндхем, прислонившись спиной к стволу сосны, тоже провожал взглядом заходящее солнце.

День выдался на редкость жарким: даже в тени — около девяносто градусов по Фаренгейту, хотя лето еще только вступало в свои права. В середине августа, когда солнце по-настоящему возьмется за дело, полуденная жара перевалит за сто и городок их превратится в раскаленную на адском огне сковороду.

• 1/51
• Следующая